Двадцать лет спустя
Часть 10 из 172 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Королева? – спросил д’Артаньян с удивлением, которое на этот раз было непритворным.
– Да, королева! И доказательством того, что я говорю от ее имени, служит ее повеление показать вам этот алмаз, который, как ей кажется, вам известен и который она выкупила у господина Дезэссара.
И Мазарини протянул руку к лейтенанту, который вздохнул, узнав кольцо, подаренное ему королевой на балу в городской ратуше.
– Правда! – сказал д’Артаньян. – Я узнаю этот алмаз, принадлежавший королеве.
– Вы видите, что я говорю с вами от ее имени. Отвечайте же мне, не разыгрывайте комедии. Я вам уже сказал и снова повторяю: дело идет о вашей судьбе.
– Действительно, монсеньор, мне совершенно необходимо позаботиться о своей судьбе. Вы, ваше преосвященство, так давно не вспоминали обо мне!
– Довольно недели, чтобы наверстать потерянное. Итак, вы сами здесь, ну а где ваши друзья?
– Не знаю, монсеньор.
– Как, не знаете?
– Не знаю; мы давно расстались, так как они все трое покинули военную службу.
– Но где вы их найдете?
– Там, где они окажутся. Это уж мое дело.
– Хорошо. Ваши условия?
– Денег, монсеньор, денег столько, сколько потребуется на наши предприятия. Я слишком хорошо помню, какие препятствия возникали иной раз перед нами из-за отсутствия денег, и не будь этого алмаза, который я был вынужден продать, мы застряли бы в пути.
– Черт возьми! Денег! Да к тому же еще много! – сказал Мазарини. – Вот чего вы захотели, господин офицер. Знаете ли вы, что в королевской казне нет денег?
– Тогда сделайте, как я, монсеньор: продайте королевские алмазы; но, верьте мне, не стоит торговаться: большие дела плохо делаются с малыми средствами.
– Хорошо, – сказал Мазарини, – мы постараемся удовлетворить вас.
«Ришелье, – подумал д’Артаньян, – уже дал бы мне пятьсот пистолей задатку».
– Итак, вы будете мне служить?
– Да, если мои друзья на то согласятся.
– Но в случае их отказа я могу рассчитывать на вас?
– В одиночку я еще никогда ничего не делал путного, – сказал д’Артаньян, тряхнув головой.
– Так разыщите их.
– Что мне сказать им, чтоб склонить их к службе вашему преосвященству?
– Вы их знаете лучше, чем я. Обещайте каждому в зависимости от его характера.
– Что мне пообещать?
– Если они послужат мне так, как служили королеве, то моя благодарность будет ослепительна.
– Что мы будем делать?
– Все, потому что вы, по-видимому, способны на все.
– Монсеньор, доверяя людям и желая, чтобы они доверяли нам, надо осведомлять их лучше, чем это делает ваше преосвященство…
– Когда наступит время действовать, – прервал его Мазарини, – будьте покойны, вы все узнаете.
– А до тех пор?
– Ждите и ищите ваших друзей.
– Монсеньор, их, может быть, нет в Париже, это даже весьма вероятно. Мне придется путешествовать. Я ведь только бедный лейтенант, мушкетер, а путешествия стоят дорого.
– В мои намерения не входит, – сказал Мазарини, – чтобы вы появлялись с большой пышностью, мои планы нуждаются в тайне и пострадают от слишком большого числа окружающих вас людей.
– И все же, монсеньор, я не могу путешествовать на свое жалованье, так как мне задолжали за целых три месяца; а на свои сбережения я путешествовать не могу, потому что за двадцать два года службы я копил только долги.
Мазарини задумался на минуту, словно в нем происходила сильная борьба; потом, подойдя к шкафу с тройным замком, он вынул оттуда мешок и взвесил его на руке два-три раза, прежде чем передать д’Артаньяну.
– Возьмите, – сказал он со вздохом, – это на путешествие.
«Если тут испанские дублоны или хотя бы золотые экю, – подумал д’Артаньян, – то с тобой еще можно иметь дело».
Он поклонился кардиналу и опустил мешок в свой просторный карман.
– Итак, решено, – продолжал кардинал, – вы едете…
– Да, монсеньор.
– Пишите мне каждый день, чтобы я знал, как идут ваши переговоры.
– Непременно, монсеньор.
– Отлично. Кстати, как зовут ваших друзей?
– Как зовут моих друзей? – повторил д’Артаньян, не решаясь довериться кардиналу вполне.
– Да. Пока вы ищете, я наведу справки со своей стороны, и, может быть, кое-что узнаю.
– Граф де Ла Фер, иначе Атос; господин дю Валлон, или Портос, и шевалье д’Эрбле, теперь аббат д’Эрбле, иначе Арамис.
Кардинал улыбнулся.
– Младшие сыновья древних родов, – сказал он, – поступившие в мушкетеры под вымышленными именами, чтобы не компрометировать своих семей! Длинная шпага и пустой кошелек, – нам это знакомо.
– Если, бог даст, эти шпаги послужат вам, монсеньор, – отвечал д’Артаньян, – то осмелюсь пожелать, чтобы кошелек вашего преосвященства стал полегче, а их бы потяжелел, потому что с этими тремя людьми и со мной в придачу вы, ваше преосвященство, перевернете вверх дном всю Францию и даже всю Европу, если вам будет угодно.
– В хвастовстве гасконцы могут потягаться с итальянцами, – сказал, смеясь, Мазарини.
– Во всяком случае, – сказал д’Артаньян, улыбаясь так же, как кардинал, – они превзойдут их в бою на шпагах.
И он вышел, получив отпуск, который тут же был ему дан и подписан самим Мазарини.
Едва очутившись во дворе, он подошел к фонарю и поспешно заглянул в мешок.
– Серебро! – презрительно проговорил он. – Так я и думал! Ах, Мазарини, Мазарини, ты мне не доверяешь, – тем хуже для тебя, это принесет тебе несчастье.
Между тем кардинал потирал себе руки от удовольствия.
– Сто пистолей, – пробормотал он, – сто пистолей! Сто пистолей – и я владею тайной, за которую Ришелье заплатил бы двадцать тысяч экю! Не считая этого алмаза, – прибавил он, бросая любовные взгляды на перстень, который оставил у себя, вместо того чтобы отдать д’Артаньяну, – не считая этого алмаза, который стоит самое меньшее десять тысяч ливров.
И кардинал прошел в свою комнату, чрезвычайно довольный вечером, который принес ему такой отличный барыш; уложил перстень в ларец, наполненный брильянтами всех сортов, потому что кардинал имел слабость к драгоценным камням, и позвал Бернуина, чтобы тот раздел его, не думая больше ни о криках на улице, ни о ружейных выстрелах, все еще гремевших в Париже, хотя было уже около полуночи.
Д’Артаньян в это время шел на Тиктонскую улицу, где он жил в гостинице «Козочка».
Скажем в нескольких словах, почему д’Артаньян остановил свой выбор на этом жилище.
Глава VI
Д’Артаньян в сорок лет
Увы, с тех пор, как мы в нашем романе «Три мушкетера» расстались с д’Артаньяном на улице Могильщиков, № 12, произошло много событий, а главное – прошло много лет.
Не то чтобы д’Артаньян не умел пользоваться обстоятельствами, но сами обстоятельства сложились не в пользу д’Артаньяна. В пору, когда он жил одной жизнью со своими друзьями, он был молод и мечтателен. Это была одна из тех тонких, впечатлительных натур, которые легко усваивают себе качества других людей. Атос заражал его своим гордым достоинством, Портос – пылкостью, Арамис – изяществом. Если бы д’Артаньян продолжал жить с этими тремя людьми, он сделался бы выдающимся человеком. Но Атос первый его покинул, удалившись в свое маленькое поместье близ Блуа, доставшееся ему в наследство; вторым ушел Портос, женившийся на своей прокурорше; последним ушел Арамис, чтобы принять рукоположение и сделаться аббатом. И д’Артаньян, всегда представлявший себе свое будущее нераздельным с будущностью своих трех приятелей, оказался одинок и слаб; он не имел решимости следовать дальше путем, на котором, по собственному ощущению, он мог достичь чего-либо только при условии, чтобы каждый из его друзей уступал ему, если можно так выразиться, немного электрического тока, которым одарило их небо.
После производства в лейтенанты одиночество д’Артаньяна только углубилось. Он не был таким аристократом, как Атос, чтобы пред ним могли открыться двери знатных домов; он не был так тщеславен, как Портос, чтоб уверять других, будто посещает высшее общество; не был столь утончен, как Арамис, чтобы пребывать в своем природном изяществе и черпать его в себе самом. Одно время пленительное воспоминание о г-же Бонасье вносило в душу молодого человека некоторую поэзию, но, как и все на свете, это тленное воспоминание мало-помалу изгладилось: гарнизонная жизнь роковым образом влияет даже на избранные натуры. Из двух противоположных элементов, образующих личность д’Артаньяна, материальное начало мало-помалу возобладало, и потихоньку, незаметно для себя, д’Артаньян, не видевший ничего, кроме казарм и лагерей, не сходивший с коня, стал (не знаю, как это называлось в ту пору) тем, что в наше время называется «настоящим служакой».
Он не потерял природной остроты ума. Напротив, эта острота ума, может быть, даже увеличилась; по крайней мере грубоватая оболочка сделала ее еще заметнее. Но он направил свой ум не на великое, а на самое малое в жизни, на материальное благосостояние, благосостояние на солдатский манер; иначе говоря, он хотел иметь лишь хорошее жилье, хороший стол и хорошую хозяйку.
И все это д’Артаньян нашел уже шесть лет тому назад на Тиктонской улице, в гостинице под вывеской «Козочка».
С первых же дней его пребывания в этой гостинице хозяйка ее, красивая, свежая фламандка, лет двадцати пяти или шести, влюбилась в него не на шутку. Легкому роману сильно мешал непокладистый муж, которого д’Артаньян раз десять грозился проткнуть насквозь шпагой. В одно прекрасное утро этот муж исчез, продав потихоньку несколько бочек вина и захватив с собой деньги и драгоценности. Все думали, что он умер; в особенности настаивала на том, что он ушел из этого мира, его жена, которой очень улыбалась мысль считаться вдовой. Наконец, после трех лет связи, которую д’Артаньян не собирался порывать, находя с каждым годом все больше приятности в своем жилье и хозяйке, тем более что последняя предоставляла ему первое в долг, хозяйка эта возымела вдруг чудовищную претензию сделаться его женою и предложила д’Артаньяну на ней жениться.
– Ну уж нет! – ответил д’Артаньян. – Двоемужие, милая? Нет! Нет! Это невозможно.
– Но он умер, я уверена.