Драконья кровь
Часть 36 из 82 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Прости.
– Прощу. – Она закашлялась. – Я спать хочу.
– Тогда засыпай. – Ее коса была еще влажной, и Томас, вытащив ее из-под одеяла, аккуратно устроил поверх.
– Не могу. Ты опять уйдешь.
– Чтобы найти лекарство.
– Не надо. Я… поправлюсь так. Просто не уходи. – Она перевернулась, схватила Томаса за руку и вздохнула. – Пожалуйста.
– Не уйду. – Он устроился рядом, хотя делать этого определенно не стоило.
И кого она видит?
Хотя… ясное дело кого. Ревность кольнула так, что просто дыхание выбило. Она все еще любит своего Николаса? Определенно. Дураком Томас себя не считал. И даже если окажется, что Эшби – на всю голову больной ублюдок, это вряд ли что-то изменит для Уны.
– Хорошо, – пробормотала она, утыкаясь мокрым лбом в ладонь. – Я… скоро буду в порядке. Честно.
– Верю.
– И расскажи…
– Что?
– Что-нибудь. Про себя… – Она вцепилась в его ладонь. – Ты не представляешь, как тут тоскливо… с тобой хоть воевать было можно… я тебя боялась.
– Неправда. Признайся, это ты мне подложила ту доску с гвоздем.
– Я. – Уна блаженно улыбнулась.
– Я так ногу рассадил, что шрам остался.
– Вообще-то по задумке ты должен был голову пробить. – Она хихикнула и зашлась хриплым кашлем. – Я тебя терпеть не могла… я хотела, чтобы ты умер.
– Я почти и… похоже, должен был. А умер Берт. – Томас не позволил ей скинуть одеяло. – Лежи уже, убийца… и шершней я с тех пор боюсь.
– Извини.
– А ты меня? Ты ведь защищалась, я же просто дураком был… Берт смеялся, что с девчонкой справиться не способен. Может, все-таки я за лекарством схожу?
– Не хочу. – Она повернулась на бок и уставилась черными глазищами. А ведь не различить, где зрачок переходит в радужку, и от этого слегка жутковато. – Я и так… В детстве, когда я болела, мама закрывала меня в комнате, чтобы не попадалась на глаза отцу. Сидеть одной было тоскливо.
– Меня поили кипяченым молоком.
– И меня. С жиром.
– И с маслом.
– Гадость! – сказали одновременно, и Уна хрипло захихикала. А потом замолчала и сказала: – Они ведь думают на мистера Эшби, верно?
– Да.
– Почему?
– Пока не знаю. Но выясним. Мы все выясним. Закрывай глаза.
– А ты не уйдешь?
– Не уйду.
– А потом? Когда все закончится… ты… ведь уедешь?
– Не знаю, – честно ответил Томас, и она замолчала и закрыла глаза. Дыхание выровнялось, а вот жар остался.
Аспирин все-таки нужен.
И теплое питье. Хоть бы то самое молоко с жиром и маслом, от которого во рту надолго оставался мерзопакостный привкус.
Томас осторожно сел.
Уна спала. И спала крепко. Она шевелила во сне губами, но не говорила. И на прикосновение его не отреагировала.
Ее бы переодеть в сухое, только самому как-то… неудобно. А если просить, то кого?
Милдред?
Она поймет, но будет ли свободна, если они и вправду что-то да нашли?
Не спросишь – не узнаешь. Да и аспирин опять же. Не искать же его по всему дому, а у Милдред наверняка есть аптечка. Женщины в этом плане запасливей мужчин.
В коридоре было пусто. А вот в холле угораздило наткнуться на Аштона.
– Эй, Хендриксон, иди сюда. Иди, иди, раз уж ты соизволил объявиться. Или слишком гордым стал?
– Нет, сэр.
– Ты соображаешь, чего творишь? – Мистер Аштон никогда-то не отличался избытком терпения, а теперь и вовсе, похоже, пребывал в том расположении духа, когда требовалось выплеснуть на кого-то накопившийся гнев. – Ты не отстранен только потому, что я не хочу скандала.
– Спасибо, сэр.
– Издеваешься? – Аштон наклонился и дыхнул смесью жареного лука, табака и мятного лосьона. – Думаешь, твои дружки из Нью-Йорка заступятся? Да они позабудут о тебе, как только дело закроют. А я не забуду.
– Не сомневаюсь, что у вас отменная память, сэр.
Вот не стоило этого говорить.
Не стоило вообще говорить. Сослался бы на несуществующий приказ, придумал бы дело, а потом изобразил бы раскаяние, как случалось.
Глаза мистера Аштона налились кровью:
– Щенок.
– Да, сэр.
– Я тебя не просто вышвырну. – Аштон наклонился и произнес это на ухо с тем выражением, которое не оставляло сомнений, что угрозу он всенепременно исполнит. – Я тебе волчий билет выпишу, засранец ты этакий…
– Конечно, сэр.
Все равно он о переводе думал. Или нет, не думал до недавнего момента.
На плечо легла рука и сдавила так, что кости затрещали. Мистер Аштон гордился своей силой, которую не растерял и после пятого десятка, чем гордился тоже.
– Я тебя посажу вместе с подружкой. За пособничество.
– Простите, сэр?
Пальцы разжались.
– Или думаешь, что деньги твоего приятеля помогут? Не в этом деле… скандал будет. Скоро будет… – Мистер Аштон вдруг успокоился и усы огладил. – А ты иди, куда шел. И вот над чем подумай: не стоит гадить людям, которые так много для тебя сделали…
Возможностью Томас воспользовался.
Люди.
Все люди прячутся за масками, даже сама Милдред. И она смотрит на себя в зеркало, изучая лицо, пытаясь понять, что в ней настоящего.
Опасный вопрос.
– Ты красивая, – Лука стоит за спиной. В зеркале отражается лишь размытая фигура, но Милдред явно ощущает его присутствие. Ей не надо смотреть, чтобы понять, что он делает: тоже разглядывает ее.
Красивая?
Возможно. При деньгах – а зарабатывает она весьма неплохо, в том числе на частных консультациях, – быть красивой несложно.
– И умная.
С этим можно поспорить. Почему она не увидела? Не поняла сразу? Все ведь настолько очевидно.
– Скоро все закончится, правда? – Милдред отвернулась от зеркала и спиной ощутила взгляд отражения. Это невозможно, но тем не менее.
Нервы? Или источник шалит? Та самая преобразованная энергия, которая способна радикально изменять первичные силовые контуры, что сказывается на функционировании классических заклятий. Так в учебнике написано. Страница сто семьдесят третья. И Милдред с болезненной четкостью помнит эту страницу.
Если сосредоточится, вспомнит и другие.
Но правда ли это? Или воображение услужливо воссоздает саму память?
– Прощу. – Она закашлялась. – Я спать хочу.
– Тогда засыпай. – Ее коса была еще влажной, и Томас, вытащив ее из-под одеяла, аккуратно устроил поверх.
– Не могу. Ты опять уйдешь.
– Чтобы найти лекарство.
– Не надо. Я… поправлюсь так. Просто не уходи. – Она перевернулась, схватила Томаса за руку и вздохнула. – Пожалуйста.
– Не уйду. – Он устроился рядом, хотя делать этого определенно не стоило.
И кого она видит?
Хотя… ясное дело кого. Ревность кольнула так, что просто дыхание выбило. Она все еще любит своего Николаса? Определенно. Дураком Томас себя не считал. И даже если окажется, что Эшби – на всю голову больной ублюдок, это вряд ли что-то изменит для Уны.
– Хорошо, – пробормотала она, утыкаясь мокрым лбом в ладонь. – Я… скоро буду в порядке. Честно.
– Верю.
– И расскажи…
– Что?
– Что-нибудь. Про себя… – Она вцепилась в его ладонь. – Ты не представляешь, как тут тоскливо… с тобой хоть воевать было можно… я тебя боялась.
– Неправда. Признайся, это ты мне подложила ту доску с гвоздем.
– Я. – Уна блаженно улыбнулась.
– Я так ногу рассадил, что шрам остался.
– Вообще-то по задумке ты должен был голову пробить. – Она хихикнула и зашлась хриплым кашлем. – Я тебя терпеть не могла… я хотела, чтобы ты умер.
– Я почти и… похоже, должен был. А умер Берт. – Томас не позволил ей скинуть одеяло. – Лежи уже, убийца… и шершней я с тех пор боюсь.
– Извини.
– А ты меня? Ты ведь защищалась, я же просто дураком был… Берт смеялся, что с девчонкой справиться не способен. Может, все-таки я за лекарством схожу?
– Не хочу. – Она повернулась на бок и уставилась черными глазищами. А ведь не различить, где зрачок переходит в радужку, и от этого слегка жутковато. – Я и так… В детстве, когда я болела, мама закрывала меня в комнате, чтобы не попадалась на глаза отцу. Сидеть одной было тоскливо.
– Меня поили кипяченым молоком.
– И меня. С жиром.
– И с маслом.
– Гадость! – сказали одновременно, и Уна хрипло захихикала. А потом замолчала и сказала: – Они ведь думают на мистера Эшби, верно?
– Да.
– Почему?
– Пока не знаю. Но выясним. Мы все выясним. Закрывай глаза.
– А ты не уйдешь?
– Не уйду.
– А потом? Когда все закончится… ты… ведь уедешь?
– Не знаю, – честно ответил Томас, и она замолчала и закрыла глаза. Дыхание выровнялось, а вот жар остался.
Аспирин все-таки нужен.
И теплое питье. Хоть бы то самое молоко с жиром и маслом, от которого во рту надолго оставался мерзопакостный привкус.
Томас осторожно сел.
Уна спала. И спала крепко. Она шевелила во сне губами, но не говорила. И на прикосновение его не отреагировала.
Ее бы переодеть в сухое, только самому как-то… неудобно. А если просить, то кого?
Милдред?
Она поймет, но будет ли свободна, если они и вправду что-то да нашли?
Не спросишь – не узнаешь. Да и аспирин опять же. Не искать же его по всему дому, а у Милдред наверняка есть аптечка. Женщины в этом плане запасливей мужчин.
В коридоре было пусто. А вот в холле угораздило наткнуться на Аштона.
– Эй, Хендриксон, иди сюда. Иди, иди, раз уж ты соизволил объявиться. Или слишком гордым стал?
– Нет, сэр.
– Ты соображаешь, чего творишь? – Мистер Аштон никогда-то не отличался избытком терпения, а теперь и вовсе, похоже, пребывал в том расположении духа, когда требовалось выплеснуть на кого-то накопившийся гнев. – Ты не отстранен только потому, что я не хочу скандала.
– Спасибо, сэр.
– Издеваешься? – Аштон наклонился и дыхнул смесью жареного лука, табака и мятного лосьона. – Думаешь, твои дружки из Нью-Йорка заступятся? Да они позабудут о тебе, как только дело закроют. А я не забуду.
– Не сомневаюсь, что у вас отменная память, сэр.
Вот не стоило этого говорить.
Не стоило вообще говорить. Сослался бы на несуществующий приказ, придумал бы дело, а потом изобразил бы раскаяние, как случалось.
Глаза мистера Аштона налились кровью:
– Щенок.
– Да, сэр.
– Я тебя не просто вышвырну. – Аштон наклонился и произнес это на ухо с тем выражением, которое не оставляло сомнений, что угрозу он всенепременно исполнит. – Я тебе волчий билет выпишу, засранец ты этакий…
– Конечно, сэр.
Все равно он о переводе думал. Или нет, не думал до недавнего момента.
На плечо легла рука и сдавила так, что кости затрещали. Мистер Аштон гордился своей силой, которую не растерял и после пятого десятка, чем гордился тоже.
– Я тебя посажу вместе с подружкой. За пособничество.
– Простите, сэр?
Пальцы разжались.
– Или думаешь, что деньги твоего приятеля помогут? Не в этом деле… скандал будет. Скоро будет… – Мистер Аштон вдруг успокоился и усы огладил. – А ты иди, куда шел. И вот над чем подумай: не стоит гадить людям, которые так много для тебя сделали…
Возможностью Томас воспользовался.
Люди.
Все люди прячутся за масками, даже сама Милдред. И она смотрит на себя в зеркало, изучая лицо, пытаясь понять, что в ней настоящего.
Опасный вопрос.
– Ты красивая, – Лука стоит за спиной. В зеркале отражается лишь размытая фигура, но Милдред явно ощущает его присутствие. Ей не надо смотреть, чтобы понять, что он делает: тоже разглядывает ее.
Красивая?
Возможно. При деньгах – а зарабатывает она весьма неплохо, в том числе на частных консультациях, – быть красивой несложно.
– И умная.
С этим можно поспорить. Почему она не увидела? Не поняла сразу? Все ведь настолько очевидно.
– Скоро все закончится, правда? – Милдред отвернулась от зеркала и спиной ощутила взгляд отражения. Это невозможно, но тем не менее.
Нервы? Или источник шалит? Та самая преобразованная энергия, которая способна радикально изменять первичные силовые контуры, что сказывается на функционировании классических заклятий. Так в учебнике написано. Страница сто семьдесят третья. И Милдред с болезненной четкостью помнит эту страницу.
Если сосредоточится, вспомнит и другие.
Но правда ли это? Или воображение услужливо воссоздает саму память?