Дурман для зверя

— Чем, интересно? — усмехнулся я.

— Поговорить с Аяной.

— Людмила, если бы с ней был шанс поговорить, я бы уже заболтал ее до тошноты, и язык в кровавые мозоли стер. Но пока она недоступна.

Тоска, как самое жестокое в мире сверло, добавила приносящих непрерывные страдания оборотов. Я весь уже состою из кровавых дыр, но, опять же, поделом.

— А вы уже знаете, что скажете ей?

— Ну естес… — Я заткнулся и моргнул, поймав себя на откровении: знаю, что должно быть донесено до моей роковой кукляхи, но вот над тем, как облечь это в конкретные слова, те что доберутся до нее, и не думал толком.

«Прости меня, я больше не буду, давай жить вместе?» Детский сад.

«Я тут внезапно понял, что ты моя истинная, и вообще-то влюбился в тебя. Возвращайся. Буду вести себя хорошо и ноги тебе целовать?» Целовал уже. И не только ноги. Да только общей мерзкой тональности моего отношения это не меняло же. Так и предвижу «пошел ты» ответ.

Мелодия, установленная на Родьку, прервала мозговую эквилибристику, и я выдернул телефон из кармана с такой поспешностью, что чуть не расхреначил его об пол. Чертову неделю я ждал от него новостей из логова врага, но не было ни единой весточки. Мы с ним понимали, что Милютин не пацан наивный, тем более, как и я, занимается безопасностью, и если брату предстоит изображать «перебежчика», капризного вероломного мажорчика-бездельника, в хлам разосравшегося с близкими и побежавшего на запах халявных бабок, то какое-то время он должен следовать этой роли, не предпринимая ни единой попытки связаться с кем-либо из семьи. Но на этот случай мы предусмотрели целую систему передачи кодовых сообщений через посторонних, реально существующих, не фейковых личностей. Даже въедливая проверка его новым отцом ничего не выявила бы. Однако с того момента, как Родион вошел в его загородный дом, я не получил ничего. Он пропал из сети.

Само собой, опасаться за его жизнь не приходилось, но это полное отсутствие хоть какой-то ясности буквально убивало меня.

— Да! — рявкнул, я и люди за ближайшими столиками обернулись.

— Братан, времени в обрез, — затараторил младший. — Короче, Милютин явно задумал объявить о нашем родстве очень громко. На эту пятницу уже разосланы приглашения почти всем семьям на типа праздник обретения, но без подробностей. Ему нужна толпа, так, чтобы скандалище получился грандиозный. Думаю, будет правильно, если ты поедешь к матери и предупредишь ее. Уже и дураку понятно, что все это дерьмо между этим волчарой и ею. Попробуй убедить ее перестать отрицать очевидное. Вдруг не поздно еще всего избежать.

— Ты знаешь, что это бессмысленно. Но я поеду.

— Ну а вдруг, Захар, ну а вдруг. Она же не может не понять, что такое уже не замнешь.

Мелкий, она проклянет тебя и меня заодно, но от своей упертости не отступится. Я видел это как ясный день, но все равно поеду и буду стараться достучаться, ведь поступить по-другому с родным человеком — полное скотство.

— С Аяной что?

— Только не психуй.

— А есть повод? — Волк моментально вздыбил загривок, предчувствуя дурное.

— Поговорить мне с ней пока не удалось — дом просто кишит охраной, она меня сторонится, а Милютин, наоборот, таскает за собой, глаз не спускает, поселил напротив своей спальни. Но все не суть. Тут это… рядом с ней тип один трется.

— Кто? — В горле грохотало, а от гнева аж замутило.

— Славик Арутюнов, сын милютинского беты.

Я стиснул зубы, выдыхая со свистом и не видя и не слыша ничего вокруг. Перед глазами стояло только лицо оборзевшего щенка, что посягнул на мое.

— Захар! Ау! Мне отключаться пора, не могу же в ресторанном сортире вечность торчать. Слышишь меня вообще?

Слышу, но понимаю с трудом. Голова гудела от рева зверей.

— Айке он не нравится, зуб даю! — еще быстрее заговорил брат. — Но ее явно никто спрашивать не собирается. Я когда проброс сделал, по поводу придется ли делить с ней его капиталы, Федор заверил меня, что девчонка уже в принципе и не важна, раз меня к его берегу прибило, и ее он в ближайшее время пристроит. Ну логично, если он доберется до матери, на весь свет объявив о том, что мой настоящий папаша, то эта бомба в сто раз круче, чем то, что ее чистокровный сынок нашел истинную в полукровке и не видать ей продолжения метаморфовского племени. Закруглятся надо со всей этой театральщиной. Так что будь готов в любой момент нас обоих вытаскивать. Облома Милютин запросто не стерпит.

— Только маякни, — сказал я, но связь уже прервалась.

— Все хорошо? — заглянула мне в лицо Людмила.

— Пока нет. Но будет.

Подвозя ее домой, я раз десять набрал мать, однако та не отвечала. Дома ее тоже застать не удалось, и я решил попробовать заново с утра.

Ночевать, как и все эти дни, поехал, конечно, не домой. В ту самую квартиру, где недолго, но жила моя мультяха. Где повсюду были купленные для нее вещи, пусть и не желанные, навязанные мной, но ее. И аромат ее улетучился, но ночь за ночью я возвращался и мылся в том же душе, что и она, ложился в ту самую постель, в которой спала она. Каким бы жалким, болезненным это ни ощущалось, я делал это, заставляя себя верить, что нет Аяны здесь не навсегда. Я верну ее себе. Точнее, заставлю ее принять меня обратно.





Глава 42




— Проваливай! — прорычала я маячащему на границе света и темноты огромному монстру. — Пошел вон! Я знаю, кто ты, и не хочу видеть никогда больше!

Как будто он хоть раз послушался, сколько бы ни гнала. Припав животом к земле, он пополз ко мне, корча забавные рожи и поскуливая. Густой золотисто-бурый мех нисколечки на скрывал мощь мускулатуры под ним. Глаза цвета золотистого меда прикованы ко мне, знакомо обездвиживая и поднимая в теле жаркую волну желаний, выдрать которые из себя не выходило.

— Очень правдоподобно, особенно если на твои зубищи глянуть, — огрызнулась я, силясь отвернуться и не смотреть на эти ужимки.


Потому что я знаю, чем это закончится. Я не смогу сдержать улыбки, как бы ни старалась, даже если она прорвется сквозь слезы. Он подползет ближе, смешно задирая задницу и помахивая хвостом, как если бы был милым подлизывающимся щенком, хоть я продолжу его гнать.

Я, дура разэтакая, поддамся искушению и снова потрогаю его великолепную шкуру, пропущу мех между пальцами, впадая с каждым прикосновением в какой-то транс. Он громоподобно заурчит, дрожа всем телом и толкаясь в мои ладони громадной мордой, и случится худшее — боль внутри меня утихнет, отступит, обманутая этой коварной лаской, и я, как последняя слабачка, захочу… еще больше тепла и близости от того, кого должна забывать. И проснусь в слезах и с еще большей дырой в груди, которую ничто не помогало пока залечить. Она кровоточила непрерывно, отбирая все мои силы.

Гадский зверь являлся в мои сновидения, делая их мучительными, не дающими ни малейшего отдыха. Я не могла в них спрятаться, расслабиться по-настоящему, и это как будто мне не хватало того, что Захар в человеческом обличии мерещился всюду, стоило только покинуть милютинский дом. Да что там выходы! Дошло уже до того, что меня могло тряхануть на пустом месте, потому что мне то запах его чудился, то он собственной персоной, стоящий где-то на периферии зрения: в столовой, в коридоре, в парке перед оборотом. Наверняка я выглядела как полная психичка для окружающих, когда ни с того ни с сего резко разворачивалась и пялилась куда-то, дыша, как паровоз. А эти встречи за общим столом с Родионом? При всей противной манерности и выламываниях новоявленного братца я никак не могла игнорировать черты, роднящие его с моим котоволчарой. Что никогда не был моим.

— Аяна, проснись! — стукнув по двери лишь раз, в мою комнату вошел Федор. — Уже почти десять.

Он и раньше-то едва замечал меня, а с появлением Родиона, похоже, я его еще и раздражать начала. По крайней мере, его губы так и кривились всякий раз, когда он взглядом натыкался на меня.

— Я не сплю.

— Тогда хватит валяться. У тебя посетитель, и ты не должна заставлять ждать его вечно.

— Посетитель? — Захар? Или кто-то из парней?

— Вячеслав Арутюнов, я вас знакомил в первый же день, и после вы постоянно пересекались в клубах.

Словно я его запомнила бы в той бесконечной череде представлений.

— А что ему от меня нужно? — Мои мышцы ломило, как при температуре или после тяжелой нагрузки, и сползти с кровати пришлось себя заставлять.

— Нужно мне. С сегодняшнего дня вы официально пара.

Я сбилась с шага по пути в ванную.

— Прости?

— Ты меня слышала, — дернул рукой в мою сторону Милютин, как если бы стряхивал нечто липкое. — Он идеальный вариант из всех возможных внутри диаспоры для устройства твоей будущей судьбы. Я ведь не могу с тобой возиться до бесконечности.

Удар гнева в голову был оглушительным.

— Разве я напрашивалась?

— Прекрати! Я избавил тебя от участи личной секс-рабыни Уварова, и не говори, что ты этого не хотела.

— Хотела. Но не для того, чтобы стать твоей дрессированной собачонкой, которую ты через месяц еще и пристроить в чужие руки решишь, причем не спрашивая согласия!

— Если я и пристраиваю тебя, как ты изволишь выражаться, то в такие условия, о которых ты не могла бы и мечтать. Слава наследует положение своего отца. Быть супругой беты диаспоры — честь, о которой мечтают десятки чистокровных волчиц, а для полукровки это в принципе недостижимый уровень.

Да срать я хотела!

— Погоди-ка. Супруга? Серьезно? Я даже не помню, как он выглядит, и уж точно не собираюсь в ближайшие годы замуж!

— Ты делаешь то, что я тебе велю. Забыла? Взамен получаешь защиту от готового вытирать об тебя ноги мерзавца, роскошь и достойную жизнь. Твои отношения с Арутюновым — одно из моих желаний, а значит, обязательное условие, отказаться от которого нельзя.

Охренеть не встать! Нет, ну я чуяла, что тут приют и все дары с подвохом, но чтобы такое! У меня и в голове не укладывается.

— Ты себя слышишь? Мы что, в Средневековье живем, когда выходили замуж по приказу отца и возражать не смели?

— Аяна, ты, очевидно, кое-чего не понимаешь. Быть частью диаспоры и пользоваться всеми благами и защитой автоматически означает принимать правила жизни внутри нее. А главное правило здесь — подчинение мне. Отказ равен изгнанию и превращению в никчемную, слабую одиночку.

— Не так уж и плохо быть одиночкой, если при этом тебе никто ничего не навязывает и не приказывает вступить в отношения с незнакомцем, что просто бред!

— Не забывайся, девчонка! — рявкнул Федор, налетая на меня. — Я не для того потратил на тебя и твою мамашу столько денег и сил, чтобы ты теперь брыкалась, и это тогда, когда я даю тебе лучшее! Я такого не потерплю!

— Это угроза?

— Это четкая рекомендация выполнять мои приказы, чтобы горько не пожалеть.

— И что в итоге? Думаешь, я стану покорно жить с незнакомым мужиком, только чтобы тебе угодить?

— Думаю, ты старательно станешь изображать наличие бурного романа, а потом и счастливой жизни, если это потребуется. Но не обязательно все зайдет так далеко, — ответил он чуть спокойнее.

— Но, блин, зачем все это?

Тиран досадливо возвел глаза к потолку, и, судя по всему, я сейчас окажусь, как обычно, посланной. Но нет, он таки снизошел:

— Затем, что сам факт твоего счастливого существования без Уварова — отрава для него. А понимание, что к тебе прикасается другой, искромсает его на части. Ублюдок буквально станет истекать своей поганой кровью на глазах у своей мамаши.

Ну вот, опять эти объяснения, звучащие полной чушью для меня.

— Мстить отвергнувшей тебя женщине — мелочно и гадко, — буркнула я, отступая к дверям ванной и уже принимая решение. Черта с два я тут останусь. Не слишком-то я верю в мучения Захара по моей вине, но если есть такая вероятность… в общем, я в этом больше не участвую. Будь он сто раз гадом и обидчиком, моя первоначальная установка не изменилась — я ищу спокойствия и забываю его, а вовсе не стремлюсь терзать и мстить. Короче, мимо меня с этим.