Драконья кровь
Часть 76 из 82 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Пальцы теплые и кожа мягкая, а шрамы на ней – словно нити.
– Он же сказал, что готов принять мое решение. Я еще удивился, как так? Я ждал гнева, уговоров. Он не привык к возражениям, а тут настоящий бунт. И подумалось, что, возможно, он увидел, что я вырос. И теперь наши отношения изменятся. А он… рассказал, что случилось с тобой.
Ник повел головой и сунул пальцы под галстук.
– Напросился на чай… захотел познакомиться с Лаурой.
Имя мне не понравилось. Кого в здравом уме назовут Лаурой?
– И стал рассказывать. Про церковь, на которой меняли крышу. Про то, как миссис Клопельски выгнала мужа, застав его с любовницей. Про драконов… и про то, что случилось с тобой.
А кофе остыл. У холодного кофе появляется мерзковатый привкус металла. Но я пью, несколько торопливо глотаю холодный напиток, запивая вопрос.
– Я тогда с трудом сдержал вспышку ярости. Мне впервые захотелось убить кого-то, а отец сказал, что он не может вмешиваться, хотя и попросил шерифа присмотреть за парнями, но не уверен, что они все верно поняли. Что нужен кто-то, кто сумеет убедить их не приближаться к тебе.
– И ты…
– Драконья кровь берет свое. – Ник сцепил пальцы. – Я приехал. Я выловил этих придурков… несложно оказалось. Я позволил проснуться зверю, а вот заставить его отступить… может, и вышло бы, если бы не источник. Отец предложил спуститься.
Он сжимал пальцы так, что костяшки побелели.
– Если есть сила, то грех не воспользоваться. Я в том возрасте, когда каналы сформированы, но это не значит, что их нельзя наполнить. Многие целители работают с искусственных источников, а быть хирургом с возможностями целителя всяко интересней, чем просто хирургом. Он умел убеждать. А я… я был честолюбив, это да. И хотелось доказать не только ему, но всему миру, что я чего-то стою.
– Стоишь.
– Мы спустились. И я коснулся воды. А потом вдруг рухнул в нее… помню, было плохо. Тело ломило, а отец поил какой-то дрянью. От нее становилось легче, хотя и ненадолго. Я решил, что просто подцепил какую-то заразу, а он не стал убеждать. Позволил мне уехать, как только я на ноги встал. Конечно, он ведь прекрасно понимал, что у меня дела. И Лаура ждала. Нельзя заставлять ждать прекрасных девушек. Я продержался почти год.
Ник убрал руки под стол. А к своему кофе не притронулся, и я забрала чашку, пусть холодный и не сказать чтобы вкусный, но лучше, чем ничего. Ко всему, когда пьешь, говорить необязательно. А я понятия не имела, что следует говорить в подобных случаях.
– Это началось не сразу. Первое время меня знобило. Я думал, это следствие простуды. Потом стали появляться мысли… разные… о том, что кровь красива. Настолько красива, что я мог застыть во время операции, любуясь этой красотой. Ненадолго, но… потом стал думать, что будет, если из человека эту кровь выпустить. Всю, до капли. Потом вообще, что убить несложно. Что если я захочу, то могу любого… смерть во время операции ведь случается.
Левая щека Ника дернулась.
– Мысли приходили и отступали… и я говорил, что это просто наваждение, что случается. От усталости. Я ведь много работал. И нервы. Лаура стала очень требовательной. Она хотела стабильности и, как выяснилось, денег, ведь у меня их много, но я слишком гордый, чтобы просить. Даже ради нее. Так она сказала. Почему-то дома перестало быть спокойно. А я начал думать о том, что убить можно и Лауру. Когда мне в первый раз приснилось, как я это делаю, я проснулся в ужасе и восторге, потому что это было непередаваемо. Притом сон был ярким. Ошеломляющим. Я лежал и раз за разом прокручивал в голове каждый эпизод, каждую деталь. А потом повернул голову и, разглядывая спящую Лауру, представил, как это будет снова… и испугался.
– Ты ей рассказал?
– Нет, конечно. Она бы не поняла. Я отправился к маме. Я знал, что у нее шизофрения и что я тоже могу унаследовать. Я говорил с ее лечащим врачом… и наверное, если бы у меня хватило духу признаться, меня бы не выпустили. Или нет? Не знаю. Духу не хватило. И я вернулся. Я ушел с головой в работу, сказал Лауре, что это ради нас, что отец требует невозможного, а я сам способен сделать карьеру. Я выматывал себя до состояния, когда просто доползал до кровати и падал. Но самое поганое, что я продолжал видеть сны. И они становились все более яркими, детальными, настоящими, словно мой больной разум хотя бы во снах реализовывал мои желания. А потом я сорвался на Лауру… я не помню из-за чего. Какая-то мелочь, то ли она о чем-то просила, то ли требовала, то ли… неважно, главное, она говорила и говорила, и этот ее громкий голос просто-таки ввинчивался в череп. И я понял, что, если она не заткнется, череп треснет. Я попросил ее замолчать, а она ударилась в слезы и обвинения. И на крик перешла. Это было невыносимо. И я взял ее за горло. Сдавил. Держал и давил, глядя, как она пытается вырваться. И в этот момент я четко осознал, что хочу ее убить. Или не ее, но кого-нибудь. Не так важно на самом деле, кого именно. Я заставил себя разжать руки. Лаура… у нее хватило ума уйти. А я понял, что должен вернуться, что, возможно, отец знает, в чем дело.
Ник замолчал, переводя дыхание. А я допила вторую чашку кофе. Пирогом тоже не побрезговала, исповедь исповедью, а завтрак завтраком.
Есть еще один рецепт яйца в винном соусе. Только гложут меня некоторые сомнения, будет ли смысл в том, чтобы извести полбутылки вина на соус, которым два жалких яйца поливаются.
– Здесь стало легче. Сперва я никому не говорил о своем возвращении…
Это да. Не говорил. И вообще…
– Первое время я просто спал. Сутками. Просыпался, чтобы поесть, и вновь впадал в спячку. На сей раз без снов. И это было чудесно. Жажда крови тоже куда-то подевалась, сменившись полной апатией. Я просыпался. И лежал. Часами. Выбирался на кухню. Ел, потому что помнил, что есть надо. Возвращался и вновь лежал. Впадал в сон. Просыпался. И так по кругу. Отец заглядывал. По-моему, я стал частью его эксперимента. Он подробно расспрашивал, как я себя чувствую, что и почему. Я отвечал. Честно. Мне было все равно. Приезжала Лаура, но ее не пустили. И отец о чем-то говорил с ней. Полагаю, заплатил, и неплохо.
А я почти все время в пещерах проводила.
– В какой-то момент я стал выбираться к морю. Садился и сидел. Смотрел. Часами. И он нашел меня на берегу.
– Кто?
– Лютый. – Ник улыбнулся. – Однажды я пришел, а он ждал. Сидел, глядел на меня сверху вниз и ждал. И я сказал, что помню его. Я действительно его помнил. А он ответил, что тоже помнит. Не словами. И не мыслями. Но тоже понятно. И мы сидели вдвоем… тогда еще вожаком был Изумруд.
– А потом он постарел…
– Потому что я убил отца.
Глава 36
Улыбка Ника исчезла.
– Но давай по порядку. Лютый заново научил меня жить. Рядом с ним я чувствовал себя целым. И это было странно, будто я просто не понимал, что часть меня отсутствует, а тут она нашлась и все стало правильно. Отец обрадовался тоже. Действительно обрадовался. Сказал, что зря сомневался во мне. Знаешь, я всю жизнь ждал этих слов, а когда услышал, то понял, что мне его признание не нужно. Зато появились кое-какие подозрения… сложно объяснить. Когда семейная сила просыпается, ты все начинаешь воспринимать немного иначе. Мир меняется.
Он потер переносицу.
– С миром было неладно. На уровне ощущений. И когда отец говорил. Как будто фальшивая нота в мелодии… он учил меня воздействовать на драконов. И на людей. Полностью подавить волю я не способен, но вот убаюкать разум или убедить, что рядом никого нет, могу. Мне было несложно войти и выйти. В ту ночь я просто вошел и забрал сумку. Содержимое… я говорил. Деньги переведу на счет, скажем, в качестве свадебного подарка.
– Не нужно.
Деньги все еще лежали в тайнике, и я понятия не имела, что с ними делать. Оказывается, денег у меня и своих хватало, а эти… я не дура, я понимаю, что за нами приглядывают. За всеми нами. И такая сумма не останется незамеченной.
– Ты больше хочешь столовое серебро? – Ник приподнял бровь.
А я огрызнулась:
– Не смешно.
– Совершенно не смешно. Я открою фонд. Если не тебе, то твоим детям они пригодятся.
– У меня нет детей.
– Будут.
– Я не уверена. – Я скрестила руки на груди.
– Хорошо. Тогда в старости завещаешь его кому-нибудь, – Ник не собирался отступать. – В тот год я добрался до дневников. Семейный архив разделен на две части. Первая – общедоступная, там девичьи дневники Патриции, воспоминания предков, описание стран, которые они посетили… Как я понял, раньше поводок был не таким жестким. Какие-то заметки и прочая мишура. Вторая закрыта. И сейчас, к моему сожалению, безвозвратно утеряна.
– Совсем безвозвратно?
– Абсолютно. Увы, плесень не щадит старые документы, а еще и мыши с крысами… остались одни дыры. Но кто мог знать?
Действительно.
– Гордон Эшби искал путь улучшить человеческое тело. Сделать его сильнее. Выносливей. А заодно наделить способностями, которые бы сделали человека равным Богу. Так он писал. Он был сверхчестолюбивой сволочью. Вот только мой отец полагал, что именно таким и должен быть настоящий Эшби.
Я помнила портрет.
Высокомерный? Не знаю. Мне он казался просто странным и даже самую малость смешным. Из-за белых волос, которые лежали на плечах кучерявыми волнами. Теперь я знаю и про парик, и про моду, а тогда…
– При рождении ему повредили позвоночник. Это я так думаю. Он жалуется на частые боли в спине, на горб, который появился в юные годы, на то, что одна нога была короче другой и даже обувь не спасала от хромоты. Дар его тоже не отличался стабильностью, хотя стоит признать, что Гордон Эшби имел характер. Собственные недостатки заставили его искать пути и к исцелению, и к возвышению, и к тому, чтобы доказать всем, что он не жалкий калека. И пути эти привели на край мира.
А горба на портрете не было. Горб бы я запомнила. Впрочем, там Гордон Эшби стоял прямо, слегка опираясь на трость. И эту трость мистер Эшби мне тоже показывал, и даже позволил потрогать серебряного дракона в ее навершии.
– Здесь он сумел договориться с айоха. Он много слышал об их воинах и шаманах, о том, что, искупавшись в драконьей крови, можно исцелиться от всех болезней разом. Людям всегда хочется чуда.
Это да.
И, получив его, люди начинают верить, что чудес много. Что их можно вырубить из скалы, разобрать на кости и вывезти. Для Национального музея, ведь он готов заплатить, а если деньги не нужны, то нужен престиж, и науке без чуда никак. Наука желает понять, почему драконы измельчали и стоит ли опасаться возвращения таких вот гигантов.
– К тому времени айоха изрядно пострадали в схватках с племенами каутов и юрги, которые теснили их с запада. Кауты заключили союз с белыми и получили ружья, а юрги всегда отличались многочисленностью. И устали отдавать соседям своих женщин.
– А драконы?
– С драконами не все так просто. – Ник поднялся и потянулся. – Извини. Спина ноет. Целыми днями с бумагами копаюсь, хочу разделить капиталы. Так вот, удержать разум дракона тяжело. Просто удержать. Усыпить – легче. Здесь шла в ход особого рода магия, но спящий дракон не воюет. А поднять в воздух и натравить на кого-то… для дракона все люди одинаковы. Во всяком случае, сверху. И велика возможность, что, уничтожив врагов, он примется и за айоха. Легенды, конечно, утверждали, что когда-то детям дракона удавалось повелевать чудовищами, но это было давно. Даже шаманы признавали, что ружья куда надежней. Эшби и привез ружья, а еще пару сотен каторжан, которым пообещал новую жизнь взамен на службу. По тем временам предложение было весьма выгодным, вот они и старались. Сам он весьма заинтересовался местной магией. Оказалось, что в сверхнасыщенном поле Драконьего берега его куцый дар вполне себе способен раскрыться. А уж если добавить методики айоха…
…Мама собралась проведать племя. Меня она не звала, а я не напрашивалась, потому как не чувствовала ни внутренней потребности, ни вообще какой бы то ни было связи с чужими людьми. И не просто чужими.
Хранители традиций.
Ревнители, мать его, прошлого, в котором остались мертвый дракон и две дюжины женщин, заплативших жизнью то ли за мир, то ли за эксперимент белого гостя. Их даже не похоронили по-человечески.
– Сперва он дотошно разбирал феномен возникновения детей драконов, придя к выводу, что рождаются они под воздействием драконьей крови и только от женщин, наделенных даром. И потому взял себе такую женщину в жены.
И ведь ни одного шамана не осталось в пещерах.
– Он отправился с ней в горы, а потом весьма подробно описал ритуал посвящения. Женщины должны были усыпить дракона и выпустить ему кровь. Дракон умирал. А сердце его превращалось в огненные опалы, которые по сути своей – естественные накопители. Сперва их использовали шаманы, позже, когда Эшби понял, на что наткнулся, он взял торговлю в свои руки. Драконов, само собой, выбирали из молодых, любопытных и слабых, потому размеры камней варьировали.
Меня замутило.
– У них не было возможности отказаться. Если женщина не хотела подниматься в горы, ее изгоняли. Могли и камнями забить. Или еще что похуже… а вот те, кто возвращался, считались завидными невестами. Их по-своему берегли. Само собой, чтобы вновь отправить в горы, потом… Что до детей, то девочки рождались просто одаренными, а мальчики – измененными. Девочек, к слову, появлялось в разы больше.
А стало быть, было кому подниматься и петь свою песню, убаюкивая очередного дракона, слишком молодого и доверчивого, чтобы просто дыхнуть огнем.
Мне было жаль женщин.
И драконов тоже. Кого больше? Не знаю. Себя, наверное, хотя я к тому прошлому не имею отношения.