Драконья кровь

Она посмотрела с такой надеждой, что Томасу стало стыдно, будто он пообещал что-то, чего не сумеет исполнить.

– Эшби не позволит трогать своих драконов.

– Пока он тут. – Уна сделала шаг и поморщилась. – Ноги затекли… они будут возиться до вечера. И завтра тоже. Редкая удача. В один месяц два дракона. Остальные кинутся искать дикаря, только… он сам ляжет на море. В ближайшую бурю. Знаешь, буря ведь зовет. И не у всех получается не слушать.

Второй шаг. На третьем Томас просто подхватил ее на руки. И Уна не стала вырываться.

– Драконам нельзя подниматься в бурю. Ветер. И потоки нестабильны. Молодняк часто гибнет, пусть Лютый и держит их, но все равно выбираются, уходят, и все. На самом деле до взрослой линьки едва ли треть доживает. Остальных забирает море, да… кого огромного оно еще вынесет, а вот молодых так полностью. Так что дикий не устоит… Теперь точно не устоит.

Томас знал, что она говорит лишь потому, что молчание невыносимо. И важен сам звук голоса, а уж о чем речь – дело десятое.

– Матушка тебя одобрила… впрочем, подозреваю, что она одобрила бы любого мужчину, проявившего ко мне хоть какой-то интерес.

– Тебя это беспокоит?

– Я не хочу туда возвращаться.

– Домой тебе нельзя.

– Я знаю.

– В мотеле тоже небезопасно, – вынужден был признать Томас. – К Эшби тогда?

– Я хотела взять ее чешуи… одну, на память, – Уна вдруг вывернулась. – Дерри тоже так делал. И я… на память, ладно? Я скоро…

Она кинулась к воде, но споткнулась и упала на песок, расплакавшись от бессилия.

– Сиди. – Томас поднял и усадил ее, бестолковую, запахнул куртку. – Объясни, как это делать, и я тебе принесу.

– Институтские тебя не пустят.

На берегу и вправду появлялись деревянные треноги, между которыми повисали веревки с красными лентами.

– Пусть попробуют. – Он коснулся губами ее лба. – Меня пока не уволили.

Конечно, вопрос ближайшей перспективы, но ведь не уволили же.

– Так как?

– На щеке. Они там твердые, но держатся лишь за один угол. Потяни сперва влево, а потом вверх – и сойдут… она скоро линять собралась. Должны легко… но если что, возьми нож.

Его и вправду попытались остановить. Человечек в сером костюме что-то кричал про права, но Томас просто сунул ему под нос бляху.

Жаловаться будут? Пускай.

Плевать на жалобы. А вот мертвый дракон – дело иное. Сердце болезненно сжалось. При сером утреннем свете дракон выглядел иначе. Огромным, конечно, но еще… беспомощным?

Море почти очистилось от крови.

И раны вымыло добела. И бледные кости, проступавшие сквозь рваную шкуру, казались сахарными. А сам дракон хрупким и ненастоящим. Чешуя и вправду отделилась легко. Томас взял несколько штук, а потом, присев у самой морды, заглянул в погасшие глаза и сказал:

– Спокойных снов тебе, девочка.

И стая за облаками отозвалась протяжным плачем, заставившим человека в костюме стиснуть голову, а рабочих отступить. Ненадолго. Но иногда и минута значит многое.



Драконья чешуя холодила кожу. И кажется, я промерзла до самых костей, а может, и кости замерзли. Я совершенно не чувствовала ни рук, ни ног. Сколько я просидела там, с ней?

Была ночь. Теперь утро. Выходит… Море холодное, сейчас и снежок пошел. А купание в ледяной воде никому не прибавляло здоровья. Слягу. Вот назло всем возьму и слягу. Закопаюсь в одеяло, буду молчать, ссылаясь на больное горло, и так, пока не помру.

Или не позволят?

Матушка объявится. Она любит играть в заботу. Но на самом деле мы тяготим друг друга, особенно теперь, когда она окончательно освоилась в большом отцовском доме. Ник? Ему не до меня. Томас?

Я подавила вздох. Теплый. И даже горячий. И пришел. И несет. И хочется поверить, что он навсегда останется таким, только это ведь ложь.

Все мужчины умеют притворяться.

– Уна, ты как? – Дорогу заступил Оллгрим.

– Великолепно, разве не видишь?

Не стоит грубить старому человеку, но он сам виноват. Как я могу себя чувствовать, когда Сапфиры не стало? А Лютый? Его тоже порвали, и знать бы насколько. Ник за ним присмотрит, а потом расскажет.


Я повторила это дважды. Почти получилось поверить.

– Почему вы здесь? – Я бы слезла с рук Томаса, потому как разговаривать с кем-то на равных можно лишь стоя. Но чувствую, если Томас меня отпустит, разговора не получится. Я просто рухну лицом в песок. Вот смеху-то будет.

– А где еще? – Оллгрим закурил. И потянуло дымом, крепким, горьким. Как ни странно, запах этот примирил меня и с людьми, и с самим Оллгримом. – Драконы взбудоражены, к ним соваться – себе дороже.

– А Лютый?

Они что, и вправду боятся?

Оллгрим возле стаи две трети жизни провел и тоже боится? И Гевин, который все тянет шею, выглядывая Сапфиру. Останется смотреть, как ее разделывать будут? И что в этом взгляде? Любопытство? У егеря?

– Эшби к нему пошел. Позаботится.

Я чихнула.

– Будь здорова. И посиди дома пару дней, пока не отойдешь. Все равно там… беспокойно.

Хорошее слово.

Беспокойно. И драконье волнение я чувствую, как слышу их песню, в которой и печаль, и тоска, и прощание с той, что никогда больше не встанет на крыло. А я… я тоже спою.

Потом, когда никто не услышит.

Томас посадил меня в машину, ушел и вернулся спустя пару минут. С пледом.

– У шерифа взял?

Табачные крошки, печенье и прилипший шар старого репейника, который я с немалым удовольствием отодрала и выкинула. Хотелось сделать что-то… что-то такое, чтобы успокоиться. А вместо этого я завернулась в плед.

– Не обеднеет. Так, я отвезу тебя к Эшби. Ты выпьешь чаю, бульона, кофе, горячей воды – неважно, главное, чтобы горячее и много. Потом ляжешь в постель и постараешься заснуть. И будем надеяться, что встанешь здоровой.

Ага. Будем. Я вообще редко болею, даже не помню, когда в последний раз угораздило.

– Уна…

– Я должна была к ней пойти.

– Я знаю. Ты смелая.

– Я дура. – Не стоило обольщаться. А горло начало драть, и слабость усиливалась. Смешно звучит. Слабость. Усиливалась. Ага. Смешно. Слабость усиливалась. А усилие услаблялось.

Я подавила смешок. И покосилась на Томаса, который смотрел на дорогу.

– Думаешь, не понимаю, насколько это опасно? То есть теперь понимаю, а тогда я просто не хотела, чтобы она осталась одна. Знаешь, погано умирать в одиночестве.

В доме Эшби нас встретила полиция и миссис Фильчер, которая попыталась преградить нам путь.

– Я не позволю, чтобы эта шлюха осталась в доме! – Ее голос утонул и породил эхо, которое болью отозвалось в голове. – Это… это просто-напросто неприлично!

– Это не ваш дом, – просипела я, сползая с рук Томаса. Не потому, что сил вдруг прибавилось, просто поймала на себе взгляды. Любопытствующие. Насмешливые. Презрительные. И тот, который усатый, он смотрел очень уж внимательно. Похоже, Томасу придется объясняться. – Идите на хрен.

Это все, что я смогла выдавить.

– Она еще… эта девка… вы слышали?! Нет, вы слышали?! Да как она смеет… да как… – Миссис Фильчер схватилась за руку усатого. – Вы должны задержать ее! Это она убила мою девочку. Она!

Кого я убила? Зои? Так она вроде жива. Или я чего-то не знаю?

– Умерла утром, – тихо пояснил Томас. – Извини, сам не знал.

Вот как… и Зои тоже. Мне жаль. Чуть меньше, чем Сапфиру, но все-таки жаль. Но, помимо жалости, я испытала совершенно невозможную, подловатую радость.

Теперь Ник свободен. Он сможет выбраться из цепей этой заботы. Он найдет себе другую жену, которая, быть может, сумеет дать ему то, что не сумела Зои. И оценит его.

Он ведь замечательный. Правда – мой восторг слегка угас, – возможно, убийца.

– Уна… – Человек-гора умел ходить бесшумно, что мне совсем не понравилось. Такие люди опасны. А большие опаснее маленьких. Во всяком случае, рядом с ним я ощущала себя особенно беспомощной. – Скажите, вы ведь неплохо знали Станислава Эшби?

И так ласково прозвучал его вопрос, что сердце сжалось.

– Вы не поможете нам в одном вопросе? Чуть позже, когда приведете себя в порядок.

Не стоило обманываться, это не было просьбой.