Дурман для зверя

— Прекратите! Вы! — заорала я. — Хватит его калечить!

— Ничего страшного с ним не случится, Аяна. — «Отец» подступил поближе и, сняв с себя пиджак, потянулся укрыть мои плечи, но я отшатнулась от него, неожиданно для себя еще и клацнув зубами. — Доченька, поехали, я виноват, что не заботился о тебе раньше, но теперь дам тебе ту жизнь, какой ты заслуживаешь.

— Я запрещаю!

— Не слушай его, он не вправе тебе приказывать.

— Только посмей!

— Я вас не знаю! — крикнула я наседающему на меня визитеру. — С какой стати мне вам верить?

— Для этого я привез того, кому ты можешь верить, — как-то чересчур уж довольно усмехнулся он и свистнул.

Через несколько секунд из темноты за дверью выступил невысокий на фоне сопровождающих его парень, и я мгновенно узнала его и поняла, отзвук чьего запаха уловила среди чужих.

— Савка! — дернулась я было к нему, но, тут же вспомнив угрозы Захара, осталась на месте.

— Лимонка! — Друг метнулся ко мне сам, обнимая, и я тут же выронила свое оружие, хватаясь за него. — Прикинь, мужик, похоже, и правда твой отец, — затараторил Сазан мне на ухо. — Ты теперь реально в шоколаде, и у нас все супер будет.

Едва Сава обнял меня, Захар прямо-таки окончательно взбесился.

— Лапы от нее убрал, мразь! — проревел он каким-то нечеловеческим голосом, заглушая слова Сазана. — А ты отошла от него! Аяна! Отойди, или я их всех…

Глухой звук удара оборвал его на полуслове, но будто отозвался болью и в моем нутре, отбрасывая от друга, а распирающий жар опять подступил ближе некуда.

— Не трогайте его! — заорала я.

— Ну, видишь? — новоиспеченный родитель с невозмутимым видом шагнул так, чтобы перекрыть мне обзор на Захара, будто бы и не слышал моего вопля. — Идем отсюда, Аяна.

— Не смей! — ревел котоволчара.

— Сваливаем, Лимонк! — подступил ближе Сазан, заставляя ощутить себя зажимаемой в ловушку. — Тебе не нужно больше этого козла бояться и подчиняться ему! Все кончилось!

Кончилось? Что? Мои мысли все больше путались, обращаясь в удушливый хаос. И разве я все еще боюсь Захара? Нет… Нет! Но как и когда мой страх перед ним испарился?

— Аяна, не смей их слушать! — буйствовал мой личный демон.

— Вкатите ему еще дозу! — рявкнул «отец» и тут же приторно-нежно запел мне: — Детка моя, твой друг прав. Тебе не нужно бояться больше ни за себя, ни за друзей. Не нужно оставаться с этим уваровским ублюдком. Идем со мной, и я дам тебе все, что только хочешь.

Хочу? А чего я хочу? Пекло в моих разуме и теле достигло какого-то апогея, за которым внезапно накрыло мгновением поразительно чистого озарения. Я хочу. Я знаю, чего хочу. Я вижу это ярко, как картинку высочайшей четкости.

— Заткнитесь все! — шарахнула я кулаками по стене за спиной, чувствуя, как вот-вот накроет новым огненным штормом. — Захар! Захар, посмотри на меня! Попроси меня остаться! Не приказывай! Не угрожай! Пообещай что-то кроме места твоей постельной грелки, и я и шагу отсюда не ступлю!

— Какого… — Сазан отшатнулся от меня, как от прокаженной, но он в этот момент не имел значения.

— Да ты никак шантажировать меня вздумала, кукла? Силу за спиной почувствовала, дурочка? Решила, что вот этот твой папаша-неудачник что-то меняет между нами и ты теперь та, кто сверху? — загрохотал волкокот, презрительно кривясь. Его глаза сверкали как у совсем невменяемого, а язык слегка заплетался, как если бы вся степень его пренебрежения ко мне не умещалась в его изрыгающем гадости рту. — Ты и так никуда не пойдешь, потому что я тебе это велел! Ты мне принадлежишь, забыла? Ты! Мне! Если причудилось что-то другое — перекрестись и вали уже, мать твою, вниз, как приказано!

— Доченька, это же Уваров! — Голос мужика, назвавшегося моим родственником, донесся как издалека. — Сын своей стервы матери и хренов метаморф. У них нет чувств, сколько ни смотри — не увидишь, Аяна. Для них все кругом не ровня… вообще никто. Идем, девочка моя.

Он коснулся моего голого плеча, я дернулась и отпрыгнула, Захар снова взбесился, но я больше не могла здесь оставаться. Мне нужен был хоть кто-то… свой. Крошечный кусочек знакомого, теплого, и я ломанулась на улицу, преследуя запах этого своего.

Мне метнулись наперерез, но я успела проскользнуть мимо поджидающих снаружи громил и побежала босиком по снегу, догоняя уходящего куда-то прочь Сазана. С разбегу ткнулась лицом ему между лопаток, обнимая сзади, приникая всем телом и умоляя утешить, спрятать от всего этого невыносимого дерьма хоть на минуточку. Мне бы всего лишь несколько нормальных вдохов, совсем чуточку того, как раньше, как всегда…

— Да пошла ты! — Друг неожиданно развернулся и отпихнул меня с такой силой, что я чудом не полетела в сугроб. — Я думал ты не такая… А ты… Он же нас… что с нами сделать хотел, а ты легла под него! Добровольно уже! На бабки повелась! Шкура! Все вы шкуры продажные!

Я не поняла, как так вышло, что в одно мгновение Савка швырялся мерзостями мне в лицо, а в следующее уже улетел к стене сруба, врезался спиной и затих. И ударила его я.

Да это уже и не имело значения, когда адская боль сбила меня с ног, роняя на четвереньки, вот только ледяного снега коснулись не мои ладони, а жесткие подушечки мохнатых когтистых лап, а весь окружающий мир съехал вправо, потом влево и тошнотворно закувыркался. Я проваливалась куда-то, и при этом я же и взмывала на поверхность, выстрелив с огромной скоростью, как пузырь воздуха с большой глубины. Я была в ужасе, и я же ликовала. Мне было адски больно, я ведь, похоже, умерла, но и я же родилась, прекратила бесконечно задыхаться… Освободилась?

Но рядом были те, кто на мою новую свободу покушались. Двуногие, двурукие монстры, чужие, вонявшие агрессией и угрозой незнакомые окружали, сжимая кольцо, лишая шанса на побег.

— Уоооспокоуооойте ейоооо! — чей-то грубый голос. — Стреляааайатееааа!

Правый бок дважды ужалило, и я жалобно завизжала, закрутившись на месте волчком, клацая челюстями и пытаясь достать обидчика. Эхом на мой визг прилетел рев и грохот откуда-то. В окружающее меня живое кольцо врезался здоровенный монстр, разбрасывая всех в стороны. Двуногие тоже стали менять очертания, шокируя и обращаясь зверями. Завязалась жуткая свалка. Мой монстр пах так восхитительно, даже сквозь вонь чужих шкур и крови, как все, чего только можно желать, но это же и был запах страдания, какого до него не сумел причинить никто. И как бы часть меня ни заходилась в плаче и интенсивном желании броситься навстречу, но инстинкт избегать боль толкнул прочь. И я подчинилась ему.

Ноги были как пружины, уносящие меня огромными прыжками, тело звенело от переполняющей энергии, по нервам хлестало воем погони. Тот самый, ЕГО голос я различала среди остальных. Вот теперь он звал, умолял, обещал все… но слишком поздно. Сейчас он был таким же незримым подгоняющим хлыстом, как и завывания других преследователей, что то и дело пытались преградить мне путь. Но я была быстрее, увертливее, мельче. Чертовски всемогущей, неуловимой! Они все промахивались, силясь сшибить меня, впустую клацали зубами там, где меня уже не было. Чистейшая эйфория текла в моих венах, и не было никого круче меня в эти минуты! Вот только… все вокруг почему-то сливаться начало, но совсем не от скорости, с которой я неслась. Мутилось, теряло четкость, но это только подхлестывало меня, гнало еще быстрее, как нотки дикого отчаяния в том самом голосе боли. Я убегу от всех, от всего, я смогу, во мне же столько сил! Им конца нет!

Деревья исчезли вдруг, под лапами оказался не снег, а скользкий лед, когти с ним не сцеплялись, закрутило на месте и оглушило каким-то безумным грохотом. Прямо на меня, вмиг оцепеневшую, неслось гигантское вонючее чудище с двумя огромными ослепляющими круглыми белыми глазищами и десятком сверкалок поменьше. И именно этот момент выбрало мое тело для того, чтобы превратиться в безвольный кисель, не желающий исполнять ни единой команды мозга.

В бок врезалось что-то большое, отшвыривая с пути орущего дурниной чудища. Треск, вопль, рык. Я уткнулась мордой в снег. Все. Мрак.






Глава 35




— Аяна! — Cознание вернулось лишь на мгновение, вырываясь ее именем с первым осмысленным глубоким вдохом, но он вышел настолько болезненным, что я тут же опять провалился в темноту спасительной невесомости, успев лишь ощутить тряску и шум двигателя, пронзенный насквозь чувством невосполнимой утраты.

В следующий раз просветление вышло довольно постепенным, хоть и не полным. Опять движение, тряска, бубнеж: «В мои планы не входит, чтобы он сдох прямо сейчас, так что шевелитесь!»

Мой собственный язык прилип в предельно пересохшем рту, а горло вдруг кто-то начало забивать колючим гравием, перекрывая доступ воздуха. Я захрипел, хватая его последние крохи, силился сражаться, но не мог пошевелить и пальцем. Воззвал к звериной половине в отчаянии, но ни один из моих зверей не отзывался слишком долго. Как если бы они решили покинуть меня, улетучиваясь вслед за той, что так недолго побыла в моих жадных лапах, пусть так и не став моей по-настоящему.

— Он что, дышать перестал? Бля, реанимируйте его! — Я помню этот голос и ненавижу его. Почему? Потому, что он отнял что-то… Не что-то. Мою куклу. Мою… ту, чья потеря хуже утраты возможности дышать. Ублюдок! Вор!

Вот тут мой волк вырвался из сковавшего его анабиоза и заревел, бросаясь вперед. Незряче, неистово, стремясь убить за подлость без разбора.

— Уходите, господин Милютин. Вы же видите, что ваше присутствие нежелательно. — Чужой мужской голос, плечо обожгло, и я опять начал уплывать в темноту.

— Да с преогромным удовольствием, — просочилось в нее насмешливое вяканье врага. — Лимит моего благородства исчерпан. Не забудьте сообщить его семье, а также упомянуть, кто его сюда доставил.

Долго-долго я скитался в потемках, брошенный, бессильный, утопающий в перемежающихся потоках леденящего стыда и жгучего отчаяния. Я был здесь один. Не нужный никому. Отчего-то даже самому себе. Однако искать выхода из этого пространства не было желания, я ведь знал почему-то, что там, снаружи, все только хуже. Но стихии, подхватившей и попершей меня вверх, плевать на мои жалкие желания.

— Да сколько можно сидеть тут? — раздраженно прошипела невесть откуда взявшаяся еще невидимая Алана, когда я медленно выплыл из забытья в очередной раз. — Скука смертная, и воняет…

— Замолчи, девочка! — О, а вот это невозмутимое звучание принадлежало моей матери.

— Мы торчим тут уже вторые сутки. Я устала. У меня полетела к чертям куча дел. Неужели мне не могут позвонить, когда Захар наконец придет в себя и его хотя бы как-то помоют, что ли. Вся эта вонь невыносима!

— Не глупи, Алана. Мы еще никогда не были ближе к достижению нашей цели, чем сейчас. Когда мой сын очнется, его невеста, рыдающая от счастья и ночей не спавшая у его постели, должна быть первым, что он увидит подле себя. Мужчины ценят заботу и преданность.

А еще эти самые мужчины бывают весьма признательны, когда им не морочат голову и не стараются навязать «истинное счастье», сотворенное чужими умелыми ручками и придуманное чужими мозгами.

— Вашей цели, София. Твоей и моей матери. Я никогда не была уверена, что всего этого хочу… с ним.

Перед моим вялым мысленным взором предстало видение двух раскормленных, с яркой блестящей шкурой змей, покачивающихся друг перед другом в угрожающих позах и брызжущих повсюду ядом.

— Нашей! — отрезала госпожа Уварова. — Прекрати вести себя как эгоистичная мелкая засранка, Алана! Ты должна понимать, что родиться чистокровной самкой метаморфа — это не только великая честь, но и огромная ответственность. Мы — высшая раса в мире примитивных людей и этих двуипостасных недооборотней, но раса почти вымирающая. И на нас лежит миссия сохранить наш вид от исчезновения и в чистоте.

Ну-ну, такие разговоры я слышал частенько до тех пор, пока не стал жить отдельно.

— О да, ваш сын явно чрезвычайно озабочен именно этой миссией, и раньше в открытую с девками одноразовыми, а теперь еще постоянную себе завел.

— Что поделать, — родительница вздохнула горестно, и я бы рассмеялся, если бы мне подчинялась хоть одна мышца в теле. — Мужчины — они намного примитивнее нас в определенном смысле и склонны стремиться к сиюминутным удовольствиям. Но с возрастом или в экстремальных ситуациях прозревают и начинают понимать, кого на самом деле следует ценить. Так что просто сиди и терпи, деточка. Терпение — самое главное и лучшее качество достойной женщины.

— Я уже заметила, как он ценит хоть что-то во мне, — прошипела Алана, огрызаясь. — У меня нюх не отказал еще. Он весь пропах этой мелкой шлюшкой, причем в обеих ипостасях. Этого запаха даже кровь с лекарствами не перешибает. С какой стати я должна тут сидеть и изображать наивную идиотку, когда прекрасно понимаю, где он был и с кем и по чьей вине почти убил себя!

Аяна! Боль прошибла, поджигая каждую нервную клетку, врезаясь в меня, как тот проклятый, едва не сбивший насмерть грузовик.

Я взревел, резко садясь и распахивая глаза. Рядом запищали приборы, раздался женский удивленный вскрик.

— Сыночек! Захарка! — ударило в оба уха стереоэффектом притворной радости. Ладно, может, в случае с матерью оно было и натуральным, но мне сейчас не до анализа чьей-то искренности и уж тем более не до обдумывания только что услышанного. Ведь, по сути, ничего нового не узнал, чуял же уже некоторое время интуитивно, что все вокруг меня и псевдопарности закручено на материнской извечной приверженности идее чистоты метаморфовской крови.

— Где?.. — прокаркал и тут же закашлялся от сухости в горле.

— Вот! — кинулась ко мне Алана со стаканом с трубочкой, но я отвернулся. Пить хотелось едва ли не до смерти, но что-то из ее рук — да ни за что больше! Хотя альтернатива в виде матери тоже ничем не лучше.

Зыркнул на свои почему-то непомерно тяжелые ноги — в гипсе по самую задницу, вдохнул поглубже — вся правая сторона — сплошная боль, да и рука с той стороны закована в белый плен. Алана облачена во что-то бледно-голубое, мать в идеально облегающем строгом сером костюме. Она терпеть не может серое — пришло отчего-то на ум. Но серый все же лучше, чем черный, да?

Дверь распахнулась, и в палату влетел парень в зеленоватом халате и шапочке. Медперсонал, слава тебе господи.

— Воды… принесите… — приказал, игнорируя охотно предлагаемое обеими женщинами, что щебетали, не умолкая, и раздражающе мельтешили.

Парень явно был понятлив, так что, глянув косо на моих посетительниц, ушел, не обращая внимание на заявление госпожи Уваровой, что они тут сами уже справятся.

— Сыночек, ты, может, нас не узнаешь? — спросила она вкрадчиво, пока я собирал свои воспоминания, как пазл.

Милютин забрал мою кукляху? Она не пострадала? Мне удалось отшвырнуть ее вовремя из-под колес той фуры, но я понятия не имел, что было дальше. Ее могло ударить на встречке, если я недокинул ее до обочины. Она могла опять рвануть куда-то, ничего не соображающая от действия транквилизаторов. Урод! Чем он думал, пугая так девчонку сразу после первого переворота?! Разве нормальный отец так поступит? Вообще хоть какой-то отец? Рискнуть жизнью родного существа ради… чего? От него буквально перло ненавистью в мой адрес. И она была какой-то заразной, как хренов вирус, что сразу зацепил и меня, вытащив наружу такую ярость, что я толком и не помню ни конца того проклятого разговора, ни того, как сам обернулся. Только багровую сплошную пелену перед глазами и дикую потребность крушить и причинять боль всем, до кого в состоянии дотянуться.

— Захар, это я, мама, а это твоя любимая невеста Алана, — продолжила наседать родительница, начав осторожно поглаживать меня по голове.

— Вижу. — Я не отстранился от ее прикосновения, ведь как бы там ни было… не так часто они от нее и доставались в осознанном возрасте.

Медбрат или доктор вернулся с бутылкой воды, и я кивком попросил ее откупорить. Пил жадно, игнорируя боль внутри при каждом вздохе.

— Это же клиника Ливентайна? — на всякий случай уточнил, переведя дух.