Дурман для зверя
Часть 18 из 47 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Я опешила настолько от этой беспардонности, что боялась пошевелиться под уверенными, даже, сказала бы, властными движениями. А потом меня, как кипятком, окатило яростью. Я что ей — породистая сучка на собачьем рынке?
— Уберите свои руки! Что вы себе позволяете?! — Я сжала кулаки, примеряясь, куда ей двинуть, так, чтобы если уж не вырубить, но получить возможность сразу свалить, но тут же поняла, что это будет бесполезно.
Бежать — это подставить под раздачу парней, пусть она и заслуженное возмездие, а к такому я не готова.
— Что за задание? — прорычала гневно.
— Скажи, Аяна, ты получала пятерки в школе, потому что твоя бабушка работала в ней учительницей или все же потому, что реально училась?
Моя бабушка, отцова мать, терпеть меня не могла, потому как и была главной поборницей идеи «нагулянной Аяны», и, между прочим, мне мои пятерки доставались куда как труднее, чем остальным, и ставились только потому, что придраться вот абсолютно ни к чему уже нельзя было.
— Откуда вы знаете, что я получала пятерки?
Женщина, не мигая, смотрела мне прямо в глаза. И взгляд этот был… неприятным. Я чувствовала себя какой-то букашкой. Нет, микробом. И даже еще мельче — вирусом под стеклом микроскопа, изучаемого хладнокровным ученым из секретной лаборатории. Смотрит на тебя такой типок и прикидывает, какие твои свойства можно использовать, чтобы придумать новую болячку, способную умертвить все человечество.
— Ты сейчас выслушаешь меня, и я уйду, — наконец заговорила она. — И вернусь через час. Этого времени тебе хватит на размышления. А потом мы начнем работать.
Она отступила от меня и, найдя взглядом стул, решительно уселась на него, закинув ногу за ногу и сцепив руки на верхней коленке.
— Тебя зовут Аяна Батоева. Двадцать лет. Родилась в селе Подволок, ходила в школу там же, с детства дружишь с Шмелевым Данилой, Сазоновым Савелием и Гридиным Алексеем. Пару месяцев назад вас поймали на горячем первый раз: грабеж, поджог. Если бы Захар Александрович тогда дал официальный ход делу, вы все вчетвером получили бы срок. Небольшой, но, сама понимаешь, жизнь портит любая отсидка. Даже самая маленькая. В результате пострадавшая сторона решила получить компенсацию только от тебя. И была удовлетворена этой компенсацией. Буквально вчера твоих друзей снова задержали. И снова не дают официальный ход делу. Знаешь почему? Потому что тому, в чьих руках сейчас судьба твоих друзей, понравилось получать плату за грехи твоих дружков с тебя. И знаешь что? На твоем месте я бы взяла этот момент за отправную точку.
— Отправную для чего? — нервно сглотнув, спросила ее.
— Для анализа и планирования дальнейшего твоего поведения. И начала бы я вот с чего. Ты всей душой сейчас ненавидишь в первую очередь свою беспомощность. Ты не управляешь ситуацией. Ты не управляешь своим временем и пространством. Мало того, ты не управляешь своим телом.
Последнее чуть не заставило шарахнуться от странной тетки.
— Что значит, не управляю телом?
— Оно тебя предает. В присутствии Захара Александровича ты не можешь скрыть своих плотских желаний. Тебя это неимоверно злит, но поделать ты ничего не можешь.
— Да с чего вы взяли?! — взорвалась я.
— Реакция зрачка, легкий тремор рук, учащенное дыхание — признаки возбуждения. Сексуального. Мне даже не нужно имя его называть, лишь упомянуть о вашем взаимодействии, и все очевидно. Он был твоим первым мужчиной. Не в физиологическом смысле. Тут кто-то успел чуть раньше. Но успел очень и очень посредственно. Так, что ты решила переключиться на другой пол, верно я все помню? А тут тебя почти насильно принудили к… наслаждению. К удовольствию. К ощущениям, которые ты раньше не испытывала, но которые понравились тебе с первого раза. Примерно так подсаживают на сильные наркотики. С первой дозы. И как бы ты ни ненавидела его, как бы он тебя ни бесил, ты его хочешь. И это злит еще больше. И тут мы подходим к интересному вопросу. Что с этим делать?
Меня аж затошнило от понимания, насколько много обо мне знает посторонний человек. Все равно что голой перед ней стоять или даже хуже.
— И что? — буркнула я, не глядя в глаза той, которая так спокойно на пальцах разложила тот сумбур и бардак, что творился в моей башке с первой встречи с этим чудовищным котоволчарой.
— В течение ближайшего времени ты пройдешь классические этапы принятия неизбежной ситуации: Отрицание, Гнев, Торг, Депрессия и Принятие. Надеюсь, что с моей помощью ты сможешь дойти до следующего этапа, который не рассматривают ни в одном из учебников психологии.
— Какой? — невольно заинтересовалась я.
— А вот об этом я расскажу тебе после того, как начну с тобой работать. А работать с тобой я начну не раньше, чем через час, получив твое осознанное согласие.
— Согласие на что?
— На то, чтобы я сделала с тобой то, что меня попросил сделать Захар Александрович, — то есть привести твой внешний вид в соответствие с его представлениями о том, как должна выглядеть женщина, удовлетворяющая его… скажем так… капризы.
— И зачем мне соглашаться? — недоверчиво хмыкнула я.
Женщина медленно приблизила свои губы к моему уху и едва слышно прошептала:
— Чтобы найти способ сбежать отсюда. Ты ведь этого хочешь больше всего? — и уже нормальным громким голосом, как будто на камеру: — Чтобы выглядеть так, как ты можешь — красиво, уверенно, безмятежно и невероятно привлекательно.
— Херня! — прошептала я в ответ, усмехнувшись и теперь сама подавшись к Серафиме. — Дурой меня считаете? Если я стану так выглядеть, то этот… Захар тем более от меня не отстанет. А так заманается и сам выгонит.
— Дурой ты будешь, если продолжишь бросать вызов такому мужчине, как он, а твой нынешний облик он и есть.
Может ли это быть правдой? Я такая, как сейчас, непонятно чем цепляю этого похотливого зверя, а причеши-прилижи, и все исчезнет, как бабка пошептала? И тогда… свобода?
— Что будет со мной, если я откажусь?
— Не правильнее ли спросить, что будет с твоими друзьями? — тетка как будто искренне грустно улыбнулась, развернулась и молча вышла.
Целый час я металась по квартире, гоняя в голове все ее слова и пытаясь принять правильное решение. А потом внезапно успокоилась. Да хер с тобой, золотая рыбка! Хочешь поиграть в куклы — да играйся! Надо тебе для этого мое тело — да возьми, бога ради! Все равно уже взял. Даже такую вот — немытую, небритую, что называется. Позволю тебе и этой твоей церберше намазать меня, накрасить, или что вы там себе напридумали. Лишь бы парни были целы и здоровы. А уже выбраться я смогу. Сам наиграешься и отпустишь. Любая кукла однажды наскучит. А нет — так рано или поздно все равно сбегу. Сама сбегу и ушлепков этих малолетних увезу. Подальше от тебя и твоих чокнутых заморочек!
Ровно через час ключ в замке входной двери снова провернулся.
— Я готова, но при одном условии, — выпалила я, пока решимость не покинула. — Сперва я должна увидеться с парнями. И это не обсуждается.
— Не вопрос, — пожала плечами женщина. — Вот дверь, выходи, поезжай домой и жди повестку в суд в качестве свидетеля. Там и повидаешься. Месяца через три-четыре, может, полгода, год. Сейчас про мелких хулиганов порой забывают. И они сидят в СИЗО несколько месяцев, прежде чем их вызовут к следователю. Только и здесь ты тогда не нужна будешь.
— Но я не могу… — Голос предательски дрогнул, и бессильные слезы невольно полились из глаз.
— Можешь. Ты многое можешь, девочка. Если уберешь сейчас эмоции и включишь мозг. Тебе нужна индульгенция? За якобы грех, который ты вот-вот совершишь?
— Что? — я вытаращила глаза, не понимая, что имеет в виду эта странная баба.
— Кхм, ладно. Проехали. Тебе надо удостовериться, что с твоими пацанами все в порядке?
Я молча закивала головой, не в силах объяснить ей, что мальчишки — какими бы придурками они ни были — моя семья. Ради этой семьи я готова пожертвовать собой, своим телом, своей свободой и своим чувством достоинства. Но только если им ничего не сделают.
— Ты же помнишь, что Захар Александрович запретил тебе разговаривать с ними?
— Помню.
— Ты обещаешь молчать?
— Молчать когда?
— Когда я позвоню твоему Карасю…
— Сазану.
— Хорошо, Сазану. Так вот, ты будешь молчать, пока я буду разговаривать с Сазаном.
— С Савелием.
— Хм… Имечко, — проворчала она, задумываясь. — Какие там у нас инициалы… Диктуй номер.
Тетка достала навороченный телефон и нажала кнопку вызова. Серафима — так, кажется, зовут эту дылду? — нажала громкую связь и хорошо поставленным голосом произнесла:
— Сазанов С.В.?
— Да, — Сазан звучал хрипло, но довольно бодро. Да и ответил очень быстро.
— Здравствуйте. Это беспокоит банк «Закрытие», специалист кредитного отдела Марина Светлова. Беспокою вас в связи с неуплатой последнего платежа по кредиту.
— Какому, на хрен, кредиту? Я ничего у вас не брал! — Друг явно волновался, но звучащие фоном голоса Мелкого и Шмеля успокоили меня. Значит, они все вместе, телефон у Сазана не отобрали. Может, их действительно отпустили?
Сердце тоскливо сжалось от желания увидеть этих раздолбаев.
— Ну как же, 10 июня этого года вы оформили кредит на покупку машины…
— Какая, на фиг, машина? Вы что? Я в это время вообще в городе не был!
— Успокойтесь. Давайте еще раз проверим. Сазанов Сергей Владимирович…
— Никакой я не Сергей. Я Савелий Васильевич!
— Ох, простите, инициалы совпадают. Очевидно, произошла какая-то ошибка.
— Ошибка у них! Чуть заикой не сделали! Совсем уже охренели. Пацаны, прикиньте, они меня…
Серафима нажала отбой.
— Ну что, удостоверилась?
Облегчение и одновременная полная решительная обреченность — вот что я почувствовала.
— Спасибо, — выдохнула, порывисто вытерев глаза. — И да. Я согласна.
— На что?
— На все. Мне без разницы.
Потому что в самом деле плевать. Я ведь тут просто, считай, затаюсь, пережидая дерьмо и выискивая способ освободиться, а что там происходить будет… Не на куски же резать станут.
— Ну что ж. Тогда приступим.
И она, сука, приступила.
Папашка меня поколачивал. Ну, если не успевала увернуться. Иногда бывало, что ремнем умудрялся перетянуть, хворостиной попадало, да и просто рукой. Поэтому что такое боль, я знала с детства. Но, мать его ети! То была боль, от которой ты имеешь право убежать, скрыться, защититься от нее хоть как-то.
То, что творила со мной Серафима несколько бесконечных, превратившихся в сплошную череду изощренных издевательств дней, называлось модным словом СПА-процедуры. И при этом я была связана крепче, чем отцовским ремнем, — собственным словом. Так что все, что мне оставалось, глубоко дышать, изредка орать, материться, судорожно расцарапывать простыни и, когда становилось совсем уж невмоготу, тупо реветь. По-детски, со всхлипами и завываниями, пуская слюни и сопли. Серафима на это реагировала… да никак не реагировала, только подавала периодически салфетки, чтобы высморкаться и отдавала команды:
— Расслабься.
— Уберите свои руки! Что вы себе позволяете?! — Я сжала кулаки, примеряясь, куда ей двинуть, так, чтобы если уж не вырубить, но получить возможность сразу свалить, но тут же поняла, что это будет бесполезно.
Бежать — это подставить под раздачу парней, пусть она и заслуженное возмездие, а к такому я не готова.
— Что за задание? — прорычала гневно.
— Скажи, Аяна, ты получала пятерки в школе, потому что твоя бабушка работала в ней учительницей или все же потому, что реально училась?
Моя бабушка, отцова мать, терпеть меня не могла, потому как и была главной поборницей идеи «нагулянной Аяны», и, между прочим, мне мои пятерки доставались куда как труднее, чем остальным, и ставились только потому, что придраться вот абсолютно ни к чему уже нельзя было.
— Откуда вы знаете, что я получала пятерки?
Женщина, не мигая, смотрела мне прямо в глаза. И взгляд этот был… неприятным. Я чувствовала себя какой-то букашкой. Нет, микробом. И даже еще мельче — вирусом под стеклом микроскопа, изучаемого хладнокровным ученым из секретной лаборатории. Смотрит на тебя такой типок и прикидывает, какие твои свойства можно использовать, чтобы придумать новую болячку, способную умертвить все человечество.
— Ты сейчас выслушаешь меня, и я уйду, — наконец заговорила она. — И вернусь через час. Этого времени тебе хватит на размышления. А потом мы начнем работать.
Она отступила от меня и, найдя взглядом стул, решительно уселась на него, закинув ногу за ногу и сцепив руки на верхней коленке.
— Тебя зовут Аяна Батоева. Двадцать лет. Родилась в селе Подволок, ходила в школу там же, с детства дружишь с Шмелевым Данилой, Сазоновым Савелием и Гридиным Алексеем. Пару месяцев назад вас поймали на горячем первый раз: грабеж, поджог. Если бы Захар Александрович тогда дал официальный ход делу, вы все вчетвером получили бы срок. Небольшой, но, сама понимаешь, жизнь портит любая отсидка. Даже самая маленькая. В результате пострадавшая сторона решила получить компенсацию только от тебя. И была удовлетворена этой компенсацией. Буквально вчера твоих друзей снова задержали. И снова не дают официальный ход делу. Знаешь почему? Потому что тому, в чьих руках сейчас судьба твоих друзей, понравилось получать плату за грехи твоих дружков с тебя. И знаешь что? На твоем месте я бы взяла этот момент за отправную точку.
— Отправную для чего? — нервно сглотнув, спросила ее.
— Для анализа и планирования дальнейшего твоего поведения. И начала бы я вот с чего. Ты всей душой сейчас ненавидишь в первую очередь свою беспомощность. Ты не управляешь ситуацией. Ты не управляешь своим временем и пространством. Мало того, ты не управляешь своим телом.
Последнее чуть не заставило шарахнуться от странной тетки.
— Что значит, не управляю телом?
— Оно тебя предает. В присутствии Захара Александровича ты не можешь скрыть своих плотских желаний. Тебя это неимоверно злит, но поделать ты ничего не можешь.
— Да с чего вы взяли?! — взорвалась я.
— Реакция зрачка, легкий тремор рук, учащенное дыхание — признаки возбуждения. Сексуального. Мне даже не нужно имя его называть, лишь упомянуть о вашем взаимодействии, и все очевидно. Он был твоим первым мужчиной. Не в физиологическом смысле. Тут кто-то успел чуть раньше. Но успел очень и очень посредственно. Так, что ты решила переключиться на другой пол, верно я все помню? А тут тебя почти насильно принудили к… наслаждению. К удовольствию. К ощущениям, которые ты раньше не испытывала, но которые понравились тебе с первого раза. Примерно так подсаживают на сильные наркотики. С первой дозы. И как бы ты ни ненавидела его, как бы он тебя ни бесил, ты его хочешь. И это злит еще больше. И тут мы подходим к интересному вопросу. Что с этим делать?
Меня аж затошнило от понимания, насколько много обо мне знает посторонний человек. Все равно что голой перед ней стоять или даже хуже.
— И что? — буркнула я, не глядя в глаза той, которая так спокойно на пальцах разложила тот сумбур и бардак, что творился в моей башке с первой встречи с этим чудовищным котоволчарой.
— В течение ближайшего времени ты пройдешь классические этапы принятия неизбежной ситуации: Отрицание, Гнев, Торг, Депрессия и Принятие. Надеюсь, что с моей помощью ты сможешь дойти до следующего этапа, который не рассматривают ни в одном из учебников психологии.
— Какой? — невольно заинтересовалась я.
— А вот об этом я расскажу тебе после того, как начну с тобой работать. А работать с тобой я начну не раньше, чем через час, получив твое осознанное согласие.
— Согласие на что?
— На то, чтобы я сделала с тобой то, что меня попросил сделать Захар Александрович, — то есть привести твой внешний вид в соответствие с его представлениями о том, как должна выглядеть женщина, удовлетворяющая его… скажем так… капризы.
— И зачем мне соглашаться? — недоверчиво хмыкнула я.
Женщина медленно приблизила свои губы к моему уху и едва слышно прошептала:
— Чтобы найти способ сбежать отсюда. Ты ведь этого хочешь больше всего? — и уже нормальным громким голосом, как будто на камеру: — Чтобы выглядеть так, как ты можешь — красиво, уверенно, безмятежно и невероятно привлекательно.
— Херня! — прошептала я в ответ, усмехнувшись и теперь сама подавшись к Серафиме. — Дурой меня считаете? Если я стану так выглядеть, то этот… Захар тем более от меня не отстанет. А так заманается и сам выгонит.
— Дурой ты будешь, если продолжишь бросать вызов такому мужчине, как он, а твой нынешний облик он и есть.
Может ли это быть правдой? Я такая, как сейчас, непонятно чем цепляю этого похотливого зверя, а причеши-прилижи, и все исчезнет, как бабка пошептала? И тогда… свобода?
— Что будет со мной, если я откажусь?
— Не правильнее ли спросить, что будет с твоими друзьями? — тетка как будто искренне грустно улыбнулась, развернулась и молча вышла.
Целый час я металась по квартире, гоняя в голове все ее слова и пытаясь принять правильное решение. А потом внезапно успокоилась. Да хер с тобой, золотая рыбка! Хочешь поиграть в куклы — да играйся! Надо тебе для этого мое тело — да возьми, бога ради! Все равно уже взял. Даже такую вот — немытую, небритую, что называется. Позволю тебе и этой твоей церберше намазать меня, накрасить, или что вы там себе напридумали. Лишь бы парни были целы и здоровы. А уже выбраться я смогу. Сам наиграешься и отпустишь. Любая кукла однажды наскучит. А нет — так рано или поздно все равно сбегу. Сама сбегу и ушлепков этих малолетних увезу. Подальше от тебя и твоих чокнутых заморочек!
Ровно через час ключ в замке входной двери снова провернулся.
— Я готова, но при одном условии, — выпалила я, пока решимость не покинула. — Сперва я должна увидеться с парнями. И это не обсуждается.
— Не вопрос, — пожала плечами женщина. — Вот дверь, выходи, поезжай домой и жди повестку в суд в качестве свидетеля. Там и повидаешься. Месяца через три-четыре, может, полгода, год. Сейчас про мелких хулиганов порой забывают. И они сидят в СИЗО несколько месяцев, прежде чем их вызовут к следователю. Только и здесь ты тогда не нужна будешь.
— Но я не могу… — Голос предательски дрогнул, и бессильные слезы невольно полились из глаз.
— Можешь. Ты многое можешь, девочка. Если уберешь сейчас эмоции и включишь мозг. Тебе нужна индульгенция? За якобы грех, который ты вот-вот совершишь?
— Что? — я вытаращила глаза, не понимая, что имеет в виду эта странная баба.
— Кхм, ладно. Проехали. Тебе надо удостовериться, что с твоими пацанами все в порядке?
Я молча закивала головой, не в силах объяснить ей, что мальчишки — какими бы придурками они ни были — моя семья. Ради этой семьи я готова пожертвовать собой, своим телом, своей свободой и своим чувством достоинства. Но только если им ничего не сделают.
— Ты же помнишь, что Захар Александрович запретил тебе разговаривать с ними?
— Помню.
— Ты обещаешь молчать?
— Молчать когда?
— Когда я позвоню твоему Карасю…
— Сазану.
— Хорошо, Сазану. Так вот, ты будешь молчать, пока я буду разговаривать с Сазаном.
— С Савелием.
— Хм… Имечко, — проворчала она, задумываясь. — Какие там у нас инициалы… Диктуй номер.
Тетка достала навороченный телефон и нажала кнопку вызова. Серафима — так, кажется, зовут эту дылду? — нажала громкую связь и хорошо поставленным голосом произнесла:
— Сазанов С.В.?
— Да, — Сазан звучал хрипло, но довольно бодро. Да и ответил очень быстро.
— Здравствуйте. Это беспокоит банк «Закрытие», специалист кредитного отдела Марина Светлова. Беспокою вас в связи с неуплатой последнего платежа по кредиту.
— Какому, на хрен, кредиту? Я ничего у вас не брал! — Друг явно волновался, но звучащие фоном голоса Мелкого и Шмеля успокоили меня. Значит, они все вместе, телефон у Сазана не отобрали. Может, их действительно отпустили?
Сердце тоскливо сжалось от желания увидеть этих раздолбаев.
— Ну как же, 10 июня этого года вы оформили кредит на покупку машины…
— Какая, на фиг, машина? Вы что? Я в это время вообще в городе не был!
— Успокойтесь. Давайте еще раз проверим. Сазанов Сергей Владимирович…
— Никакой я не Сергей. Я Савелий Васильевич!
— Ох, простите, инициалы совпадают. Очевидно, произошла какая-то ошибка.
— Ошибка у них! Чуть заикой не сделали! Совсем уже охренели. Пацаны, прикиньте, они меня…
Серафима нажала отбой.
— Ну что, удостоверилась?
Облегчение и одновременная полная решительная обреченность — вот что я почувствовала.
— Спасибо, — выдохнула, порывисто вытерев глаза. — И да. Я согласна.
— На что?
— На все. Мне без разницы.
Потому что в самом деле плевать. Я ведь тут просто, считай, затаюсь, пережидая дерьмо и выискивая способ освободиться, а что там происходить будет… Не на куски же резать станут.
— Ну что ж. Тогда приступим.
И она, сука, приступила.
Папашка меня поколачивал. Ну, если не успевала увернуться. Иногда бывало, что ремнем умудрялся перетянуть, хворостиной попадало, да и просто рукой. Поэтому что такое боль, я знала с детства. Но, мать его ети! То была боль, от которой ты имеешь право убежать, скрыться, защититься от нее хоть как-то.
То, что творила со мной Серафима несколько бесконечных, превратившихся в сплошную череду изощренных издевательств дней, называлось модным словом СПА-процедуры. И при этом я была связана крепче, чем отцовским ремнем, — собственным словом. Так что все, что мне оставалось, глубоко дышать, изредка орать, материться, судорожно расцарапывать простыни и, когда становилось совсем уж невмоготу, тупо реветь. По-детски, со всхлипами и завываниями, пуская слюни и сопли. Серафима на это реагировала… да никак не реагировала, только подавала периодически салфетки, чтобы высморкаться и отдавала команды:
— Расслабься.