Дорога в Китеж

– Да уж давайте сразу трижды три, – прогудел генерал. – Поглядим, наш ли человек.

Он махнул лакею. Тот зачем-то принес целый поднос маленьких стопочек и ловко наполнил их разноцветными водками.

Перед каждым из мужчин поставили по девять шкаликов (так они, кажется, назывались): три белых, три желтых, три красных.

– Батарея, пли! – рявкнул его величество.

С поразительной сноровкой, совершенно синхронно, царь, генерал и егермейстер девять раз запрокинули голову. Пустые рюмки стучали по столу в такт. Чувствовалась большая практика. Императрица звонко смеялась.

– А вы что же? – удивился Черевин.

– Алкоголя не пью, – объяснил Вика. Это было, допустим, неправдой, но кто проверит?

На действительного статского советника уставились с изумлением.

– Хм, – кашлянул император, словно желал замять бестактность. – А бить любите?

– В каком смысле, ваше величество?

– Острогой. Ночную рыбалку с фонарями любите? На пруду, через прорубь. Увлекательнейшее занятие!

– Прошу прощения, ваше величество, но если я не посплю ночью, то утром не смогу выполнять свои обязанности, – твердо отвечал Виктор Аполлонович.

– Да-да, конечно, – сконфузился самодержец и в растерянности обернулся к супруге.

– Не спеть ли нам, господа? – спросила та с обворожительной улыбкой. – Вы какую музыку предпочитаете, Виктор Аполлонович? Духовную или светскую?

– Я скучен, ваше величество, – развел руками Воронин. – Моя любимая партитура – докладные записки.

Царица была женщина определенно неглупая. Что-то в ее глазах мелькнуло, какая-то искорка.

– Саша, не будем мучить серьезного человека. Отпусти его с богом.

– Да, Воронин, вы ступайте, если вам нужно выспаться, – обрадовался император. – Мы обычно допоздна засиживаемся.

Когда Вика вышел в коридор, отлично спевшийся квартет грянул «Херувимскую» Львовского – три мужских голоса, один женский, одно из любимых песнопений действительного статского советника.

«Вся-акое ныне житее-ейское отложим попече-е-ение», – отменным тенором подхватил Воронин, уверенный, что повторного приглашения в постоянные секретари не последует.





* * *


Как и предсказывал обер-прокурор, в Гатчине чаще всего бывал министр внутренних дел, каждый раз заглядывавший и к Воронину. Отношения с бывшим начальником оставались прекрасными, и это Виктора Аполлоновича немного мучило, он чувствовал себя двуликим Янусом, но терпеливо сносил этот моральный дискомфорт. Говорил себе, что не иудствует ради тридцати сребреников, а спасает отечество, да и Лорис отнюдь не Иисус Христос.

Иногда у государя появлялся брат Владимир, но не часто. Он был увлечен своей «Дружиной» и к тому же получил пост командующего гвардией. Назначение великому князю устроил хитрый Лорис, который, разумеется, знал и о «Священной дружине». Чересчур энергичного Владимира Александровича лучше было отвлечь посторонними делами.

Зато каждый день – Победоносцев опять угадал – к племяннику заезжал Константин Николаевич.

В один из последних мартовских дней великий князь прибыл, когда у Воронина в кабинете находилась жена.

Его высочество вошел поздороваться. Они с Корнелией Львовной были давние приятели.

– Что, Лисистрата, соскучились по мужу? – весело сказал он, пожимая госпоже Ворониной руку, и перешел на заговорщический шепот: – Ничего, осада скоро закончится. Руслан Тариэлович одолеет старика Черномора – с помощью нашего Арамиса – и семья воссоединится.

– Я запуталась. Слишком много литературных отсылок, – изобразила непонятливость госпожа Воронина. – Кто Руслан Тариэлович, поняла, но «Черномор» – это вы о ком? И в чем заключается помощь моего Вики? Он всего лишь временно исполняет секретарские обязанности.

– Бросьте, – засмеялся великий князь. – Я всё знаю от Лориса. Что ваш муж приставлен доглядывать за éminence grise[8], коли сравнение с Черномором вам кажется неудачным. Ну а то, что у мужа от вас секретов не бывает, мне тоже известно.

Лукаво подмигнул и пошел к племяннику, победительный, благоухающий одеколоном.

Донесся легкий, для проформы, стук в дверь, раскатистый голос:

– Саша, что ты сидишь с задвинутыми шторами? В мире весна, солнце! Сядем у окна, я расскажу тебе кое-что прелюбо… – Дверь закрылась.

– Константин Петрович ошибается в одном, – тихо сказала Корнелия Львовна. – Недооценивает этого бонвивана. Государь за один год лишился матери и отца, еще и сам превратился в отца нации. Ему одиноко и бесприютно, он ведь внутренне очень в себе не уверен. Его тянет к людям, перед которыми можно не изображать царя, а просто быть собой. Константин отлично на этом играет. Каждое его появление для государя – праздник. Ты знаешь, каким душкой бывает его высочество, когда ему нужно. Уверена, что былая неприязнь между дядей и племянником поблекла. Посмотри, что происходит. Лорис пытается завоевать ум Александра, Победоносцев – душу, а Константин Николаевич – осиротевшее сердце. Неизвестно, какой из этих рычагов сильнее.






– Даже если так, разве я могу что-то сделать? – нахмурился Вика. Жена, как обычно, была права. Император действительно очень переменился по отношению к Константину. Сегодня, например, уже дважды спрашивал, не приехал ли дядя.

– Конечно, можешь. Ты способен на многое, потому я тебя и люблю. Победоносцев считает себя шахматистом, а тебя – важной фигурой в его игре. Может быть, даже ферзем. А ты перемени роли. Шахматист – ты, это Победоносцев твой ферзь. Разрабатывай собственную партию.

– Например, какую? – спросил внимательно слушавший Воронин.

Жена наклонилась ближе, перешла на шепот.



Когда великий князь вышел от государя и, проходя через приемную, дружески помахал Воронину рукой, тот сделал двойной жест: сначала приложил палец к губам, а потом поманил к себе – со всей возможной почтительностью. Немного удивившись, Константин Николаевич зашел в секретарскую.

– Вы желаете мне что-то сообщить?

Вика бровями показал на дверной проем. Его высочество оглянулся на зевающего за столом генерала, кивнул и подошел ближе.

– Что такое? – шепнул он.

– Ваше высочество, – тихо заговорил Виктор Аполлонович, изображая мучительные колебания. – Я могу на эту… болезненную тему только с вами… Только вы можете предпринять действие, которое на уме у всех, однако же ни у кого не хватает смелости… – Запнулся и, словно набравшись мужества: – Вы ведь тоже об этом думаете. Не можете не думать…

Чрезвычайно заинтригованный, великий князь придвинулся.

– Да о чем я должен думать?

– О том, что произойдет, если… если террористы убьют императора, – одними губами, беззвучно произнес Воронин.

– Это невозможно при таких мерах предосторожности!

– А взорвать Зимний дворец было возможно? Народовольцы – сущие дьяволы, способные пролезть в любую щель. Поверьте, я знаю, что говорю. Я ведь состоял в Следственной комиссии. Вообразите, что произошло ужасное – новый государь тоже убит. Наследнику Николаю двенадцатый год. Значит, править империей будет регент. В ситуации еще более тяжелой, чем нынешняя. А кто будет регентом, не определено. Все боятся говорить об этом с его величеством. Случись беда – начнется безвластие, смута. Страшнее этого ничего не бывает.

– Разве не очевидно, что регентом должен быть старший родственник, я? – спросил Константин Николаевич, сдвигая брови. Кажется, перед ним только сейчас открылась подобная перспектива.

– Закон прямо этого не устанавливает, но по династической логике регентом скорее станет следующий по возрасту брат императора.

– Владимир?! Но он для этого совершенно негоден!

– Вот и я об этом, – многозначительно молвил Виктор Аполлонович, а больше ничего говорить не стал.

Великий князь пришел в волнение.

– Нет, я с Сашей про это говорить не могу… – прошептал он, подумав. – Лорис? Чересчур осторожен, не захочет расстраивать царя…

– Если позволите, заговорить с его величеством на эту тему могу я, улучив правильный момент, – предложил тогда Вика. – Я не боюсь вызвать на себя гнев. Вы меня знаете много лет. Наши пути сходились и расходились, но вам известно, что я никогда не дорожил карьерой. Я до сих пор в том же чине, который получил еще при вас.

– Это верно, – кивнул Константин. – Я знаю, мой дорогой Арамис, что вы всегда были паладином империи.

– Пусть государь на меня рассердится. Пусть выгонит. Но кто-то должен поселить эту мысль в его голову. Всё, что мне нужно, – ваше соизволение.

На глазах у великого князя выступили растроганные слезы.

– Когда вы это сделаете, мой верный мушкетер? – прошептал Константин.

– Завтра же. Приезжайте к обеду. Если у нас не будет возможности перекинуться словом, я подам вам вот такой знак. – Воронин почесал подбородок. – Это будет означать, что разговор состоялся и прошел успешно. Можете без опасений беседовать об этом с его величеством с глазу на глаз.

Из приемной генерал Черевин с любопытством наблюдал за загадочным перешептыванием.

– Благодарю вас, благодарю, – с чувством сказал великий князь и пошел к выходу.

– Вы уверены, ваше высочество? – громко спросил вслед Вика.

– Абсолютно, – обернулся Константин. – Обязательно сделайте это. Tâtez le terrain.[9]

Тряхнул кулаком, что, очевидно, должно было придать секретарю твердости. Удалился.

– О чем это он? – с любопытством спросил генерал.

– Не спрашивайте, – озабоченно отвечал Воронин. – Это важное дело, касающееся только государя.





* * *