Другая материя
Часть 5 из 16 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
В те годы натыканы были повсюду игровые автоматы, и я грешным делом пристрастилась. Однажды пришла к моему другу философу Александру Секацкому, мы выпили и пошли проигрывать его зарплату. Вроде прилично так проиграли тогда. А иногда я выигрывала с помощью магии: раскладывала специальный магический пасьянс, брала с собой на прогулку колоду карт, где они были сложены в том порядке, чтобы пасьянс сошёлся, доставала по очереди каждую карту и совершала на улице какое-то маленькое действие, которое номиналу и масти этой карты соответствовало (там была целая система). А когда доходила до игрового автомата, как раз была очередь доставать бубновый туз, который обозначает выигрыш, – я его доставала, нажимала кнопку, и так иногда выигрывала по мелочи.
И вот зашла я как-то раз вечером, поздней осенью, в игровые автоматы недалеко от дома, потратила несколько сотен, ничего не выиграла и пошла домой. За мной шёл какой-то молодой человек, но я не обращала на него внимания. Молодой человек обогнал меня и первым подошёл к подъезду, как будто собирался войти. Я посмотрела на него: войдёт – не войдёт? А у нас там у подъезда маленькая лесенка, и вот он внизу этой лесенки как бы замешкался, с ботинок снег стряхивал. Я смотрю, а на ботинках-то снега и нет. А он всё стряхивает и стряхивает. Тут-то мне бы и догадаться, в чём дело, да и развернуться, а я вроде и насторожилась, а всё равно действовала неправильно: прошла мимо него, поднялась к двери, но подумала: дай-ка я ему дам понять, что сейчас домой позвоню, кого-то вызову, и достала из сумки телефон, взяла в руку, будто сейчас звонить буду. А он всё снег стряхивал. Тогда я быстро открыла дверь подъезда и попыталась её захлопнуть сразу за собой. Но не успела: он подскочил, напал на меня в подъезде с криком «Я тебе не бомж какой-нибудь!», ударил меня ногой в живот, выхватил у меня из рук телефон и с ним убежал. Телефон был – дешёвенькая старенькая кнопочная Nokia, уж не знаю, кому он нужен был даже тогда. А я с тех пор в игровые автоматы не ходила, а вскоре они и вовсе перешли в полуподпольное существование.
Беседа по домофону
Ходят и будят разносчики рекламы, звонят в домофон, и всё тут, спасу от них нет. Рассовывают бумажки с рекламными предложениями в почтовые ящики, а для этого им же надо как-нибудь внутрь попасть, вот они и звонят, и все почему-то в нашу квартиру. Одно время повадились вообще чуть не каждый день звонить. А я в тот раз с похмелья была, спала, разбудили меня, сволочи, хоть и время уже обедать, а всё равно обидно было. Лежу, пытаюсь спать, а домофон всё пиликает и пиликает, встала еле-еле, потащилась в прихожую. Взяла трубку домофона и самым похмельным голосом, какой можно себе представить, спрашиваю: «Кого дьявол принёс?» Раньше я всегда им открывала, а тут терпение моё кончилось. На том конце трубки несколько секунд удивлённо молчали. «Вообще-то это детский врач!» – наконец раздался возмущённый женский голос. Уж не знаю, почему она звонила именно к нам, видимо, не открывали ей в той квартире, куда она пришла, но так или иначе оказалось, что моё терпение, истощённое толпами разносчиков рекламных листовок, закончилось именно на детском враче. Ну, что поделаешь. Пустила я её, конечно.
Первая смерть
Баба Клава, мама моего дедушки, жила в городе Петропавловске в северном Казахстане, у неё болели суставы, и она пела песни – русские народные и из репертуара Анны Герман. Иногда она приезжала к нам и пела песни мне, она была очень добрая и ласковая. Помню, как она пела мне жалостную песенку: «Вышла кисонька из кухни, у ней глазоньки опухли…» Как-то раз дедушка приехал на дачу, и я побежала его встречать к калитке, остальные сидели и пили чай на веранде. У дедушки было взволнованное и опечаленное лицо, как будто произошло что-то очень плохое. Я спросила его, что случилось, и он сказал мне прямо там, у калитки: «Баба Клава умерла». Я побежала на веранду и сообщила всем эту новость. Бабушка всполошилась, но сказала: «Ты шутишь, что ли?» Взрослые отчего-то склонны не доверять информации, получаемой от детей. Тут подошёл дедушка и всё подтвердил. Долго обсуждали, ехать ему в Петропавловск или не ехать. Я была очень маленькая и плохо понимала, что такое смерть. Бабу Клаву я любила, но не умела тогда долго печалиться и переживать из-за смерти, как-то просто всё принимала, а потом разучилась этой простоте и научилась ужасу перед смертью и разлукой.
Чувство юмора и способности к медицине
У дедушки было очень развито чувство юмора, и он во мне его воспитывал и действительно воспитал. Чёрный юмор он тоже любил и частенько шутил так, что бабушка вначале пугалась, а потом начинала на него страшно ругаться. Он мог позвонить другу, пока этот друг был на работе, и напугать его, сказав, что у него дома пожар. Правда, говорил он это особым тоном, по которому все знающие люди определяли, что он шутит. Меня ему никогда не удавалось обмануть. Но настоящие плохие известия он тоже любил сообщать первым; например, если умирал кто-то из бывших однокурсников, он обзванивал остальных и сообщал. Бабушка ругалась на него за это и называла «могильщик».
Ещё дедушка иногда сожалел, что не стал врачом, и чувствовал в себе медицинское призвание. Он действительно превосходно понимал устройство человеческого организма и успешно лечил всех домашних, так что нам почти никогда не приходилось обращаться к врачам – достаточно было советов дедушки. Был у него какой-то такой дар. Одно время он увлекался иглоукалыванием и имел для этого специальный аппарат, разбирался и в травах. Своих друзей и сестру тётю Лиду он лечил по телефону и всегда правильно ставил диагнозы. Ему только начинали говорить, что где болит, как он уже понимал, что это, и подсказывал, что делать. Но при этом он был очень осторожен в своих советах и рекомендовал только безопасные способы лечения, а если случаи были более серьёзные – прямо говорил, что нужно к врачу. Он всегда повторял мне, что главная заповедь врача – «не навреди», и руководствовался ей.
Ещё дедушка любил иногда похвастаться и говорил: «Сам себя не похвалишь – никто тебя не похвалит» – и гладил себя по лысой голове. И вот как-то раз в какой-то долгой очереди в каком-то бюрократическом заведении, где сидели дедушка с бабушкой и чего-то ждали, дедушка разговорился и стал рассказывать об этих своих удивительных медицинских способностях, о том, как он всем ставит диагнозы по телефону, разошёлся и долго увлечённо про это говорил случайным собеседникам, пока одна суровая пожилая женщина из очереди, которая до поры молчала, наконец не взяла слово и негромко, но выразительно сказала: «Вы знаете, а я врач. Психиатр», – и задумчиво посмотрела на дедушку. Дедушка замолчал. Больше, до самого окончания очереди, дедушка не сказал ни слова.
«Домино»
Когда мне было восемнадцать, одно время, после первых отношений с девушкой, я думала, что я лесбиянка. Потом оказалось, что это не так: просто мне вообще без разницы, какого пола человек.
Так вот, как раз в то лето, когда я думала, что я лесбиянка, мы с мамой поехали отдыхать на море в Одессу. Перед поездкой я решила подготовиться по лесбийской части: узнать, какие есть клубы для лесбиянок, и списаться в интернете с парой одесских лесбиянок, чтобы было с кем провести время. Переписка закончилась договорённостью о встрече только с одной девушкой, а что касается клубов – я узнала, что главный одесский гей-лесби-клуб (это был микс-клуб: и для геев, и для лесбиянок одновременно) называется «Домино» и находится в том же районе города, что и наш с мамой пансионат.
В Одессе мы ездили с мамой на всякие экскурсии и много гуляли по городу. Я погрузилась в одесский миф – в город Привоза и воров, Сонечки Золотой Ручки и Япончика. Но про лесбиянок я тоже не забывала, и в один из дней мы встретились с юной одесской лесбиянкой в центре города. Мы гуляли, болтали о всяком, и она рассказала мне, что Филипп Киркоров – гей, а Лайма Вайкуле – лесбиянка, и они с ней чуть не переспали после её концерта. А я читала ей среди буйных растений и одуряющих запахов стихи Михаила Кузмина, которые были мне тогда особенно близки. Сказала ей, что он тоже был гей, и она согласилась послушать. «Мне не нравятся такие стихи, слишком понятные, я люблю, когда непонятные», – сказала она. Тогда я выискала ей какое-то совсем непонятное его стихотворение, и она сказала: «Вот это уже лучше». Я спросила её, где находится клуб «Домино», – я никак не могла его найти, и она сказала, что он на той же трамвайной остановке, где мы с мамой жили в пансионате, сразу налево. Мне это было не очень понятно, потому что сразу налево был как раз наш пансионат. С девочкой этой мы как-то не очень понравились друг другу и больше не встречались.
Видела я ещё пару лесбиянок на специальном нудистском пляже, к которому надо было довольно долго идти, минуя череду обычных пляжей. Я несколько раз дотуда доходила, раздевалась и загорала вместе с нудистами. Меня хорошо приняли, но тамошние девушки предупредили меня, что нудистские пляжи бывают очень разные, и на одних положено быть с бритой пиздой, а на других, наоборот, обязательно должны быть на ней волосы, иначе будут смотреть с неодобрением. И если ты не знаешь специфику пляжа, лучше просто так на нём не показываться, потому что можно нарваться. На том пляже, где загорала я, любили умеренно короткие причёски на пизде, но в принципе были ко всему достаточно толерантны.
А клуб «Домино» я нашла однажды ночью, выйдя немного подышать воздухом. Я стояла рядом с пансионатом, смотрела на него и вдруг обнаружила, что в огромной столовой пансионата, где мы едим каждый день, происходит какая-то движуха: оттуда выходят парни и девушки соответствующего вида, горят огни, слышна дискотечная музыка. Оказалось, по ночам столовая нашего пансионата превращается в главный гей-лесби-клуб Одессы. Меня подивило это чудесное превращение: уж где-где я ожидала найти клуб «Домино», но только не в нашей столовой. Оказывается, всё это время он был у меня под носом. И все оставшиеся ночи я там плясала.
Парень на букву «а»
Мне было двадцать, у меня не было постоянного молодого человека, и я была этим очень довольна. Никакой любви я тогда не хотела, потому что чувствовала – влюблюсь я, и придёт мне конец, как это впоследствии и произошло. Тем не менее от скуки мне иногда хотелось трахаться, но идти куда-то и искать любовников было лень. Мне вообще часто было лень выходить из дома. Тогда я брала свою записную книжку с номерами телефонов, и мне было настолько всё пофиг, что я просто звонила знакомым парням по алфавиту и приглашала к себе на ночь. Естественно, начинала я обзвон с буквы «А», и тот парень, о котором идёт речь, – он как раз был у меня в записной книжке на букву «А», как-то так его звали, впрочем, это неважно.
Мы познакомились, когда я ещё училась в школе, в «Трубе», где тусовались неформалы. Этот парень был очень красивым, худым как жердь и ростом выше двух метров. Все эти годы, между моей школой и третьим курсом философского, он тщетно пытался поступить в театральный, но всегда проваливался на экзаменах. Ещё он писал стихи и тусовался с поэтами, правда, из совсем других кругов, чем те, с которыми общалась я. Работал он гардеробщиком в театре, куда его устроила мама.
Я позвонила ему, просто потому, что он был одним из первых в моей записной книжке, так уж получилось. Он сразу согласился и вскоре был уже у меня дома. Я предупредила его, что между нами может быть только секс и ничего больше. Я была очень щепетильна в этом вопросе и не хотела никому подавать ложной надежды. Трое суток мы почти беспрерывно трахались, а когда всё-таки случались перерывы – этот парень шёл ко мне на кухню и мыл пол. Пол на кухне и правда был в страшном состоянии, но мне было как-то неловко, что гость его каждый день моет. Я уговаривала его оставить пол в покое, но он так и рвался его мыть, мыл – и приговаривал: «Порядок на кухне – порядок в голове». Я слушала его крайне скептически. В голове у меня не было никакого порядка. Я к нему и не стремилась. В голове у меня было что-то вообще неведомое человечеству, что-то совсем запредельное, неописуемое, и порядком на кухне это неописуемое, очевидно, было не испугать.
Потом парень на букву «А» уехал, приходили другие, на букву «Б», «В» и так далее, но недели через три – я была на даче – он мне позвонил и начал с места в карьер: «Почему ты мне не звонишь? Куда ты пропала?» Я растерялась. «А я, между прочим, руку сломал. Могла бы и позвонить, узнать, как я!» – «Я очень тебе сочувствую насчёт руки. Я же не знала…» – сказала я, но он был крайне зол, обижен, наезжал на меня и чего-то непонятного мне требовал. Я повесила трубку. Мне стало грустно. «Эти странные существа, другие люди, чего они хотят от меня? Вдруг, ни с того ни с сего, они привязываются ко мне, чего-то ждут и надеются, хотя я не давала никакого повода. Похоже, даже предупреждения о том, что ничего не будет, только секс, недостаточно. Надо быть с ними осторожнее», – подумала я.
Свет лучше солнца
Я очень сильно любила своего дедушку. Помню, иду я как-то раз по Ленинскому проспекту и прохожу мимо дома, где он жил, а он стоит у подъезда, собирается заходить. Я подошла, он обернулся, вдруг узнал меня, улыбнулся мне, и его лицо просияло, преобразилось. Это была мгновенная вспышка света, лучшего, чем свет солнца. Какого-то особенного, нефизического, не от мира сего. С Егором то же самое. Он всё время светится этим светом. Думаю, будь я слепой, я всё равно бы увидела этот свет. Увидела, как светится мой сын. Это свет лучше солнца.
Пирог
Моя дачная подружка Наташа была на полтора года старше меня, и ей хотелось общаться со старшими ребятами больше, чем со мной. Но они её редко звали. И вот однажды по каким-то причинам старшая девочка Люба, которая была взрослее меня на три года и жила как раз в доме напротив нашего, стала звать Наташу к себе в гости, и Наташа прекратила ходить ко мне и стала ходить к Любе. Как-то я ждала Наташу и увидела, что она едет мимо нашего забора на велосипеде. Но оказалось, что едет она не ко мне, а к Любе, и я расстроилась. Тогда моя бабушка, когда увидела, что Наташа вышла от Любы и собирается домой обедать, подозвала её и сказала: «Что же ты к нам не заходишь? Я как раз испекла очень вкусный пирог». – «Я же не знала, что у вас пирог», – ответила Наташа.
Оговорила парня
Одно время в начальной школе я, вероятно, нравилась одному упитанному умному мальчику. Мы с ним сидели за одной партой. В какой-то момент я заметила, что у меня стали пропадать линейки, возможно, я сама их теряла, роняла, я не знаю. Но однажды я увидела, как этот мальчик достаёт из своей сумки мою линейку. Видимо, он случайно её собрал в свой рюкзак, приняв за свою, – все эти линейки были очень похожи. Но я отчего-то решила, что он специально их у меня ворует. В то время я была очень мнительна и от всех ожидала чего-то нехорошего, потому что мама с детства мне говорила, что дети злы и жестоки, и я всё время ждала этих проявлений их злобности и жестокости в свой адрес. Честно говоря, проявлений этих была куча. И у меня так и отложилось в голове, что этот мальчик воровал у меня линейки. Но его, кстати, я особенно и не винила в этом: я думала, он это делает, потому что я ему нравлюсь. А что там на самом деле было с этими линейками, я и понятия не имею – может, брал, может, нет. Но уже потом, классе в пятом или шестом, я шутки ради рассказала подружкам, что этот мальчик когда-то воровал у меня линейки, рассказала между делом и забыла, а потом это дошло каким-то образом до нашей классной руководительницы, да ещё и в той форме, что мальчик этот якобы клептоман и потому воровал линейки. И она имела беседу с его бабушкой, хотя с того времени, как у меня пропадали линейки, уже прошло года четыре. А я ничего про это не знала и совершенно забыла, что я рассказала подружкам эту историю. И меня нашла в школьном гардеробе его бабушка и страшно орала на меня, что я всем говорю, что её внук клептоман и ворует у меня вещи, а он никогда ничего такого не делал. Я плакала, извинялась, что-то бормотала про то, что было что-то такое, что я так восприняла, четыре года назад, а недавно сдуру рассказала об этом подружкам, но я никогда не говорила, что он клептоман, и вообще, это всё были обычные детские глупости… Мне было ужасно стыдно. Тем более что к мальчику этому я относилась очень хорошо и он ко мне до этого тоже, и, похоже, это был самый умный мальчик в нашем классе. Как оказалось, не только другие дети были злы и жестоки, но и сама я была ничем не лучше. Неспроста блаженный Августин писал, что уже младенцы погрязли в омерзительных пороках. Хотя всё-таки зря они так про детей, моя мама и блаженный Августин. Дети бывают ужасны, это правда, потому что в них виднее то, из чего сделаны все без исключения люди: и способность к любви, доброте, благородству, и способность к жестокости, трусости, предательству. Я люблю детей и часто вижу их внутри взрослых. Всё равно все мы ужасны.
Таинственный поезд
Как-то раз мы с Гошей приехали в шесть с чем-то утра из Москвы в Санкт-Петербург и сели в поезд метро до Ленинского проспекта. Всю дорогу машинист объявлял, как это часто бывает, что «поезд идёт до станции “Автово”». Ну, до «Автово» так до «Автово». Вот наконец и «Автово». Машинист объявил: «Поезд дальше не идёт. Просьба освободить вагоны». Мы встали, вышли и с удивлением увидели, что все остальные пассажиры остались на своих местах. Сидят, как и сидели, не дрогнув. Внимательно посмотрев на людей, оставшихся в поезде, мы обратили внимание, что в их облике присутствует нечто едва уловимо напоминающее восставших мертвецов. Впрочем, честно говоря, основная масса людей по утрам чем-то напоминает восставших мертвецов, ничего особенного. Машинист ещё несколько раз объявил просьбу освободить вагоны. Все сидят. Идёт время, мы с Гошей стоим на платформе с лёгким ощущением жути, как будто попали в какой-то триллер. Потом появился сам машинист, прошёл по вагону, полному людей, некоторые из них показали ему какой-то документ. Тут к нам со спины подошёл помятый мужик и объяснил, что все люди в поезде – сотрудники метро, и они сейчас едут на работу. В Автово большая база метро, ремонтная и обслуживающая, там работает очень много самого разного персонала. И сейчас их туда на этом поезде повезут. Мужик прочитал нам целую лекцию о том, как тут всё в метро устроено, хотя мы его не спрашивали, а потом отошёл и больше не смотрел в нашу сторону. Поезд уехал, и мы видели, что заполнены людьми были только первые два вагона, остальные пустые. Так мы узнали, как сотрудников метро по утрам развозят на работу, и соприкоснулись с одним из тайных аспектов городской жизни.
My favourite penis poems
И вот зашла я как-то раз вечером, поздней осенью, в игровые автоматы недалеко от дома, потратила несколько сотен, ничего не выиграла и пошла домой. За мной шёл какой-то молодой человек, но я не обращала на него внимания. Молодой человек обогнал меня и первым подошёл к подъезду, как будто собирался войти. Я посмотрела на него: войдёт – не войдёт? А у нас там у подъезда маленькая лесенка, и вот он внизу этой лесенки как бы замешкался, с ботинок снег стряхивал. Я смотрю, а на ботинках-то снега и нет. А он всё стряхивает и стряхивает. Тут-то мне бы и догадаться, в чём дело, да и развернуться, а я вроде и насторожилась, а всё равно действовала неправильно: прошла мимо него, поднялась к двери, но подумала: дай-ка я ему дам понять, что сейчас домой позвоню, кого-то вызову, и достала из сумки телефон, взяла в руку, будто сейчас звонить буду. А он всё снег стряхивал. Тогда я быстро открыла дверь подъезда и попыталась её захлопнуть сразу за собой. Но не успела: он подскочил, напал на меня в подъезде с криком «Я тебе не бомж какой-нибудь!», ударил меня ногой в живот, выхватил у меня из рук телефон и с ним убежал. Телефон был – дешёвенькая старенькая кнопочная Nokia, уж не знаю, кому он нужен был даже тогда. А я с тех пор в игровые автоматы не ходила, а вскоре они и вовсе перешли в полуподпольное существование.
Беседа по домофону
Ходят и будят разносчики рекламы, звонят в домофон, и всё тут, спасу от них нет. Рассовывают бумажки с рекламными предложениями в почтовые ящики, а для этого им же надо как-нибудь внутрь попасть, вот они и звонят, и все почему-то в нашу квартиру. Одно время повадились вообще чуть не каждый день звонить. А я в тот раз с похмелья была, спала, разбудили меня, сволочи, хоть и время уже обедать, а всё равно обидно было. Лежу, пытаюсь спать, а домофон всё пиликает и пиликает, встала еле-еле, потащилась в прихожую. Взяла трубку домофона и самым похмельным голосом, какой можно себе представить, спрашиваю: «Кого дьявол принёс?» Раньше я всегда им открывала, а тут терпение моё кончилось. На том конце трубки несколько секунд удивлённо молчали. «Вообще-то это детский врач!» – наконец раздался возмущённый женский голос. Уж не знаю, почему она звонила именно к нам, видимо, не открывали ей в той квартире, куда она пришла, но так или иначе оказалось, что моё терпение, истощённое толпами разносчиков рекламных листовок, закончилось именно на детском враче. Ну, что поделаешь. Пустила я её, конечно.
Первая смерть
Баба Клава, мама моего дедушки, жила в городе Петропавловске в северном Казахстане, у неё болели суставы, и она пела песни – русские народные и из репертуара Анны Герман. Иногда она приезжала к нам и пела песни мне, она была очень добрая и ласковая. Помню, как она пела мне жалостную песенку: «Вышла кисонька из кухни, у ней глазоньки опухли…» Как-то раз дедушка приехал на дачу, и я побежала его встречать к калитке, остальные сидели и пили чай на веранде. У дедушки было взволнованное и опечаленное лицо, как будто произошло что-то очень плохое. Я спросила его, что случилось, и он сказал мне прямо там, у калитки: «Баба Клава умерла». Я побежала на веранду и сообщила всем эту новость. Бабушка всполошилась, но сказала: «Ты шутишь, что ли?» Взрослые отчего-то склонны не доверять информации, получаемой от детей. Тут подошёл дедушка и всё подтвердил. Долго обсуждали, ехать ему в Петропавловск или не ехать. Я была очень маленькая и плохо понимала, что такое смерть. Бабу Клаву я любила, но не умела тогда долго печалиться и переживать из-за смерти, как-то просто всё принимала, а потом разучилась этой простоте и научилась ужасу перед смертью и разлукой.
Чувство юмора и способности к медицине
У дедушки было очень развито чувство юмора, и он во мне его воспитывал и действительно воспитал. Чёрный юмор он тоже любил и частенько шутил так, что бабушка вначале пугалась, а потом начинала на него страшно ругаться. Он мог позвонить другу, пока этот друг был на работе, и напугать его, сказав, что у него дома пожар. Правда, говорил он это особым тоном, по которому все знающие люди определяли, что он шутит. Меня ему никогда не удавалось обмануть. Но настоящие плохие известия он тоже любил сообщать первым; например, если умирал кто-то из бывших однокурсников, он обзванивал остальных и сообщал. Бабушка ругалась на него за это и называла «могильщик».
Ещё дедушка иногда сожалел, что не стал врачом, и чувствовал в себе медицинское призвание. Он действительно превосходно понимал устройство человеческого организма и успешно лечил всех домашних, так что нам почти никогда не приходилось обращаться к врачам – достаточно было советов дедушки. Был у него какой-то такой дар. Одно время он увлекался иглоукалыванием и имел для этого специальный аппарат, разбирался и в травах. Своих друзей и сестру тётю Лиду он лечил по телефону и всегда правильно ставил диагнозы. Ему только начинали говорить, что где болит, как он уже понимал, что это, и подсказывал, что делать. Но при этом он был очень осторожен в своих советах и рекомендовал только безопасные способы лечения, а если случаи были более серьёзные – прямо говорил, что нужно к врачу. Он всегда повторял мне, что главная заповедь врача – «не навреди», и руководствовался ей.
Ещё дедушка любил иногда похвастаться и говорил: «Сам себя не похвалишь – никто тебя не похвалит» – и гладил себя по лысой голове. И вот как-то раз в какой-то долгой очереди в каком-то бюрократическом заведении, где сидели дедушка с бабушкой и чего-то ждали, дедушка разговорился и стал рассказывать об этих своих удивительных медицинских способностях, о том, как он всем ставит диагнозы по телефону, разошёлся и долго увлечённо про это говорил случайным собеседникам, пока одна суровая пожилая женщина из очереди, которая до поры молчала, наконец не взяла слово и негромко, но выразительно сказала: «Вы знаете, а я врач. Психиатр», – и задумчиво посмотрела на дедушку. Дедушка замолчал. Больше, до самого окончания очереди, дедушка не сказал ни слова.
«Домино»
Когда мне было восемнадцать, одно время, после первых отношений с девушкой, я думала, что я лесбиянка. Потом оказалось, что это не так: просто мне вообще без разницы, какого пола человек.
Так вот, как раз в то лето, когда я думала, что я лесбиянка, мы с мамой поехали отдыхать на море в Одессу. Перед поездкой я решила подготовиться по лесбийской части: узнать, какие есть клубы для лесбиянок, и списаться в интернете с парой одесских лесбиянок, чтобы было с кем провести время. Переписка закончилась договорённостью о встрече только с одной девушкой, а что касается клубов – я узнала, что главный одесский гей-лесби-клуб (это был микс-клуб: и для геев, и для лесбиянок одновременно) называется «Домино» и находится в том же районе города, что и наш с мамой пансионат.
В Одессе мы ездили с мамой на всякие экскурсии и много гуляли по городу. Я погрузилась в одесский миф – в город Привоза и воров, Сонечки Золотой Ручки и Япончика. Но про лесбиянок я тоже не забывала, и в один из дней мы встретились с юной одесской лесбиянкой в центре города. Мы гуляли, болтали о всяком, и она рассказала мне, что Филипп Киркоров – гей, а Лайма Вайкуле – лесбиянка, и они с ней чуть не переспали после её концерта. А я читала ей среди буйных растений и одуряющих запахов стихи Михаила Кузмина, которые были мне тогда особенно близки. Сказала ей, что он тоже был гей, и она согласилась послушать. «Мне не нравятся такие стихи, слишком понятные, я люблю, когда непонятные», – сказала она. Тогда я выискала ей какое-то совсем непонятное его стихотворение, и она сказала: «Вот это уже лучше». Я спросила её, где находится клуб «Домино», – я никак не могла его найти, и она сказала, что он на той же трамвайной остановке, где мы с мамой жили в пансионате, сразу налево. Мне это было не очень понятно, потому что сразу налево был как раз наш пансионат. С девочкой этой мы как-то не очень понравились друг другу и больше не встречались.
Видела я ещё пару лесбиянок на специальном нудистском пляже, к которому надо было довольно долго идти, минуя череду обычных пляжей. Я несколько раз дотуда доходила, раздевалась и загорала вместе с нудистами. Меня хорошо приняли, но тамошние девушки предупредили меня, что нудистские пляжи бывают очень разные, и на одних положено быть с бритой пиздой, а на других, наоборот, обязательно должны быть на ней волосы, иначе будут смотреть с неодобрением. И если ты не знаешь специфику пляжа, лучше просто так на нём не показываться, потому что можно нарваться. На том пляже, где загорала я, любили умеренно короткие причёски на пизде, но в принципе были ко всему достаточно толерантны.
А клуб «Домино» я нашла однажды ночью, выйдя немного подышать воздухом. Я стояла рядом с пансионатом, смотрела на него и вдруг обнаружила, что в огромной столовой пансионата, где мы едим каждый день, происходит какая-то движуха: оттуда выходят парни и девушки соответствующего вида, горят огни, слышна дискотечная музыка. Оказалось, по ночам столовая нашего пансионата превращается в главный гей-лесби-клуб Одессы. Меня подивило это чудесное превращение: уж где-где я ожидала найти клуб «Домино», но только не в нашей столовой. Оказывается, всё это время он был у меня под носом. И все оставшиеся ночи я там плясала.
Парень на букву «а»
Мне было двадцать, у меня не было постоянного молодого человека, и я была этим очень довольна. Никакой любви я тогда не хотела, потому что чувствовала – влюблюсь я, и придёт мне конец, как это впоследствии и произошло. Тем не менее от скуки мне иногда хотелось трахаться, но идти куда-то и искать любовников было лень. Мне вообще часто было лень выходить из дома. Тогда я брала свою записную книжку с номерами телефонов, и мне было настолько всё пофиг, что я просто звонила знакомым парням по алфавиту и приглашала к себе на ночь. Естественно, начинала я обзвон с буквы «А», и тот парень, о котором идёт речь, – он как раз был у меня в записной книжке на букву «А», как-то так его звали, впрочем, это неважно.
Мы познакомились, когда я ещё училась в школе, в «Трубе», где тусовались неформалы. Этот парень был очень красивым, худым как жердь и ростом выше двух метров. Все эти годы, между моей школой и третьим курсом философского, он тщетно пытался поступить в театральный, но всегда проваливался на экзаменах. Ещё он писал стихи и тусовался с поэтами, правда, из совсем других кругов, чем те, с которыми общалась я. Работал он гардеробщиком в театре, куда его устроила мама.
Я позвонила ему, просто потому, что он был одним из первых в моей записной книжке, так уж получилось. Он сразу согласился и вскоре был уже у меня дома. Я предупредила его, что между нами может быть только секс и ничего больше. Я была очень щепетильна в этом вопросе и не хотела никому подавать ложной надежды. Трое суток мы почти беспрерывно трахались, а когда всё-таки случались перерывы – этот парень шёл ко мне на кухню и мыл пол. Пол на кухне и правда был в страшном состоянии, но мне было как-то неловко, что гость его каждый день моет. Я уговаривала его оставить пол в покое, но он так и рвался его мыть, мыл – и приговаривал: «Порядок на кухне – порядок в голове». Я слушала его крайне скептически. В голове у меня не было никакого порядка. Я к нему и не стремилась. В голове у меня было что-то вообще неведомое человечеству, что-то совсем запредельное, неописуемое, и порядком на кухне это неописуемое, очевидно, было не испугать.
Потом парень на букву «А» уехал, приходили другие, на букву «Б», «В» и так далее, но недели через три – я была на даче – он мне позвонил и начал с места в карьер: «Почему ты мне не звонишь? Куда ты пропала?» Я растерялась. «А я, между прочим, руку сломал. Могла бы и позвонить, узнать, как я!» – «Я очень тебе сочувствую насчёт руки. Я же не знала…» – сказала я, но он был крайне зол, обижен, наезжал на меня и чего-то непонятного мне требовал. Я повесила трубку. Мне стало грустно. «Эти странные существа, другие люди, чего они хотят от меня? Вдруг, ни с того ни с сего, они привязываются ко мне, чего-то ждут и надеются, хотя я не давала никакого повода. Похоже, даже предупреждения о том, что ничего не будет, только секс, недостаточно. Надо быть с ними осторожнее», – подумала я.
Свет лучше солнца
Я очень сильно любила своего дедушку. Помню, иду я как-то раз по Ленинскому проспекту и прохожу мимо дома, где он жил, а он стоит у подъезда, собирается заходить. Я подошла, он обернулся, вдруг узнал меня, улыбнулся мне, и его лицо просияло, преобразилось. Это была мгновенная вспышка света, лучшего, чем свет солнца. Какого-то особенного, нефизического, не от мира сего. С Егором то же самое. Он всё время светится этим светом. Думаю, будь я слепой, я всё равно бы увидела этот свет. Увидела, как светится мой сын. Это свет лучше солнца.
Пирог
Моя дачная подружка Наташа была на полтора года старше меня, и ей хотелось общаться со старшими ребятами больше, чем со мной. Но они её редко звали. И вот однажды по каким-то причинам старшая девочка Люба, которая была взрослее меня на три года и жила как раз в доме напротив нашего, стала звать Наташу к себе в гости, и Наташа прекратила ходить ко мне и стала ходить к Любе. Как-то я ждала Наташу и увидела, что она едет мимо нашего забора на велосипеде. Но оказалось, что едет она не ко мне, а к Любе, и я расстроилась. Тогда моя бабушка, когда увидела, что Наташа вышла от Любы и собирается домой обедать, подозвала её и сказала: «Что же ты к нам не заходишь? Я как раз испекла очень вкусный пирог». – «Я же не знала, что у вас пирог», – ответила Наташа.
Оговорила парня
Одно время в начальной школе я, вероятно, нравилась одному упитанному умному мальчику. Мы с ним сидели за одной партой. В какой-то момент я заметила, что у меня стали пропадать линейки, возможно, я сама их теряла, роняла, я не знаю. Но однажды я увидела, как этот мальчик достаёт из своей сумки мою линейку. Видимо, он случайно её собрал в свой рюкзак, приняв за свою, – все эти линейки были очень похожи. Но я отчего-то решила, что он специально их у меня ворует. В то время я была очень мнительна и от всех ожидала чего-то нехорошего, потому что мама с детства мне говорила, что дети злы и жестоки, и я всё время ждала этих проявлений их злобности и жестокости в свой адрес. Честно говоря, проявлений этих была куча. И у меня так и отложилось в голове, что этот мальчик воровал у меня линейки. Но его, кстати, я особенно и не винила в этом: я думала, он это делает, потому что я ему нравлюсь. А что там на самом деле было с этими линейками, я и понятия не имею – может, брал, может, нет. Но уже потом, классе в пятом или шестом, я шутки ради рассказала подружкам, что этот мальчик когда-то воровал у меня линейки, рассказала между делом и забыла, а потом это дошло каким-то образом до нашей классной руководительницы, да ещё и в той форме, что мальчик этот якобы клептоман и потому воровал линейки. И она имела беседу с его бабушкой, хотя с того времени, как у меня пропадали линейки, уже прошло года четыре. А я ничего про это не знала и совершенно забыла, что я рассказала подружкам эту историю. И меня нашла в школьном гардеробе его бабушка и страшно орала на меня, что я всем говорю, что её внук клептоман и ворует у меня вещи, а он никогда ничего такого не делал. Я плакала, извинялась, что-то бормотала про то, что было что-то такое, что я так восприняла, четыре года назад, а недавно сдуру рассказала об этом подружкам, но я никогда не говорила, что он клептоман, и вообще, это всё были обычные детские глупости… Мне было ужасно стыдно. Тем более что к мальчику этому я относилась очень хорошо и он ко мне до этого тоже, и, похоже, это был самый умный мальчик в нашем классе. Как оказалось, не только другие дети были злы и жестоки, но и сама я была ничем не лучше. Неспроста блаженный Августин писал, что уже младенцы погрязли в омерзительных пороках. Хотя всё-таки зря они так про детей, моя мама и блаженный Августин. Дети бывают ужасны, это правда, потому что в них виднее то, из чего сделаны все без исключения люди: и способность к любви, доброте, благородству, и способность к жестокости, трусости, предательству. Я люблю детей и часто вижу их внутри взрослых. Всё равно все мы ужасны.
Таинственный поезд
Как-то раз мы с Гошей приехали в шесть с чем-то утра из Москвы в Санкт-Петербург и сели в поезд метро до Ленинского проспекта. Всю дорогу машинист объявлял, как это часто бывает, что «поезд идёт до станции “Автово”». Ну, до «Автово» так до «Автово». Вот наконец и «Автово». Машинист объявил: «Поезд дальше не идёт. Просьба освободить вагоны». Мы встали, вышли и с удивлением увидели, что все остальные пассажиры остались на своих местах. Сидят, как и сидели, не дрогнув. Внимательно посмотрев на людей, оставшихся в поезде, мы обратили внимание, что в их облике присутствует нечто едва уловимо напоминающее восставших мертвецов. Впрочем, честно говоря, основная масса людей по утрам чем-то напоминает восставших мертвецов, ничего особенного. Машинист ещё несколько раз объявил просьбу освободить вагоны. Все сидят. Идёт время, мы с Гошей стоим на платформе с лёгким ощущением жути, как будто попали в какой-то триллер. Потом появился сам машинист, прошёл по вагону, полному людей, некоторые из них показали ему какой-то документ. Тут к нам со спины подошёл помятый мужик и объяснил, что все люди в поезде – сотрудники метро, и они сейчас едут на работу. В Автово большая база метро, ремонтная и обслуживающая, там работает очень много самого разного персонала. И сейчас их туда на этом поезде повезут. Мужик прочитал нам целую лекцию о том, как тут всё в метро устроено, хотя мы его не спрашивали, а потом отошёл и больше не смотрел в нашу сторону. Поезд уехал, и мы видели, что заполнены людьми были только первые два вагона, остальные пустые. Так мы узнали, как сотрудников метро по утрам развозят на работу, и соприкоснулись с одним из тайных аспектов городской жизни.
My favourite penis poems