Другая миссис

Через какое-то время после ухода Уилла в комнате появляется офицер Берг. Он оставляет дверь открытой.

Я знаю, что у меня есть права. И требую встречи со своим адвокатом.

Однако полицейский лишь равнодушно пожимает плечами и отвечает «незачем». Потому что меня отпускают. У них нет доказательств, а значит, нет возможности меня арестовать. Нож — орудие убийства — и полотенце так и не нашли. Полицейские уверены, что я все выдумала, чтобы сбить следствие с толку, хотя доказательств этого тоже нет. Они утверждают, что я убила Морган, превратившись в какое-то другое «я». Но для ареста нужна веская причина, а у них нет ничего, кроме подозрений. Даже заявления мистера Нильссона недостаточно: оно не доказывает, что я была на месте преступления. Как и мобильник, найденный у меня дома. Это просто косвенные улики.

Такое ощущение, что мир вокруг — сплошная иллюзия. В памяти пробелы, которые я не могу объяснить, — в том числе ночь убийства Морган. Не исключаю, что я — или какая-то версия меня — действительно убила бедняжку, хоть и не представляю зачем. Вспоминаю показанные офицером Бергом фотографии и с трудом сдерживаю слезы.

— Позвонить вашему мужу, чтобы он отвез вас домой? — спрашивает Берг. Я отказываюсь. По правде говоря, я слегка обижена, что Уилл бросил меня в полицейском участке. Хотя погода все еще ненастная, мне нужно побыть наедине со своими мыслями. Нужен свежий воздух.

Берг предлагает подбросить меня, но я опять отказываюсь. Хочется оказаться от него подальше.

Начинаю стягивать с себя накинутую Бергом куртку, но он останавливает меня:

— Можете пока оставить себе. Заберу как-нибудь в другой раз.

На улице темно. Солнце уже село. Хотя мир вокруг по-прежнему белый, снегопад прекратился. Машины едут медленно, маневрируя между сугробами. Шины с хрустом катятся по утрамбованному снегу. На улицах неразбериха.

Вместо сапог на мне вязаные тапочки с искусственным мехом, который легко впитывает сырость. Ноги промокли, покраснели и онемели. Волосы с утра не чесаны. Понятия не имею, как я выгляжу со стороны: наверное, почти как сумасшедшая…

До дома несколько кварталов. По пути восстанавливаю в памяти события последних часов. Я оставила Отто наедине с полотенцем и ножом. Полиция пришла за уликами, но к тому моменту их уже не оказалось. Значит, кто-то избавился от них или спрятал.

Наклоняю голову и обхватываю себя руками, пытаясь защититься от яростного вечернего ветра. Все еще метет поземка. На улице то и дело встречаются наледи. Поскальзываюсь и падаю — раз, другой, третий… Лишь на третий раз какой-то добрый самаритянин помогает подняться, приняв меня за пьяную. Спрашивает, надо ли кому-нибудь позвонить, чтобы меня подвезли домой, но я уже почти пришла. Осталось только подняться по склону на нашей улице, что я и делаю, спотыкаясь.

Подходя к дому, вижу в окне Уилла. Скрестив ноги, он задумчиво сидит на диване перед раскаленным камином. Тейт весело бегает по комнате, улыбаясь. Когда он пробегает мимо, Уилл встает и щекочет ему живот, и мальчик смеется. Затем взбегает по лестнице и скрывается из виду. Уилл возвращается на диван, закидывает руки за голову и ложится с довольным видом.

В окнах верхнего этажа — у Отто и Имоджен, они выходят на улицу — горит свет. Правда, шторы задернуты; не вижу ничего, кроме светящихся оконных проемов. Странно, что Имоджен дома. В это время ее обычно нет.

Снаружи кажется, что в доме царит полная идиллия, как в первый день нашего приезда. Крыша и кроны деревьев засыпаны снегом. Снег лежит и на траве, сверкая белизной. Снежные тучи рассеялись, луна освещает живописную картину. Из камина через трубу идет дым. И хотя на улице лютый холод, здесь все выглядит по-домашнему уютным и теплым.

Ничего особенного. Словно Уилл с детьми продолжают жить дальше, не заметив моего отсутствия.

Но как раз потому, что ничего особенного нет, я чувствую что-то неладное.





Уилл




Дверь резко распахивается. Она стоит на пороге — растрепанная, покачиваясь от ветра.

Как «любезно» со стороны Берга не предупредить меня, что ее выпустили. Я скрываю удивление, встаю, подхожу к ней и беру в ладони ее замерзшее лицо.

— Ох, слава богу! — Обнимаю ее и задерживаю дыхание: ну и вонь от нее… — Наконец-то они одумались.

Но Сэйди реагирует холодно: отстраняется и говорит, что я бросил ее там. Какая драма…

— Я вовсе не бросал тебя, — играю я на ее слабости — том факте, что Сэйди имеет привычку выпадать из реальности. Она не помнит примерно четверть всех разговоров. Я-то уже привык, а вот для коллег по работе это, должно быть, весьма неприятно. Поэтому Сэйди так сложно завести друзей — она кажется угрюмой и необщительной. — Я же сказал, что вернусь, как только проверю, что с детьми всё в порядке. Разве ты не помнишь? Сэйди, я же люблю тебя. Я никогда бы тебя не бросил.

Сэйди мотает головой. Она не помнит, потому что этого не было.

— Где дети?

— У себя в комнатах.

— Когда ты собирался вернуться?

— Я звонил — пытался найти, кто согласится посидеть с детьми. Не хотел оставлять их одних на всю ночь.

— И почему я должна тебе верить? — Сэйди словно Фома неверующий. Она хочет посмотреть список звонков в моем телефоне. Фортуна мне улыбается: в журнале вызовов есть недавние звонки на незнакомые ей номера. Я придумываю им имена: коллега Андреа и аспирантка Саманта.

— Почему ты не поверила мне? — перехожу в ответное наступление, разыгрывая роль жертвы.

Слышно, как наверху Тейт прыгает на кровати. Полы скрипят и стонут.

Сэйди устало качает головой.

— Уже не знаю, чему теперь верить…

Она потирает лоб — пытается переварить случившееся. Адский у нее выдался денек. Она не понимает, каким образом нож и полотенце могли просто взять и исчезнуть. И спрашивает меня об этом раздраженным, сварливым тоном. Явно ищет ссоры. Я пожимаю плечами.


— Понятия не имею. Сэйди, ты их точно видела? — Посеять немножко семян сомнений никогда не повредит.

— Точно!

Она отчаянно пытается убедить меня поверить ей.

Теперь, когда в дело вмешалась полиция, образовалась большая куча дерьма, в отличие от прошлого раза, когда все прошло так гладко. Обычно у меня выходит гораздо аккуратнее. Взять, к примеру, Кэрри Леммер. Все, что мне пришлось тогда сделать, — дождаться появления Камиллы и вложить ей в голову нужную мысль. Она легко поддается внушению, как и Сэйди. Я мог бы проделать всю грязную работенку сам, но зачем, когда есть добровольная помощница? Достаточно было всего-навсего расплакаться и рассказать об угрозах Кэрри обвинить меня в сексуальных домогательствах. Еще я добавил: хотелось бы, чтобы она куда-нибудь свалила и оставила меня в покое. Если Кэрри осуществит свои угрозы, моей карьере и репутации конец. Меня разлучат с Камиллой и посадят.

«Кэрри пытается разрушить мою жизнь, — заявил я ей. — Нет — наши жизни».

Я не приказывал ей убивать.

Тем не менее через несколько дней Кэрри не стало.

Как? В один прекрасный день бедняжка Кэрри Леммер просто взяла и пропала. Начались масштабные поиски. Поползли слухи, что накануне вечером она перебрала на студенческой вечеринке и ушла одна — пьяная, спотыкаясь. Скатилась с крыльца на глазах у других студентов.

Ее соседка по комнате вернулась домой только наутро и обнаружила, что Кэрри так и не появилась. Камеры наблюдения в кампусе засекли, как Кэрри, проходя мимо библиотеки, упала посреди двора. Это не похоже на нее: она умела держать себя в руках — по крайней мере, так утверждали студенты, посмотрев записи с камер. Как будто устойчивость к алкоголю — это что-то, достойное хвастовства. Ее родители могли бы гордиться, если б узнали, на что тратили пятьдесят тысяч в год.

Камеры покрывали не весь кампус — имелись и слепые зоны. В тот вечер я был на факультетском мероприятии. Меня видела куча народу. Да и вообще ни меня, ни кого-то еще не заподозрили, потому что в тот раз все прошло как по маслу. Не как сейчас.

Неподалеку от кампуса находился довольно грязный канал глубиной больше десяти футов, в котором тренировалась университетская команда гребцов. По слухам, туда сливали стоки. Вдоль канала под деревьями тянулась беговая дорожка.

Через три дня Кэрри нашли в канале. По словам полицейских, бо́льшая часть ее туловища покачивалась на поверхности, а тяжелая голова оказалась под водой.

Причина смерти — утонула по неосторожности. Все знали и видели, как Кэрри шла пьяная и спотыкалась. Проще простого предположить, что она случайно упала в воду.

Все студенты оплакивали ее. На краю канала у дерева возложили цветы. Ее родители прилетели из Бостона и добавили к цветам плюшевого медвежонка — любимую детскую игрушку дочери.

Камилла рассказала мне, что Кэрри даже не барахталась. Не кричала и не звала на помощь. Просто какое-то время вяло покачивалась на поверхности, потом ушла под воду, всплыла и опять утонула.

Так продолжалось какое-то время. Голова откинута назад, глаза стеклянные, пустые.

Камилла не заметила, пыталась ли Кэрри выплыть, работая ногами. Она торчала на поверхности поплавком около минуты, а потом тихо скрылась под водой.

Судя по словам Камиллы, все прошло как-то слишком гладко. По-моему, даже уныло и скучно.

А в этот раз мне просто не повезло из-за того, что Сэйди первой добралась до приготовленного в стирку белья.

Я проявил неосторожность. В ту ночь, после устранения Морган, превращение Камиллы в Сэйди произошло слишком быстро, и мне пришлось самому заметать следы. Я сжег ее одежду и зарыл нож, но не ожидал, что Сэйди затеет стирку. С чего вдруг? Да она в жизни не стирала.

А еще я не знал, что Камилла забрала кулон Морган, пока не увидел его утром на столе. Камилле следовало быть осторожнее — в конце концов, это не первое ее убийство. Но она пришла домой вся окровавленная. Пришлось мыть ее и прибираться, оставив при этом свои отпечатки на ноже и полотенце. Я не мог допустить, чтобы полицейские их нашли.

Сэйди трет ладонями лицо и повторяет:

— Уже не знаю, чему теперь верить…

— У тебя выдался долгий и трудный день. И ты не приняла лекарство.

Тут до Сэйди доходит, что она легла спать, не приняв таблетки. Утром совсем забыла про них. Я знаю это точно: они лежат именно там, где я их оставил.

Поэтому Сэйди чувствует себя не в своей тарелке — так бывает всегда, когда она не принимает таблетки. С энтузиазмом тянется за ними и глотает, зная, что скоро опять придет в норму.

С огромным трудом сдерживаю смех. Эти таблетки — пустышки; польза от них чисто воображаемая. Эффект плацебо. Сэйди верит, что таблетки могут каким-то образом улучшить самочувствие. Головная боль? Выпей тайленол. Насморк? Прими судафед.

Казалось бы, она, как врач, не должна вестись на такое.

Я купил пустые капсулы по интернету, набил кукурузным крахмалом и подменил прописанные доктором. Сэйди, как пай-девочка, исправно принимала их. Хотя время от времени жаловалась на усталость и головокружение. Но ведь это означает, что таблетки действуют, верно?

Порой она так легко внушаема…

Готовлю Сэйди ужин. Наливаю бокал вина. Усаживаю за стол и растираю ее ноги — холодные, грязные, все в синяках, — пока она ест.

Сэйди клюет носом. Так устала, что почти готова уснуть прямо за столом.

Но отключается она всего на долю секунды. Тут же просыпается и спрашивает сонным усталым голосом:

— Как ты добрался домой в буран? Отто сказал, что паромы отменили.

Столько вопросов… Столько вопросов, черт возьми…

— Водным такси.

— Во сколько?