Дурман для зверя
Часть 30 из 47 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Да обалдеть можно! Ты сам веришь в то, что сказал? — начиная натурально паниковать, я осмотрелась в поисках еще одного выхода. Ну или оружия. Чтобы треснуть его по башке, забрать брелок с пультом и свалить отсюда на хрен.
— Я знаю, что говорю, это не вопрос веры, кукляха. — Я отошла от него подальше, но куда тут уйдешь-то? Замкнутая каморка — три шага налево, столько же направо. — Кончай бродить. Ложись.
— Зачем? — прищурилась я недружелюбно.
— Затем, что я так понял, обращение подступает к тебе ближе всего во сне. Так что логично будет постараться уснуть, и, кто знает, вдруг ты проскочишь момент перехода почти безболезненно.
Чем дальше, тем чудеснее, как посмотрю.
— Логично обратиться к врачу по мозгам, а не спать, ожидая, когда я стану какой-то зверюгой, чему не бывать, потому как это в принципе невозможно! — вспылила я. — Оборотни — вымышленные персонажи, чтобы ты был в курсе!
Захар, словно испытывая меня на крепость, медленно подошел, зажав в одном углу. Вдавил почти до полного обездвиживания в прохладную шероховатую стену собой, нахально упершись в живот торчащим членом, и, склонившись, облизнул ушную раковину, вызывая знакомые шум и пустоту в голове.
— Я похож на плод твоих фантазий? — ухмыльнувшись, спросил он и выдохнул в увлажненную кожу, заставив вздрогнуть. — О таком партнере ты, выходит, грезила?
— Да хрена с два! — огрызнулась я, испытывая желание его кусануть за что достану, и тут до меня дошло. — То есть ты… такой же, как я?
— Оборотень — да, как ты — нет.
— В смысле?
— Ты — полукровка, дочь человеческой женщины и двуипостасного. Я — чистокровный метаморф, и у меня три ипостаси.
Главное прозвучало до противного самодовольно, напоминая мне о всех его «ты никто, никчемное создание» в начале.
— Это такой способ сказать, что я тебе ни как человек, ни как чудище неведомо не ровня? — раздраженно толкнула его в обнаженную грудь.
— Я этого не говорил.
— Говорил, неоднократно, но не суть сейчас. Если ты оборотень — докажи. Давай, обратись, или как там это у вас называется.
— Это плохая идея, — покачал он головой, сразу отступая.
— Ага, я так и знала, что ты мне тупо по ушам ездишь! — торжествующе ткнула я в него пальцем. — Чего добиваешься? Тебе на кой нужна я ненормальная?
— Ты не поняла. Я тебя хочу, — он бесстыдно указал на свое готовое к бою орудие, — очень-очень сильно хочу. И как человек, и тем более как зверь. Мой волк сейчас вообще на грани помешательства. Представь, что будет, если я отдам ему контроль, учитывая, что звери имеют свойство добиваться желаемого самым прямыми и незамысловатыми путями.
— То есть ты… блин, он меня домогаться начнет? — опешила я, действительно красочно рисуя в разуме себе эту непотребную картинку.
— Станет настойчиво ухаживать, — ухмыльнулся Захар, плюхаясь на тюфяк, и похлопал рядом с собой: — Иди ложись.
Все же мои мозги точно с каким-то серьезным изъяном, потому как от перспективы приставашек мохнатого монстра я умудрилась испытать сначала импульс острейшего возбуждения, обозвала себя конченой извращенкой за это, а потом пугающая зверюга в моем воображении каким-то непостижимым образом трансформировалась в мелкого склочного карликового Вольдемарчика, любимца тетки Анны, кобелька неизвестной породы, что вечно пытался трахнуть все и всех вокруг: от ее вышитых подушек и кошек до ног самой владелицы. За что она его любовненько обзывала «злыдень писюхатый». Последнее просто добило меня, и я в голос заржала и не могла остановиться несколько минут, пока до икоты не дошла. Утирая слезы, добралась до лежбища и завалилась на него спиной к сидящему Захару, продолжая то и дело сотрясаться от вновь подкатывающих волн идиотского веселья.
— Хм-мм… Чем бы ни была вызвана столь странная и бурная реакция, Аяна, я бы впредь не отказался слышать твой смех почаще, — прокомментировал котоволчара, вытягиваясь позади меня и подтягивая вплотную к себе.
— В общем так: этот подвал больше всего смахивает на логово маньячилы. Но меня ободряет то, что если бы ты хотел меня выпотрошить, как овцу, то мог сделать это сто раз раньше, не привозя сюда и не засветив перед свидетелями. Ну разве что у вас целая чертова секта маньяков-потрошителей…
— Аяна! Фантазия у тебя…
— Тш-ш-ш! Я закончу уж. Так вот. Сейчас я правда просто постараюсь уснуть, а когда проснусь и НЕ стану никакой зверюгой, ты признаешь, что все это полная чушь, отпустишь…
— Сразу нет! — прорычал Захар, поднимаясь на локте.
— Ладно, тогда ты хотя бы позволишь мне обратиться за медицинской помощью.
— В этом нет необходимости. Потому что ты обратишься. Я чувствую запах твоей волчицы так отчетливо, как будто она уже здесь.
— Да как скажешь, — фыркнула я, нарочно посильнее зажмуриваясь и приказывая себе не переваривать все это безумие, а просто спать.
Самое удивительное было как раз в том, что я действительно уснула почти моментально. Только пригрелась в опутавших меня цепких объятиях сбрендившего мужика — и провалилась в сон. А потом понеслось нечто адское. Меня опять корежило и ломало, причем и в забытьи, и когда вроде выныривала из него. Или мне только чудилось это. Все тело горело изнутри, как будто вместо костей у меня были спирали накаливания. Особенно пекло ступни, позвоночник от затылка до копчика, нос и челюсти и кисти рук. С трудом разлепив глаза, я поднесла к ним руки и заорала истошно, увидев, что они жутко деформировались и покрылись шерстью, которая тут же исчезла, словно втянувшись обратно в кожу, что меня окончательно добило.
— Прекрати, Аяна! — Захар схватил меня, попытавшуюся рвануть незнамо куда. — Не останавливай это! Не смей!
— Пошел ты! Что со мной?! Как ты это на хер делаешь?!
— Это не я, это ты! И ты должна позволить всему случиться!
— Нет-нет-нет, катись ты! Отпусти!
Я дралась. Кусалась. Лягалась. Царапалась. Он терпел, удерживал, продолжая нести всю эту свою «расслабься-позволь» херь.
Я внезапно возбудилась до умопомрачения и принялась целовать его и тереться, извиваясь всем телом. Захар, сволочь, отказал мне в близости, хотя могу поклясться, что его колотило не меньше моего. И все твердил свое ненавистное «сейчас не время, нельзя пока тратить силы, расслабься».
Я выдохлась. Уснула. Проснулась, и все пошло по тому же кругу. Я бесилась, плакала, скулила, кричала в ужасе, когда проклятая шерсть опять вылезала то там, то тут, вызывая дикий зуд на коже. Приставала к нему, уставала, сдавалась и снова отключалась. И так понятия не имею сколько раз.
Последний раз я пришла в себя от жуткого голода. Живот ревел иерихонской трубой, на тюфяке я находилась одна, лестница была опущена, Захара не видно, но я слышала его «бу-бу-бу» откуда-то сверху.
Села, переждала, пока гребаный подвал не перестал прикидываться каруселью, вращающейся вокруг меня, и медленно поковыляла наверх.
Котоволчара оказался прямо у входа в подземелье, будто знал, что я именно сейчас выползу. Подхватил на руки и понес куда-то. В ванную, оказывается. Но я слабо взбрыкнула. Пусть моя кожа и ощущалась противнее некуда после всего пролившегося с меня пота, но другая потребность была мощнее.
— Сначала поесть.
Захар прихватил из ванной полотенце, донес меня до небольшой, очень простенькой кухни и посадил на стул, укутал. Открыл холодильник и достал пластиковые контейнеры с едой. Я выхватила один из его рук и, открыв крышку, стала, давясь, есть, не разбирая, что это. Мясное что-то точно.
— Итак, я не обратилась, — с набитым ртом констатировала, как только смогла думать не только о заглатывании пищи.
— Нет, — мрачно ответил Захар.
— По мне так неплохо.
— На самом деле, Аяна, это очень плохо. Ты упрямо душишь свою волчицу, не позволяешь ей освободиться. Ты убиваешь часть себя этим, разве не понимаешь?
— А если она помрет, я выживу?
— Разве это жизнь?!
— И все же. Я буду жить, причем без вот этого вот странного дерьма, так? Буду нормальной.
— Бестолочь! — вспылил Захар. — Быть нормальной для кого-то из нас — это как раз ладить со своими зверем. Признавать его!
— Ну это как посмотреть. Я как раз ни капли нормальности не вижу в той невозможной фигне с обрастанием шерстью и горящими огнем костями. Если это однажды прекратится насовсем — да ради бога, я «за». Просто представлю, что ничего этого со мной не происходило, и буду жить себе спокойно.
— Дура. Рехнешься ведь.
— А ты, я смотрю, образец адекватности!
— Вся моя неадекватность связана с тобой.
— Ну правильно, я виновата, и так мне и надо! — вспыхнув мгновенно, я швырнула контейнер на стол, он звонко грюкнул, и только теперь я осознала, чем с такой жадностью напихивалась. Сырой фарш. Ну полный капец!
Сейчас стошнит. Меня просто обязано стошнить! Это же кошмар какой-то — слопать столько сырого мяса! Я прижала ладонь к животу, ожидая с секунды на секунду наступления неминуемых симптомов, но желудок не свело, зато снова стало жарко-больно-тесно в коже и что-то загрохотало. Кто-то колотил во входную дверь, словно намеревался снести ее к чертям.
— Спустись! — приказал мне Захар, сильно нахмурившись, и пошел открывать.
Глава 33
Проклятая девчонка меня вымотала до невозможности. Если только от наблюдения за ее страданиями из-за сопротивления зверю так всего изломало, будто по мне асфальтоукладчик проехался, то сложно и представить, каково самой Аяне. Ее волчица рвалась наружу, выгрызая дорогу себе отчаянно, но и несносная кукла сопротивлялась обращению с не меньшей отчаянностью. Почему? Боль ведь какая, и я же прекрасно знаю, что всегда интуиция подсказывает поддаться перевороту, рисует его как облегчение, освобождение от мучений по пути к нему, так зачем же истязать себя раз за разом препятствуя? Хотя, конечно, можно было бы понять Аяну, учитывая, что о ее двоякой сущности я ей поведал буквально перед началом самой жести. Она не росла с самого детства с пониманием, что сменить облик — это нормально, это хорошо, это всего лишь признак принадлежности к иной расе, а не болезнь, напасть.
Моя мультяха то затихала, исчерпав силы в очередном сражении со второй сущностью, то вскидывалась, снова вцепляясь в меня, умоляя взять ее, ведь инстинкт наверняка подсказывал ей, что сексуальное облегчение снимет и напряжение у нее внутри, но ведь я-то понимал, что это только продление процесса, а не лекарство. Здесь совершенно не нужно лекарств, нам нужен ее взрыв, момент, когда она будет переполнена и держать эту оболочку уже будет не в силах.
Даже мельком проглядывавший ее второй облик заставлял и замирать мое человеческое сердце, и выть от благоговения и восхищения обоих ополоумевших зверей. Призрак черной, как сам мрак, как темнейшая безлунная ночь, волчицы на мгновение ослеплял нас и тут же скрывался, загоняемый назад упрямой девчонкой, а я готов был реветь от потери и тоски в унисон с моими хищниками. Пальцы скрючивало от слишком быстро ускользающего ощущения шелковистости ее роскошной шкуры, столь же великолепной и неумолимо притягательной для меня, как и нежная кожа Аяны. Эта полукровка — натуральная погибель, ставит на колени меня человека, а ради шанса лицезреть ее волчицу вообще готов на брюхе ползать в любом облике.
— Аяна, отпусти! Дай ей свободу! Не истязай нас всех так! — я молил и приказывал ей, почти пребывающей в бессознательном состоянии.
Вот казалось бы, она уже от боли и преломления восприятия и не понимает толком, на каком свете, но полностью контроль не отпускает. Откуда в этой тщедушной и, как мне прежде виделось, склонной к покорности девчонке такая сила воли?
— Аяна, услышь меня! — затряс я ее, мокрую, дрожащую от усилия справиться с новым приливом. — Поддайся! Это хорошо, это правильно, девочка моя!
— Нет-нет-нет… — забормотала она. — Я не фрик… нормальная…
Да что же это такое-то?!
— Ты и есть нормальная! — Господи, она меня не слышит, похоже, погруженная в личный кошмар. О чем я раньше думал, идиот? Прятал, высчитывал выгоды, вместо того чтобы моментально установить правду о ее происхождении, едва только первое подозрение мелькнуло. Надо было везти сразу кровь сдавать, да и медики там из наших — однозначно сталкивались с таким неприятием и страхом прежде, помогли бы… Ну и хрен с ним, что волки обозначились бы… что-нибудь придумал бы по ходу. А сейчас… вдруг она… потеряю ее… Не потому, что уйдет или отнимут. Без шанса однажды заполучить назад… безвозвратно…
— Аяна! — взревел я. — Отпусти свою хренову зверюгу! Ты же удушишь, убьешь вас обеих! Ты меня, зараза, душишь уже!
— Нет-нет… Я не потеряю последнее… себя… — Глаза закрыты, едва дышит, гадина мелкая! Сам бы прикончил, ей-богу! Нет сил смотреть на ее мучения. Как кожу с меня живьем сдирает, а сердце раскаленным прутом тычет каждым ее стоном и конвульсией.
Аяна затихла опять, мгновенно проваливаясь в глубокий сон. Я же сел рядом, глядя на нее, скрючившуюся в костлявый клубок. Такое чувство, что она за эти часы борьбы исхудала больше прежнего, вон везде углы торчат, тронешь — изрежешься в кровь. Дрянь такая, невыносимая. Всю душу мне точно уже в хлам изрезала. Щеки запали, под глазами серые круги, кожа бледная, чуть не зеленоватая. Что же ты так тиранишь и себя, и меня, кукла ты моя роковая?
«Я не потеряю последнее». Это что же, опять я, типа, виноват? Отнял у тебя все? Прежнюю жизнь, друзей-недоделков, свободу, а теперь вроде как опять же я и связан с потерей человечности? Так ты думаешь, Аяна?
— Я знаю, что говорю, это не вопрос веры, кукляха. — Я отошла от него подальше, но куда тут уйдешь-то? Замкнутая каморка — три шага налево, столько же направо. — Кончай бродить. Ложись.
— Зачем? — прищурилась я недружелюбно.
— Затем, что я так понял, обращение подступает к тебе ближе всего во сне. Так что логично будет постараться уснуть, и, кто знает, вдруг ты проскочишь момент перехода почти безболезненно.
Чем дальше, тем чудеснее, как посмотрю.
— Логично обратиться к врачу по мозгам, а не спать, ожидая, когда я стану какой-то зверюгой, чему не бывать, потому как это в принципе невозможно! — вспылила я. — Оборотни — вымышленные персонажи, чтобы ты был в курсе!
Захар, словно испытывая меня на крепость, медленно подошел, зажав в одном углу. Вдавил почти до полного обездвиживания в прохладную шероховатую стену собой, нахально упершись в живот торчащим членом, и, склонившись, облизнул ушную раковину, вызывая знакомые шум и пустоту в голове.
— Я похож на плод твоих фантазий? — ухмыльнувшись, спросил он и выдохнул в увлажненную кожу, заставив вздрогнуть. — О таком партнере ты, выходит, грезила?
— Да хрена с два! — огрызнулась я, испытывая желание его кусануть за что достану, и тут до меня дошло. — То есть ты… такой же, как я?
— Оборотень — да, как ты — нет.
— В смысле?
— Ты — полукровка, дочь человеческой женщины и двуипостасного. Я — чистокровный метаморф, и у меня три ипостаси.
Главное прозвучало до противного самодовольно, напоминая мне о всех его «ты никто, никчемное создание» в начале.
— Это такой способ сказать, что я тебе ни как человек, ни как чудище неведомо не ровня? — раздраженно толкнула его в обнаженную грудь.
— Я этого не говорил.
— Говорил, неоднократно, но не суть сейчас. Если ты оборотень — докажи. Давай, обратись, или как там это у вас называется.
— Это плохая идея, — покачал он головой, сразу отступая.
— Ага, я так и знала, что ты мне тупо по ушам ездишь! — торжествующе ткнула я в него пальцем. — Чего добиваешься? Тебе на кой нужна я ненормальная?
— Ты не поняла. Я тебя хочу, — он бесстыдно указал на свое готовое к бою орудие, — очень-очень сильно хочу. И как человек, и тем более как зверь. Мой волк сейчас вообще на грани помешательства. Представь, что будет, если я отдам ему контроль, учитывая, что звери имеют свойство добиваться желаемого самым прямыми и незамысловатыми путями.
— То есть ты… блин, он меня домогаться начнет? — опешила я, действительно красочно рисуя в разуме себе эту непотребную картинку.
— Станет настойчиво ухаживать, — ухмыльнулся Захар, плюхаясь на тюфяк, и похлопал рядом с собой: — Иди ложись.
Все же мои мозги точно с каким-то серьезным изъяном, потому как от перспективы приставашек мохнатого монстра я умудрилась испытать сначала импульс острейшего возбуждения, обозвала себя конченой извращенкой за это, а потом пугающая зверюга в моем воображении каким-то непостижимым образом трансформировалась в мелкого склочного карликового Вольдемарчика, любимца тетки Анны, кобелька неизвестной породы, что вечно пытался трахнуть все и всех вокруг: от ее вышитых подушек и кошек до ног самой владелицы. За что она его любовненько обзывала «злыдень писюхатый». Последнее просто добило меня, и я в голос заржала и не могла остановиться несколько минут, пока до икоты не дошла. Утирая слезы, добралась до лежбища и завалилась на него спиной к сидящему Захару, продолжая то и дело сотрясаться от вновь подкатывающих волн идиотского веселья.
— Хм-мм… Чем бы ни была вызвана столь странная и бурная реакция, Аяна, я бы впредь не отказался слышать твой смех почаще, — прокомментировал котоволчара, вытягиваясь позади меня и подтягивая вплотную к себе.
— В общем так: этот подвал больше всего смахивает на логово маньячилы. Но меня ободряет то, что если бы ты хотел меня выпотрошить, как овцу, то мог сделать это сто раз раньше, не привозя сюда и не засветив перед свидетелями. Ну разве что у вас целая чертова секта маньяков-потрошителей…
— Аяна! Фантазия у тебя…
— Тш-ш-ш! Я закончу уж. Так вот. Сейчас я правда просто постараюсь уснуть, а когда проснусь и НЕ стану никакой зверюгой, ты признаешь, что все это полная чушь, отпустишь…
— Сразу нет! — прорычал Захар, поднимаясь на локте.
— Ладно, тогда ты хотя бы позволишь мне обратиться за медицинской помощью.
— В этом нет необходимости. Потому что ты обратишься. Я чувствую запах твоей волчицы так отчетливо, как будто она уже здесь.
— Да как скажешь, — фыркнула я, нарочно посильнее зажмуриваясь и приказывая себе не переваривать все это безумие, а просто спать.
Самое удивительное было как раз в том, что я действительно уснула почти моментально. Только пригрелась в опутавших меня цепких объятиях сбрендившего мужика — и провалилась в сон. А потом понеслось нечто адское. Меня опять корежило и ломало, причем и в забытьи, и когда вроде выныривала из него. Или мне только чудилось это. Все тело горело изнутри, как будто вместо костей у меня были спирали накаливания. Особенно пекло ступни, позвоночник от затылка до копчика, нос и челюсти и кисти рук. С трудом разлепив глаза, я поднесла к ним руки и заорала истошно, увидев, что они жутко деформировались и покрылись шерстью, которая тут же исчезла, словно втянувшись обратно в кожу, что меня окончательно добило.
— Прекрати, Аяна! — Захар схватил меня, попытавшуюся рвануть незнамо куда. — Не останавливай это! Не смей!
— Пошел ты! Что со мной?! Как ты это на хер делаешь?!
— Это не я, это ты! И ты должна позволить всему случиться!
— Нет-нет-нет, катись ты! Отпусти!
Я дралась. Кусалась. Лягалась. Царапалась. Он терпел, удерживал, продолжая нести всю эту свою «расслабься-позволь» херь.
Я внезапно возбудилась до умопомрачения и принялась целовать его и тереться, извиваясь всем телом. Захар, сволочь, отказал мне в близости, хотя могу поклясться, что его колотило не меньше моего. И все твердил свое ненавистное «сейчас не время, нельзя пока тратить силы, расслабься».
Я выдохлась. Уснула. Проснулась, и все пошло по тому же кругу. Я бесилась, плакала, скулила, кричала в ужасе, когда проклятая шерсть опять вылезала то там, то тут, вызывая дикий зуд на коже. Приставала к нему, уставала, сдавалась и снова отключалась. И так понятия не имею сколько раз.
Последний раз я пришла в себя от жуткого голода. Живот ревел иерихонской трубой, на тюфяке я находилась одна, лестница была опущена, Захара не видно, но я слышала его «бу-бу-бу» откуда-то сверху.
Села, переждала, пока гребаный подвал не перестал прикидываться каруселью, вращающейся вокруг меня, и медленно поковыляла наверх.
Котоволчара оказался прямо у входа в подземелье, будто знал, что я именно сейчас выползу. Подхватил на руки и понес куда-то. В ванную, оказывается. Но я слабо взбрыкнула. Пусть моя кожа и ощущалась противнее некуда после всего пролившегося с меня пота, но другая потребность была мощнее.
— Сначала поесть.
Захар прихватил из ванной полотенце, донес меня до небольшой, очень простенькой кухни и посадил на стул, укутал. Открыл холодильник и достал пластиковые контейнеры с едой. Я выхватила один из его рук и, открыв крышку, стала, давясь, есть, не разбирая, что это. Мясное что-то точно.
— Итак, я не обратилась, — с набитым ртом констатировала, как только смогла думать не только о заглатывании пищи.
— Нет, — мрачно ответил Захар.
— По мне так неплохо.
— На самом деле, Аяна, это очень плохо. Ты упрямо душишь свою волчицу, не позволяешь ей освободиться. Ты убиваешь часть себя этим, разве не понимаешь?
— А если она помрет, я выживу?
— Разве это жизнь?!
— И все же. Я буду жить, причем без вот этого вот странного дерьма, так? Буду нормальной.
— Бестолочь! — вспылил Захар. — Быть нормальной для кого-то из нас — это как раз ладить со своими зверем. Признавать его!
— Ну это как посмотреть. Я как раз ни капли нормальности не вижу в той невозможной фигне с обрастанием шерстью и горящими огнем костями. Если это однажды прекратится насовсем — да ради бога, я «за». Просто представлю, что ничего этого со мной не происходило, и буду жить себе спокойно.
— Дура. Рехнешься ведь.
— А ты, я смотрю, образец адекватности!
— Вся моя неадекватность связана с тобой.
— Ну правильно, я виновата, и так мне и надо! — вспыхнув мгновенно, я швырнула контейнер на стол, он звонко грюкнул, и только теперь я осознала, чем с такой жадностью напихивалась. Сырой фарш. Ну полный капец!
Сейчас стошнит. Меня просто обязано стошнить! Это же кошмар какой-то — слопать столько сырого мяса! Я прижала ладонь к животу, ожидая с секунды на секунду наступления неминуемых симптомов, но желудок не свело, зато снова стало жарко-больно-тесно в коже и что-то загрохотало. Кто-то колотил во входную дверь, словно намеревался снести ее к чертям.
— Спустись! — приказал мне Захар, сильно нахмурившись, и пошел открывать.
Глава 33
Проклятая девчонка меня вымотала до невозможности. Если только от наблюдения за ее страданиями из-за сопротивления зверю так всего изломало, будто по мне асфальтоукладчик проехался, то сложно и представить, каково самой Аяне. Ее волчица рвалась наружу, выгрызая дорогу себе отчаянно, но и несносная кукла сопротивлялась обращению с не меньшей отчаянностью. Почему? Боль ведь какая, и я же прекрасно знаю, что всегда интуиция подсказывает поддаться перевороту, рисует его как облегчение, освобождение от мучений по пути к нему, так зачем же истязать себя раз за разом препятствуя? Хотя, конечно, можно было бы понять Аяну, учитывая, что о ее двоякой сущности я ей поведал буквально перед началом самой жести. Она не росла с самого детства с пониманием, что сменить облик — это нормально, это хорошо, это всего лишь признак принадлежности к иной расе, а не болезнь, напасть.
Моя мультяха то затихала, исчерпав силы в очередном сражении со второй сущностью, то вскидывалась, снова вцепляясь в меня, умоляя взять ее, ведь инстинкт наверняка подсказывал ей, что сексуальное облегчение снимет и напряжение у нее внутри, но ведь я-то понимал, что это только продление процесса, а не лекарство. Здесь совершенно не нужно лекарств, нам нужен ее взрыв, момент, когда она будет переполнена и держать эту оболочку уже будет не в силах.
Даже мельком проглядывавший ее второй облик заставлял и замирать мое человеческое сердце, и выть от благоговения и восхищения обоих ополоумевших зверей. Призрак черной, как сам мрак, как темнейшая безлунная ночь, волчицы на мгновение ослеплял нас и тут же скрывался, загоняемый назад упрямой девчонкой, а я готов был реветь от потери и тоски в унисон с моими хищниками. Пальцы скрючивало от слишком быстро ускользающего ощущения шелковистости ее роскошной шкуры, столь же великолепной и неумолимо притягательной для меня, как и нежная кожа Аяны. Эта полукровка — натуральная погибель, ставит на колени меня человека, а ради шанса лицезреть ее волчицу вообще готов на брюхе ползать в любом облике.
— Аяна, отпусти! Дай ей свободу! Не истязай нас всех так! — я молил и приказывал ей, почти пребывающей в бессознательном состоянии.
Вот казалось бы, она уже от боли и преломления восприятия и не понимает толком, на каком свете, но полностью контроль не отпускает. Откуда в этой тщедушной и, как мне прежде виделось, склонной к покорности девчонке такая сила воли?
— Аяна, услышь меня! — затряс я ее, мокрую, дрожащую от усилия справиться с новым приливом. — Поддайся! Это хорошо, это правильно, девочка моя!
— Нет-нет-нет… — забормотала она. — Я не фрик… нормальная…
Да что же это такое-то?!
— Ты и есть нормальная! — Господи, она меня не слышит, похоже, погруженная в личный кошмар. О чем я раньше думал, идиот? Прятал, высчитывал выгоды, вместо того чтобы моментально установить правду о ее происхождении, едва только первое подозрение мелькнуло. Надо было везти сразу кровь сдавать, да и медики там из наших — однозначно сталкивались с таким неприятием и страхом прежде, помогли бы… Ну и хрен с ним, что волки обозначились бы… что-нибудь придумал бы по ходу. А сейчас… вдруг она… потеряю ее… Не потому, что уйдет или отнимут. Без шанса однажды заполучить назад… безвозвратно…
— Аяна! — взревел я. — Отпусти свою хренову зверюгу! Ты же удушишь, убьешь вас обеих! Ты меня, зараза, душишь уже!
— Нет-нет… Я не потеряю последнее… себя… — Глаза закрыты, едва дышит, гадина мелкая! Сам бы прикончил, ей-богу! Нет сил смотреть на ее мучения. Как кожу с меня живьем сдирает, а сердце раскаленным прутом тычет каждым ее стоном и конвульсией.
Аяна затихла опять, мгновенно проваливаясь в глубокий сон. Я же сел рядом, глядя на нее, скрючившуюся в костлявый клубок. Такое чувство, что она за эти часы борьбы исхудала больше прежнего, вон везде углы торчат, тронешь — изрежешься в кровь. Дрянь такая, невыносимая. Всю душу мне точно уже в хлам изрезала. Щеки запали, под глазами серые круги, кожа бледная, чуть не зеленоватая. Что же ты так тиранишь и себя, и меня, кукла ты моя роковая?
«Я не потеряю последнее». Это что же, опять я, типа, виноват? Отнял у тебя все? Прежнюю жизнь, друзей-недоделков, свободу, а теперь вроде как опять же я и связан с потерей человечности? Так ты думаешь, Аяна?