Другая миссис

Мышка послушалась: пробормотала невнятное «привет» и сунула свою крошечную ладошку в ладонь незнакомки.

Отец повернулся и поспешно вышел из дома. Женщина последовала за ним.

Мышка молча наблюдала из окна, как отец выгружает чемоданы женщины из багажника. Так много всего… Она не знала, что и думать.

Когда они вернулись, женщина достала из сумочки шоколадный батончик и протянула ей.

— Твой папа сказал, что шоколад — твое любимое лакомство.

Так оно и было: на втором месте после сдобного печенья «Салерно». Но шоколад — жалкий утешительный приз по сравнению со щенком. Мышка предпочла бы щенка. Но она знала, что не нужно говорить это вслух.

Девочка подумывала спросить незнакомку, когда же она уйдет. Но знала, что и об этом лучше не спрашивать. Взяла шоколад и зажала в потной ладошке, чувствуя, как тот размяк и начал таять. Мышка не притронулась к батончику. Она была не голодна, хотя еще не ужинала. Аппетит пропал.

Среди кучи вещей оказалась и собачья клетка, которая сразу привлекла ее внимание. Клетка была довольно большой. Мышка сразу стала гадать, для какой собаки она предназначена: колли, бассет-хаунда или бигля. Она смотрела в окно, пока отец продолжал таскать вещи, гадая, когда же появится собака.

— А где же твоя собака? — поинтересовалась Мышка у женщины, как отец закончил с багажом и вернулся в дом, заперев за собой дверь.

Но женщина только покачала головой и грустно ответила, что у нее больше нет собаки: умерла совсем недавно.

— Тогда зачем тебе собачья клетка?

Но тут вмешался отец:

— Хватит, Мышка. Не груби.

— Мышка? — переспросила незнакомка. Мышка была готова поклясться, что услышала смешок. — Ну и прозвище для маленькой девочки…

«Ну и прозвище» — вот и все, что она сказала. Непонятно, нравится оно ей или нет.

Они ужинали и смотрели телевизор. Но теперь Мышка устроилась не как обычно — на диване рядом с отцом, — а в кресле в другом конце комнаты, откуда почти ничего не видно. Не то чтобы это имело значение: ей не нравилась передача. Они всегда смотрели спорт, но теперь шло какое-то шоу, в котором взрослые слишком много болтали. Их слова смешили незнакомку и отца, а Мышку — нет.

Все это время женщина сидела на диване с отцом вместо Мышки. Когда девочка осмелилась взглянуть на них, то увидела, что они прижались друг к другу, сплетя пальцы, — как в тот момент, когда незнакомка только-только появилась. Это вызвало у нее странные чувства. Она старалась не смотреть, но невольно бросала взгляд на их руки. Опять и опять.

Когда женщина вышла, сказав, что ей нужно приготовить постель, отец наклонился к дочери и заметил: хорошо, если б она стала называть эту женщину Мамой. Он добавил, что поначалу это покажется странным, и если она против, то ничего страшного. Но, возможно, со временем привыкнет…

Девочка всегда старалась угодить отцу, потому что очень любила его. Ей не хотелось называть эту чужую женщину Мамой ни сейчас, ни потом, но она знала: с отцом лучше не спорить. Это ранило бы его чувства, а Мышке совсем этого не хотелось.

Но у Мышки уже была мама. А это — совсем не она.

Нет, раз отец так хочет, она станет называть его женщину Мамой. По крайней мере, когда она или он слышат. Но про себя Мышка будет звать ее Фальшивой Мамой. Так она решила.





* * *


Мышка была умной девочкой. Любила читать. Знала больше ровесников: например, почему бананы изогнуты, или что у слизняков четыре носа, или что страус — самая большая птица на свете.

Мышка обожала животных. Ей всегда хотелось щенка, но его она так и не получила. Вместо этого ей позволили кое-что другое. После появления Фальшивой Мамы отец разрешил ей выбрать себе морскую свинку. Подумал, что это сделает ее счастливой.

Они вместе отправились в зоомагазин. Мышка влюбилась в своего питомца с первого взгляда. Не щенок, конечно, но все равно в нем было что-то особенное. Отец хотел назвать его Бертом в честь любимого бейсболиста Берта Кампанериса[24]. Мышка согласилась, потому что ничего другого ей в голову не пришло. И еще потому, что ей хотелось порадовать отца.

Вдобавок отец купил ей книгу про морских свинок. В тот же вечер девочка забралась в постель, накрылась одеялом и прочла книгу от корки до корки. Ей хотелось разбираться в теме. Из книги она узнала про морских свинок много нового — например, что они едят и что обозначает каждый писк. И что морские свинки не имеют отношения к свиньям, и что родом они не из Гвинеи[25], а откуда-то из высокогорных Анд в Южной Америке. Она попросила у отца карту, чтобы знать, где находится Южная Америка, и тот откопал в подвале старый номер «Нейшнл джиографик», принадлежавший еще Мышкиному дедушке. Отец хотел выбросить журналы после дедушкиной смерти, но Мышка не позволила. Они ей нравились.

Девочка прикрепила карту скотчем на стену в своей комнате, встала на кровать, нашла Анды и обвела фиолетовым фломастером. Затем указала на кружок морской свинке, сидевшей в клетке на полу рядом с кроватью, и сказала: «Вот откуда ты родом». Хотя и знала, что именно ее свинка вовсе не из Анд, а из зоомагазина.

Фальшивая Мама всегда называла Берта свиньей. В отличие от Мышки, она не читала книгу о морских свинках. Не понимала, что Берт — грызун и вообще не имеет отношения к свиньям. Не знала, что морских свинок назвали так лишь потому, что они пищали по-поросячьи и кто-то когда-то решил, что они похожи на настоящих свиней. По мнению Мышки, этот «кто-то» сильно ошибался.

Мышка стояла в гостиной и рассказывала все это Фальшивой Маме. Она не хотела выглядеть всезнайкой, но знала многое. Знала длинные сложные слова, могла найти далекие места на карте, могла произнести несколько слов по-французски и по-китайски. Иногда ее распирал такой восторг, что она не могла не поделиться знаниями с окружающими. Она понятия не имела, что должна и что не должна знать девочка ее возраста, и поэтому просто рассказывала то, о чем ей известно.

Это был один из таких случаев.

Но тут Фальшивая Мама часто заморгала. Она молча уставилась на девочку и нахмурилась. Между глаз пролегла морщина — глубокая и широкая, как река.

Но отец Мышки молчать не стал.

Он потрепал волосы дочери, лучась от гордости, и спросил, есть ли вообще хоть что-нибудь, чего она не знает. Мышка улыбнулась в ответ и пожала плечами. Разумеется, такие вещи были. Она не знала, откуда берутся дети, почему в школе бывают хулиганы и почему умирают люди. Но вслух ничего не сказала, потому что понимала: этот вопрос риторический. Еще одно известное ей сложное слово.

Отец посмотрел на Фальшивую Маму:

— Ну разве она не чудо?


— Это точно. Просто немыслимо.

Однако Фальшивая Мама не улыбнулась, в отличие от отца. Ни притворной улыбкой, ни настоящей — вообще никак. Мышка не знала, что и думать. Ведь у «немыслимо» много разных значений.

После этого Мышка решила, что беседа про грызунов и свиней закончена.

Но позже, вечером, когда отца не было рядом, Фальшивая Мама посмотрела ей прямо в глаза и пообещала, что если Мышка еще хоть раз выставит ее дурой перед отцом, то она поквитается с ней сполна. Лицо женщины раскраснелось. Она оскалилась, как бешеная собака, на ее лбу пульсировала жилка, изо рта брызгала слюна, словно у сумасшедшей. Она плюнула Мышке в лицо, но девочка даже не осмелилась поднять руку и утереться.

Мышка попыталась отступить и где-нибудь спрятаться, но Фальшивая Мама вцепилась ей в запястье. Мышка не могла убежать: ее не пускали.

В коридоре послышались шаги отца. Фальшивая Мама поспешно отпустила девочку, выпрямилась, пригладила свои волосы и футболку. Ее лицо снова приобрело нормальный цвет, а губы расплылись в улыбке — в сияющей улыбке. Она подошла к Мышкиному отцу и поцеловала его.

— Как поживают мои любимые дамы? — спросил он, целуя ее в ответ. Фальшивая Мама заверила, что все хорошо. Мышка пробормотала что-то в том же духе, хотя никто ее не услышал: эти двое были слишком заняты друг другом.

Мышка рассказала о Фальшивой Маме своей Настоящей Маме. Уселась напротив нее на край красного тряпичного коврика и налила им обеим по чашке ненастоящего чая. И пока они пили чай с обгрызенным печеньем, Мышка рассказывала, что ей совсем не нравится Фальшивая Мама. Что иногда из-за Фальшивой Мамы она чувствует себя чужой в собственном доме. Что от одного пребывания в комнате с Фальшивой Мамой у нее болит живот. Настоящая Мама посоветовала не волноваться. Сказала, что Мышка хорошая девочка, а с хорошими девочками случается только хорошее.

— Я никогда не допущу, чтобы с тобой случилось что-то плохое, — пообещала она.

Мышка знала, что отцу очень нравится Фальшивая Мама. Знала по взгляду, которым он на нее смотрел. По тому, каким счастливым выглядел. Из-за этого Мышка чувствовала тошноту: Фальшивая Мама подарила ему такое счастье, которое не могла дать Мышка. Хотя раньше они были вполне счастливы вдвоем.

Если отцу нравится Фальшивая Мама, то очень может быть, что она никогда не уйдет. Мышке этого не хотелось. Потому что Фальшивая Мама иногда напрягала ее, а иногда пугала.

Теперь Мышка сочиняла в своей голове истории о плохих вещах, которые происходили с воображаемой женщиной по имени Фальшивая Мама. То она падала со скрипучих ступенек и ударялась головой. То проваливалась в одну из кроличьих нор, исчезая под клочьями меха и шерсти, и не могла выбраться. Или просто исчезала. И Мышке было наплевать, куда и почему.





Сэйди




В вечернем воздухе веет холодом. Температура быстро падает. Выруливаю со стоянки и направляюсь домой. Уилла с Тейтом сегодня нет: уехали играть в лего. Это меня беспокоит. Когда мужа нет рядом, он не может служить буфером между Имоджен и мной.

Но я стараюсь не беспокоиться. Я большая девочка и могу о себе позаботиться. К тому же я тоже являюсь опекуном Имоджен и по закону обязана присматривать за ней до ее совершеннолетия. Если я захочу обыскать ее комнату, то имею на это полное право. Кстати, у меня есть вопросы, на которые хотелось бы получить ответы. Например, чье лицо она соскоблила с фотографии? Того самого автора записки, которую я нашла в кармане толстовки? Мне показалось, что это записка о разрыве романтических отношений. Там говорилось про «двойную жизнь» — наверное, другой женщиной была Имоджен. Наверное, он женат и разбил ей сердце. Но кто он такой?

Я выезжаю на подъездную дорожку и останавливаюсь. Оглядываюсь, прежде чем выйти из безопасного автомобиля, чтобы убедиться: здесь никого. Но на улице сумрачно, почти темень. Точно никого?.. Быстро выбираюсь из машины и спешу в безопасный дом. Закрываю за собой дверь. Дважды дергаю за ручку, чтобы убедиться: она надежно заперта.

Затем направляюсь на кухню. На плите запеканка, завернутая в фольгу, чтобы не остыла. Сверху записка: «Целую, Уилл». На кухне меня ждут только собаки: уставились, раскрыв зубастые пасти, и умоляют выпустить их наружу. Я открываю заднюю дверь. Они мчатся прямиком в угол двора — заниматься своими раскопками.

Поднимаюсь по скрипучим ступенькам и обнаруживаю, что дверь в спальню Имоджен закрыта. И не просто закрыта, а заперта, чтобы я не могла войти при всем желании. Приглядевшись, вижу новый замок — навесной, прицепленный к дверной ручке. Теперь дверь запирается и снаружи. Видимо, Имоджен сама повесила его. Специально от меня.

Из динамика блютус грохочут рок-группы — «Корн», «Драунинг пул» и тому подобные. Громкость выставлена на максимум, чтобы все слова были четко слышны. Песни в основном про мертвецов. Жуткая ненормативная лексика. Динамик буквально истекает ненавистью, которая расползается по нашему дому. Но сейчас Тейт не слышит, так что я не вмешиваюсь.

Иду к Отто, легонько стучу и зову, стараясь перекрыть грохот из комнаты Имоджен:

— Отто, я дома.

Он открывает дверь. Смотрю на сына и замечаю, что с каждым днем он все больше похож на Уилла. Повзрослел, черты лица стали острее, детская припухлость исчезла. Он постоянно растет — наконец-то произошел скачок. Раньше Отто казался таким маленьким по сравнению с другими мальчишками. Пусть не прямо сейчас, но скоро он окажется вровень с ними. Отто красив, как Уилл. Очень скоро девушки начнут при виде него пускать слюнки. Просто пока он об этом не подозревает.

— Как прошел день? — спрашиваю я. Он пожимает плечами.

— Нормально, наверное.

— «Наверное?»

Мне хочется узнать больше: как на самом деле прошел его школьный день, ладит ли он с другими ребятами, нравятся ли ему учителя, заводит ли новых друзей. Когда Отто не отвечает, я продолжаю:

— Как оценить его по шкале от одного до десяти?

Звучит глупо, конечно: такие вопросы задают врачи, пытаясь оценить степень недомогания пациента. Отто снова пожимает плечами и отвечает: шесть. Значит, день обычный, ничем не примечательный, в общем, нормальный.

— На дом что-то задали?

— Немного.

— Помощь нужна?

Сын качает головой, давая понять, что справится и сам.

Направляясь в спальню переодеться, я замечаю, что из-под двери, ведущей на чердак, пробивается свет. На чердаке его не зажигают, потому что именно там Элис покончила с собой. Я попросила мальчишек никогда туда не подниматься. Считаю, никому не нужно туда ходить.

Сыновья знают, что мы унаследовали дом от их тети, но не знают, как именно она умерла. Им неизвестно, что в один непрекрасный день Элис накинула петлю на шею, закрепив другой конец на потолочной балке, и соскочила с табурета. Я же, как врач, знаю: после того, как петля затянулась на шее, впившись в челюсть, Элис еще пыталась глотнуть воздуха, борясь с тяжестью собственного тела. И потеряла сознание только через несколько минут. Это очень мучительно. И даже после потери сознания ее тело продолжало биться в конвульсиях. Она умерла гораздо позже, минут через двадцать, если не больше. Не самый приятный способ уйти из жизни.