Дурная кровь

– Тело Андреа вы сбросили со скал. И тем самым нарушили схему действий. Это был первый случай, когда вы там сбросили тело с высоты?

– […]

– Вы не хотите сознаться в похищении Марго Бамборо?

– [улыбается]



Отложив биографию, Страйк некоторое время лежа курил и думал. Затем он потянулся за тетрадью в кожаном переплете, которую бросил на кровать, когда снимал пальто.

Пролистывая убористо исписанные страницы в попытке найти что-нибудь вразумительное, привязанное к неопровержимому факту или ориентиру, он вдруг заложил тетрадь своим толстым пальцем: в глаза ему бросился написанный большей частью на непонятном языке фрагмент, показавшийся знакомым.





Чтобы встать и сходить за рабочим блокнотом, Страйку потребовалось совершить над собой некоторое усилие. Рухнув обратно на кровать, он нашел предложение, которое Пат по его просьбе расшифровала из питмановской скорописи.

«И это последний из них, двенадцатый, и круг замкнется после того, как найдут десятого – неизвестное слово – Бафомет. Перенести в истинную книгу».

Как понял Страйк, неизвестное слово было тем же символом, который шел вслед за словом «убийца» в тетради Тэлбота.





Подталкиваемый досадой и любопытством, Страйк взял телефон и ввел в строку поиска «астрологические символы».

Через несколько минут, морщась от легкого отвращения, он просмотрел пару астрологических сайтов и успешно расшифровал запись Тэлбота. В ней говорилось: «12-й (Рыбы) найден. Значит, КАК И ОЖИДАЛОСЬ, убийца – Козерог».

Рыбы – двенадцатый знак зодиака, Козерог – десятый. К тому же Козерог ассоциируется с козлом, которого Тэлбот в своем маниакальном состоянии, видимо, приравнял к Бафомету, божеству с козлиной головой.

– Что за хренотень, – пробормотал Страйк, открывая блокнот на чистой странице, чтобы сделать запись.

Его как ударило: те разрозненные, необъяснимые даты, помеченные крестиками, возникали исключительно в показаниях мужчин. Он прикинул, хватит ли у него куража, чтобы спуститься за соответствующими страницами из коробок с материалами дела. Со вздохом Страйк решил, что ответ будет положительным. Застегнув молнию на брюках, он за шкирку поднял себя на ноги и снял ключи от офиса с отведенного им крючка у двери.

Минут через десять Страйк вернулся в спальню с ноутбуком и чистым блокнотом. Растянувшись поверх одеяла, он заметил светящийся экран лежавшего рядом мобильника. Кто-то пытался ему позвонить, пока он был внизу. Полагая, что это Люси, он проверил имя.

Пропущенный звонок оказался от Шарлотты. Страйк вернул телефон на место и открыл ноутбук. Медленно и скрупулезно он сравнивал непонятные даты в показаниях каждого мужчины-подозреваемого с соответствующим знаком зодиака. Если его не подвела интуиция и Тэлбот действительно проверял звездные знаки мужчин, то Стивен Даутвейт относился к Рыбам, Пол Сетчуэлл – к Овнам, а Рой Фиппс, родившийся 27 декабря, оказался… Козерогом. Тем не менее Тэлбот в самом начале расследования исключил всякую причастность Роя Фиппса к этому делу.

– Ну что за фигня, – пробормотал Страйк, обращаясь к пустой комнате.

Отложив ноутбук и открыв записи Тэлбота, он продолжил чтение с того места, где говорилось, что убийцей Марго должен быть Козерог.

– Боже правый, – забормотал Страйк, пытаясь без особого успеха выявить смысл в массе эзотерической ахинеи с помощью найденных астрологических сайтов.

Насколько можно судить, Тэлбот снял с Роя Фиппса подозрения лишь на том основании, что тот на самом деле родился не под знаком Козерога, а под каким-то другим знаком, ничего не говорившим Страйку и, видимо, придуманным самим Тэлботом.

Вернувшись к тетради, Страйк припомнил знакомый ему с юных лет расклад Таро – «Кельтский крест». Леда увлекалась Таро; Страйк не раз видел, как она раскладывает карты в том же порядке, что и на схеме Тэлбота, помещенной в центре страницы. Однако он никогда раньше не слышал, чтобы карты наделялись астрологическим смыслом, и заподозрил, что это очередная выдумка самого Тэлбота.

Мобильник опять звякнул. Страйк поднял трубку.

Шарлотта прислала ему фотографию. Фотографию, на которой она сама, голая, держала две чашки кофе. В сопроводительном сообщении говорилось: Ровно 6 лет назад. Жаль, что этого больше нет. С днем рождения, Блюи. X

Против своей воли Страйк уставился на тело, которого не мог не возжелать ни один наделенный чувствами мужчина-гетеросексуал, и на лицо, которому могла бы позавидовать сама Венера. Потом он заметил ретушь внизу живота, где был скрыт шрам, оставшийся после кесарева сечения. Страйк ощутил зарождение эрекции. Как алкоголик, отодвигающий стакан бренди, он стер фотографию и вернулся к записям Тэлбота.





23




Добро и зло рождаются умом,

Все от него – и радости, и беды.

У одного – богатства полон дом,

Сребро и злато, пышные обеды,


Каких и не водилось у соседа:

Другой же честным именем богат.





Эдмунд Спенсер. Королева фей



Через одиннадцать дней в восемь утра Робин разбудил звонок ее мобильного телефона – поспать она успела всего час. Ночь прошла в очередном бессмысленном бдении около дома преследуемого синоптика, и Робин вернулась к себе в квартиру возле Эрлз-Корта, чтобы вздремнуть хотя бы пару часов перед тем, как поспешить на беседу с Уной Кеннеди в кафе универмага «Фортнум энд Мейсон», – так запланировали они со Страйком. Еще не придя в себя, она столкнула пару предметов с ночного столика, прежде чем в темноте нащупала свой телефон.

– Алло?…

– Робин? – закричал ей в ухо счастливый голос. – Ты – тетя!

– Я – кто, простите? – пробормотала она.

Вокруг нее все еще витали обрывки сна: Пат Шонси приглашала ее пообедать в ресторане и страшно обиделась, когда Робин отказалась.

– Ты тетя! Дженни только что родила!

– О, – выдохнула Робин и очень медленно пораскинула умом: на линии был Стивен, ее старший брат. – О, чудесно… кого?…

– Девочку! – восторженно прокричал Стивен. – Аннабель-Мари. Восемь фунтов восемь унций!

– Потрясающе! – отреагировала Робин. – А это… это много? Кажется…

– Сейчас тебе отправляется фото! – сказал Стивен. – Получила?

– Нет… не вешай трубку, – попросила Робин и села в кровати.

Моргая сонными глазами, она переключилась на громкую связь, чтобы проверить сообщения. Фотография открылась у нее на глазах: морщинистый, лысый, завернутый в больничную пеленку младенец сжимал кулачки и, как видно, негодовал, что его вытолкнули из тихой, мягкой обители в слепящий свет родильной палаты.

– Вот, получила. Ой, Стивен, она… она красавица.

Это не соответствовало истине, но тем не менее на уставших глазах Робин выступили слезы.

– Господи, Шурупчик, – тихо сказала она; это было детское прозвище Стивена. – Ты – папа!

– Сам знаю! – ответил он. – Рехнуться можно, да? Когда приедешь на нее посмотреть?

– Скоро, – пообещала Робин. – На Рождество. Передавай Дженни от меня огромный привет, хорошо?

– Непременно, да. Буду звонить ей прямо сейчас. До встречи, Робс.

Разговор завершился. Лежа в темноте, Робин изучала ярко светящуюся фотографию сморщенной крохи, чьи припухшие глазки щурясь смотрели на мир, который, как она, видимо, уже решила, не сулил ничего хорошего. Робин не могла поверить, что ее брат Стивен стал отцом и родня увеличилась на одного человека.

Она будто вновь услышала слова своей двоюродной сестры Кэти: «Ты, похоже, движешься не туда, куда мы все, а в другую сторону». В былые времена своего замужества, до того как Робин пришла работать в агентство, она рассчитывала, что у них с Мэтью будут дети. Робин ничего не имела против того, чтобы завести детей, но сейчас ей стало ясно, что, стань она матерью, любимая работа сделается невозможной или, во всяком случае, перестанет быть любимой. Материнство, как ей подсказывали ограниченные наблюдения за познавшими его ровесницами, требовало от женщины полной отдачи. Кэти рассказывала, что в разлуке с сыном у нее всегда сердце не на месте, и Робин пыталась представить себе эмоциональные оковы, даже более прочные, чем угрызения совести и злость, при помощи которых Мэтью пытался ее удержать. Дело было не в том, что Робин сомневалась, сможет ли полюбить своего ребенка. Наоборот, ей виделась любовь такой силы, что эта работа, во имя которой она добровольно пожертвовала своим замужеством, благополучием, сном и финансовой стабильностью, неизбежно падет ответной жертвой. И какие чувства будет потом вызывать у нее мужчина, который обрек ее на подобную жертву?

Робин включила свет и наклонилась, чтобы поднять упавшие на пол вещи: пустой стакан, к счастью не разбившийся, и тонкую, хлипкую книжицу в бумажной обложке под названием «Что же случилось с Марго Бамборо?», написанную К. Б. Оукденом: Робин получила ее по почте вчера утром и уже прочла.

Страйк еще об этом не знал, и Робин не терпелось ему показать книжку Оукдена. У нее в запасе имелась еще пара новостей по Бамборо, но сейчас – видимо, из-за полного изнеможения – нетерпение угасло. Решив, что заснуть уже не получится, она встала с постели.

Принимая душ, Робин, к своему удивлению, осознала, что плачет.

«Это смехотворно. Ты же не хочешь ребенка. Возьми себя в руки».

Когда Робин, одетая, уже высушила феном волосы и замазала консилером темные круги под глазами, она поднялась в кухню и застала там жующего тост Макса.

– Доброе, – сказал он, подняв глаза и отрываясь от изучения новостей в своем телефоне. – Все путем?

– Лучше не бывает, – нарочито бодро ответила Робин. – Только что узнала, что стала тетушкой. Сегодня утром жена моего брата Стивена родила.

– Ого. Поздравляю, – с вежливым интересом сказал Макс. – Э-э… мальчика или девочку?

– Девочку, – ответила Робин и включила кофемашину.

– А я раз восемь выступал крестным отцом, – мрачно сообщил Макс. – Родители любят приглашать на эту роль бездетных. Они думают, мы сможем больше дать крестникам, коль скоро своих детей нет.

– Так и есть, – сказала Робин, пытаясь сохранить бодрый тон.