Дурман для зверя

— Я закончил юрфак, но отдаю себе отчет, что учился отвратительно и диплом мой, по сути, куплен, — сглатывая, Родион отвел глаза. — Так что я готов на что угодно. Если надо, то и рядовым охранником пойду.

— Рядовым? А ты в курсе, что при найме у нас принято этих самых рядовых «отбивать»?

На самом деле это негласное правило сохранилось сейчас исключительно для тех, кого мы брали в наши группы оперативного реагирования, личную охрану и сопровождение всяких шишек, а не для того персонала, что потом будет подпирать стены где-нибудь в ювелирках, курсировать в торговых центрах, ловя за руки воришек. Но, с другой стороны, брат же пришел просить о работе именно меня, а не устраиваться на общих основаниях, так что ни о каком смирении и готовности действительно, что называется, «начать с самых низов» речь, выходит, не шла.

— Я не совсем такое уж ничтожество, каким ты меня считаешь, — прищурился раздраженно Родион.

Боюсь, ты даже не представляешь, каким я тебя считаю по чесноку. Но так-то, если учитывать фактор его происхождения и поставить в спарринг с человеком, пусть и с начальной боевой подготовкой, братец его однозначно «сделает», хотя бы благодаря природной силе, скорости и быстроте не до конца удроченной бухлом реакции. Тут же представил себе материнскую истерику, когда ее царственная особа узнает, что аж целый младшенький Уваров работает простым охранником. Кисло во рту стало.

— Извини, но для тебя у меня места нет, — отрезал я, проглотил обжигающую жидкость разом и пошел, собираясь в душ и спать.

— Почему, Захар? — голос Родьки дрогнул. — Я же знаю, что вы постоянно ведете набор и берете чуть не всех подряд! Я хочу работать.

— Во-первых, не всех. А во-вторых, на секундочку попробуй подумать не о своих хотелках, а и о том, чем это обернется для меня! Мать мне мозг выест чайной ложкой и позвоночник вырвет к хренам!

— Ее это не касается!

— Ага, как же. Попробуй сам с ней об этом переговорить, и я погляжу, как быстро изменится твое мнение в данном вопросе.

— И что теперь? Только и будем делать, что она велит и считает нужным для нас? — взорвавшись, заорал брат. — Отец, ты, я! И после этого продолжаем считать себя мужиками? Хороши же мужики, что все делают по ее команде!

Меня передернуло от бешеного протеста в его тоне. И от того, что, по сути, это было правдой. У нашей матери была потрясающая способность добиваться чего бы то ни было. Уж от нас с отцом точно. Даже получив в чем-то прямой отказ, она находила путь обходного воздействия и давления, но было в итоге по ее. Если задуматься, то Родион при всем своем раздолбайстве, пьянстве, гулянках и никчемности был единственным в семье, кто забивал на то, что она пыталась заставить его делать. Да уж, с этой точки зрения, он еще и поупертее и посмелее меня будет. Мне так-то проще всегда было дать матери то, что хочет, чтобы избавиться от ее пристального внимания до следующего раза.

— Родька, ты представляешь, сколько зарабатывает простой охранник? Знаешь, что такое вставать вовремя на работу? Быть пунктуальным, выглядеть и вести себя не как хамовато-быдляцкий мажор, а человек, которому иногда приходится терпеть примерно такое же поведение от других, и он при этом обязан оставаться невозмутимым и в рамках?

Господи, да миллион вещей, о коих неизвестно тому, кто вел беспечный образ жизни и никогда не озадачивался перспективой заработка на хлеб насущный, необходимостью держаться за свое место и уважать хоть чуть окружающих.

— Нет, Захар, пока не представляю. Но я прошу тебя помочь. Я… не хочу я больше зависеть от матери… и от человека, что меня считает… — он задрал подбородок и мотнул головой. — А, не важно! Короче, помоги мне, брат.

Опять эта упомянутая по пьяни тема о том, что он зачат не от нашего отца? Верилось с трудом, учитывая почти маниакальную склонность родительницы блюсти в чистоте кровь истинных метаморфов и не смешивать ее даже с обычными двуипостасными оборотнями. Надо бы в этом разобраться, вот только госпожа Уварова не та, кому можно задавать вопросы в лоб и надавить, требуя ответов. Так что ставим галочку и откладываем, а сейчас о насущном.

— Значит так: не стану врать, что верю в твои намерения действительно взяться за ум. Вот прям даю тебе неделю, больше вряд ли протянешь. — Ха-ха, да три дня максимум! — В шансе не откажу. Возьму тебя в мой головной офис, но, как и просил, рядовым охранником. То есть в прямом смысле станешь торчать на входе, на пункте охраны здания, делать обходы и дежурить посуточно. Потом посмотрим.

Я уставился пристально на брата, готовясь к его кислой мине и высказываниям в стиле «мог бы по-родственному дать и что покруче», но Родька неожиданно просиял.

— Спасибо, Захар!

— Зарплата… блин, в отделе кадров уточнишь, я этого не помню. Каких-то скощух и послаблений за родство не жди. — Он кивал, как заведенный, будто я был долбаным волшебником страны Оз, исполняющим его желания. — От матери тоже отбивайся сам как хочешь. Я с ней и говорить на эту тему не стану.

— Спасибо-спасибо-спасибо! — Родька кинулся ко мне обниматься, и я скривился от вони, что источало его тряпье с чужого плеча. И торопливо отодвинул его. Эти бурные проявления родственных чувств мне не привычны и не комфортны. От отца или матери я их никогда не получал, а его отучил от этого еще в детстве, а то был той еще мелкой липучкой.

— Сходи в душ, — ткнул я в сторону гостевой спальни в квартире. — Я тоже мыться и спать. Одеться во что — сам себе найди, и в твоих интересах не мешать мне. Не выспавшийся шеф — злой шеф. Ясно?

— Ясно! И это… можно я у тебя чуток перекантуюсь. Не хочу я к себе.

— Нет, ну ты совесть совсем потерял, младший, — проворчал я. — Черт с тобой, оставайся!





Глава 22




— Охренеть просто можно! — прошипела я себе под нос, в который раз подвернув ногу на этих долбаных каблучищах. — Неужели все это так уж обязательно?

Изуверка Серафима вывезла меня в самую настоящую частную школу танцев и вот уже второй час подряд гоняла по местному паркету перед зеркальными стенами. Учила держать осанку, контролировать выражение лица и красиво ходить на этих чертовых пыточных устройствах. Как будто первых дней косметических издевательств было недостаточно, так теперь еще четыре мы ездили сюда. Господин заказчик пока показываться не изволили, и спрашивать, когда он явится заценить, как подшаманили его комнатную собачонку перед употреблением, из чистого упрямства не собираюсь. Когда бы ни пришел — я ему не рада, и чем дольше не идет, тем мне же лучше. Дольше длится период моей адекватности и контроля над сознанием. Авось это и станет моим постоянным состоянием, и пришествие господина собственника ничего не изменит. Ведь самое обидное в моей ситуации было как раз то, что стоило котоволчаре меня коснуться — и все, прощай! Мозги из башки в момент в трусы утекают, и какие там протесты или воля к свободе?!

— Безусловно, обязательно, — сухо ответила надсмотрщица. — Не сутулься, Аяна. Нет, и так не пойдет. Ты должна свободно двигаться, ощущать внутренний комфорт, а не выглядеть оскаленным Буратино!

— Я не могу на этом чувствовать себя комфортно. — С психу махнула ногой, посылая проклятую туфлю в полет в дальний угол зала. — На самом деле, только и думаю о том, что у меня вот-вот опять подвернется нога и я пропашу носом.

— Значит, все, что тебе нужно, — это перестать об этом думать.

Ой да неужели?!Типа, меня ожидают парадные выходы в свет и сраные балы дебютанток, или как там вся эта тусня светская зовется. Да максимум, что мне светит, — десять шагов в этих козлокопытах от прихожей до кровати, ну или постоять в них у стенки, пока меня будут в нее втрахивать… Вот что за гадство? Как бы мерзко я ни пыталась у себя в мыслях это нарисовать, оскорбительно обозвать, но нисколько, вот ни на каплю, не помогало от чертовых приливов жара и сердечных спотыканий, что охватывали все чаще. Будто мое бестолковое тело скучало по вот такой беспардонной свирепости, по этому почти скотскому обращению, когда тебя хватают и дерут, словно животное.

— Я не понимаю, зачем мне это в принципе! — кривясь, поковыляла к обуви. — Серафима, вам прекрасно ведь известно, для какого рода отношений я нужна Захару. Вряд ли для этого мне нужно уметь красиво выхаживать в этой мутотне.

Когда я освобожусь от котоволка, то черта с два еще хоть раз в жизни надену и такие шузы, и такие ужасные шмотки. В этом платье и вдохнуть-то поглубже страшно, а как ни сядь, все выходит какое-то бл*дство — все ляжки на виду.

— Туфлях, Аяна. Весьма недешевых туфлях от одного очень известного бренда.


— Да пофиг! Вы бы меня лучше учили в них красиво лежать, блин, это уж точно пригодится, и господин рабовладелец будет вам весьма благодарен за это. Может, премию еще отслюнявит!

— Заплатит, — невозмутимо поправила меня Серафима. — И в твоих же интересах, Аяна, перестать воспринимать свою жизнь с Захаром как некое рабство.

— Ага-ага, я помню, — усмехнулась, зашагав опять от бедра, подчиняясь ее повелительному жесту. — Мне следует ценить это время и использовать потом приобретенный опыт в своих целях. Еще и быть благодарной благодетелю за то, что одета-обута-сыта-проэпилирована во всех местах и т. д. и т. п.

— И не находишься под следствием, как и твои друзья, и не отрабатываешь долг каким-нибудь куда менее приятным образом. И еще получаешь весьма ценный чувственный опыт с чрезвычайно щедрым с тобой в этом смысле партнером, к коему и сама испытываешь очень сильное влечение, а так везет далеко не всем женщинам. Некоторым вообще никогда.

— Может, не так уж им и не повезло, — пробубнила себе под нос. — Мне раньше жилось куда как спокойнее, и порядка в голове было больше, чем сейчас. Я точно знала, чего хочу, а чего не хочу, а не вот эта вот байда.

— Сумбур, Аяна.

— Да хоть как это называй! — огрызнулась, проносясь мимо Серафимы. — Он заставляет меня не чувствовать себя хозяйкой ни своему телу, ни мозгам! Каждый раз, когда это заканчивается, я будто из другого измерения возвращаюсь и понять не могу, как так-то?

А главное, не могу перестать желать повторения.

— Ну тогда, возможно, тебе следует попробовать как-то и самой участвовать в управлении происходящим между вами, — продолжила умничать Серафима, ткнув меня между лопатками острым ногтем, напоминая об осанке.

— В смысле?

— В прямом, девочка. Не пассивно принимать ласки и руководство своего любовника, а отвечать ему тем же.

Секунда ушла у меня на представить, как облизываю, кусаю, сжимаю Захара повсюду, как он это вытворял со мной, и здравствуй, новый пропущенный удар похоти прямиком в мозг.

— Еще чего! Это тогда будет будто бы я охренеть как рада всему, что он со мной делает! А это не так.

— Конечно не так. Тебе же больше нравится безвольно подчиняться ему. — Эта тетка реально выводила меня из себя своей манерой подзуживать, не меняя ничуть выражения лица или тона, эдакая Мадам Невозмутимость, мать ее. — Он приходит, когда хочет, берет, как пожелает, ты просто позволяешь ему это, получая удовольствие в процессе. Так?

Я сглотнула, вспомнив последний раз с Захаром. Он хотел, чтобы я ласкала его ртом, не вчера же родилась, чтобы не понять, почти потребовал этого, но отступил, когда заупрямилась. Однако четко дал понять, каково это — получить пусть и не полный отказ в том, чего хочется аж до искр перед глазами, а просто не совсем то. Споткнулась, в животе мучительно-сладко потянуло от фантомного ощущения его языка… прямо там. Как же он, провались сто раз, умел ласкать: бесстыдно, изощренно меняя нежность на напор и обратно, глядя неотрывно, демонстрируя похотливым взглядом своих желтых глаз, что откровенно кайфует от этого непотребства. И как же я улетала… А он бы так же себя чувствовал, если бы я сама… Нет! Что за на хер?! Я не какая-то там… Все, что между нами, — насилие, хоть как поверни, и фантазировать о том, чтобы в его процессе сделать своему захватчику хорошо — вообще кабздец, Аяна! Ты на всю голову…

— Ничего подобного. Мне вообще ничего в этом всем не нравится, ясно? Я это терплю ровно столько, сколько необходимо.

— Само собой. Мы все, в принципе, терпим эту жизнь, тоскливую рутину, пока не отправимся уже в лучший мир. Только степень прилагаемых в этом терпении усилий способна сильно разниться, а кое-какие из них поразительно напоминают наслаждение.

— Ерунда какая-то.

— Как скажешь, Аяна. Только позволь тебе заметить, что иногда подарить удовольствие партнеру куда как приятнее, чем пассивно принимать его самой, процесс этого оказывается чрезвычайно увлекательным, а ощущение внезапной власти заставить кого-то испытывать фееричные чувственные переживания опьяняет мощнее лучшего обратного соблазнения. Ты вольна дать больше или меньше, отправить за край или держать на нем сколько вздумается…

— Ой, хватит! — разозлилась я. — Все эти ваши дурацкие рассуждения были бы уместны, если бы между мной и Захаром все было добровольно и на нормальных, человеческих условиях, когда люди строят отношения, встречаются по-настоящему, а это не так!

— Думаю, о степени своей добровольности ты и сама не имеешь пока четкого представления. А отношения между людьми — субстанция крайне непостоянная и изменчивая и в статичном состоянии не пребывает никогда.

Я закатила глаза, задолбавшись слушать ее философские поучения. Неплохая она так-то тетка, но ведь и я не наивная, в самом деле. Захар ей платит за работу, так что все это мозгов полоскание в стиле «я желаю тебе исключительно добра» — всего лишь ее работа по внушению мне позитивного восприятия своего дикого статуса секс-рабыни. Так и подмывало спросить: окажись ее дочь в таком же положении, она бы тоже ей советовала учиться искать положительные стороны в своем, по сути, заключении, набираться бесценного опыта и попробовать обласкать тирана с целью начать и самой от этого кайфовать.

— А обед мне сегодня полагается или только эта прогулка в тюремном дворике? — осведомилась, промчавшись туда-сюда по гладкому полу.

— Надо же, когда ты отвлекаешься и на эмоциях ходишь — просто великолепно, и осанка как у царственной особы, — сухо улыбнулась Серафима, и я, глянув косо в зеркало, поняла, что так оно и есть. — И да, обед тебе полагается, ибо Захар Александрович обратил мое внимание на твою почти чрезмерную худобу.

Обратил он… А какую ему надо? Колобка, чтобы до постели катить можно было, на руках таскать тяжеловато? Ну да, не мальчик, небось, и не романтичный влюбленный. Кстати, сколько ему лет-то? Взрослый, даже матерый он какой-то точно, но не старый же.

— И обед у нас сегодня прощальный, — продолжила вещать под мои размышления госпожа дрессировщица человеческого мусора. — Моя работа с тобой окончена, хотя завершенной я ее не считаю и предпочла бы провести вместе еще как минимум три недели. Но решаю не я.

— Бабосов наш рабовладелец зажал? — ухмыльнулась я, с радостью собираясь скинуть проклятущие колодки, но Серафима остановила меня запрещающим жестом.

— Здесь я бы употребила выражение «ограничил расходы». И это не тот вопрос, что мне следует с тобой обсуждать, девочка, но замечу, пусть непрофессионально с моей стороны несколько, что дело тут совсем не деньгах, а во времени.

Поехали мы недалеко, всего на несколько кварталов, и остановились у входа в явно недешевый ресторан, перед которым в ряд выстроились сплошь дорогущие тачки и внутри все так и кричало — «пожрать у нас стоит целое состояние». С помощью пронырливости Шмеля нам случалось иногда просачиваться даже в довольно пафосные клубы, так что я имела некоторое представление о том, куда попала и что тут за народ. Официант проводил нас за столик, Серафима озвучила заказ, я же только и делала, что пялилась исключительно перед собой и потом на свой новый маникюр, тратя все силы на то, чтобы следить за этой сраной осанкой и не передергиваться от взглядов, которые ощущала отовсюду как ледяную щекотку. Ведь в этом гадском платье я все равно что голышом! Ткань тонюсенькая и прямо-таки облепила меня, и даже коленки мои острые не прикрыты! Да я последний раз ходила не в штанах уже и не вспомню когда! Да и то, меняла их с мальства разве что на шорты. При моих парнях в халате — это вот вообще не считается, это же не на людях. Короче, жесть, да и только.

— Аяна, на тебя ведь и раньше часто смотрели мужчины? — отвлекла меня от изучения нэйл-дизайна своих рук Серафима.

— Что? — зыркнула на нее исподлобья.

— Ты очень привлекательная девочка, и на тебя ведь и раньше смотрели мужчины, так?

Смотрели и что? Мне от этого их смотрения раздевающего чаще всего хотелось сбежать, съежившись, или в морду засветить. Котоволчара… тот тоже смотрел… Этот сразу как будто меня голой видел и уже имел по-всякому, причем я это все еще и чувствовала как наяву. Взгляд у него не как у других — эдакое похотливенькое лапанье или притворяшки, типа они и не пялятся. Нет. У Захара сразу стопудовое визуальное обладание. Посмотрел — как засадил с налету, честное слово, да еще так, что и коленки резиной становятся. Он меня прямо-таки завораживал, захватывал и брал с потрохами и пальцем еще не тронув… и, блин, пошел он, думать опять о нем!

— Ну и? — раздраженно буркнула я Серафиме.

— Оглядись, пожалуйста, и скажи, на тебя смотрят так же, как раньше?

— Зачем это? — спросила, покосившись вправо, на соседний столик, за которым обедали два незнакомых дядьки в деловых костюмах. Один из них как-то чуть ли не заискивающе оскалился мне и отсалютовал стаканом сока.

— Просто ради любопытства.