Дорога в Китеж

– Стирать – ладно, а еть не дам.

– Есть не дашь? Почему?

Сверкнула глазами:

– Лучше руки на себя наложу!

Адриан сообразил, что она ослышалась. Рассердился.

– Сдалась ты мне – еть тебя, лягуха! Есть. Еду готовить.

– Сам ты жаба! – крикнула девушка.

Есаул засмеялся. Диалог его развеселил. Но у Ларцева времени на препирательство не было.

– Умеешь кухарить?

– Только кашу варить. Хлеб маманя пекла. Похлебку бабаня. Обещали обучить, не поспели…

– Кашу так кашу. Мне все равно. Ночью вернусь – чтоб горячая была. Поняла, лягуха?





* * *


На равнине идти по следу шайки было легко, поэтому двигались быстро. Потом начались травяные холмы, там отпечатки копыт виднелись тоже хорошо. Но повыше, на камнях, Адриан спешился. Шел, пригнувшись, глядел под ноги. Смотреть вверх и по сторонам поручил стражникам – они держали свои «берданы» наготове. Заказанные через владикавказскую контору многозарядные «винчестеры» на линию еще не поступили.

Есаул сначала шагал рядом, давал советы, но скоро увидел, что инспектор в помощниках не нуждается, и закурил трубку.

Погода была ясная, солнце жарило умеренно, время от времени прячась за облака. Еще и свежий ветерок поддувал.

Часа через три, когда Ларцев уже начал сомневаться, не ошибся ли он насчет близости разбойничьего лагеря, атаман наконец пригодился.

– А, я знаю, где они встали! – сказал он. – Вон там, на Шлеме. Удобное место.

И показал на небольшую возвышенность посреди долины. Холм был правильной конической формы, весь поросший густым кустарником.

– Там наверху пустая площадка, обзор во все стороны. На спусках колючие заросли, не продерешься. Подняться можно только по тропке. Никто тайно не подкрадется. Но оно же и плохо. Спуститься можно тоже единственным путем. – Рыбин был доволен. – Вы правильно рассудили, Адриан Дмитриевич. Клайнкуй уверен, что его не будут преследовать, и допустил неосторожность. Он в капкане. Надо ночью залечь в траве, а когда они утром спустятся, дадим залп.

– Нет, не годится, – ответил Ларцев. – У нас винтовки однозарядные. Всех залпом не уложим. Кто-нибудь уцелеет или будет только ранен. Уйдут обратно на холм. Начнут оттуда стрелять. Они в укрытии, мы на открытом месте. Перестреляют, как перепелок. Плохой план.

– Так придумайте получше! – обиделся атаман.

А Ларцев уже придумал. Он прикидывал окружность холма Шлем, по привычке считая на ярды.

Примерно триста. Стало быть, хватит пятнадцати костров.

Собрал людей, разъяснил задачу сначала всем, потом каждому по отдельности.

Стражники отправились собирать хворост, а Ларцеву больше делать было нечего. Он улегся на траву и уснул, велев себе пробудиться после заката.





* * *


В темноте перетаскали хворост к подножию, разложили кучами.

Подожгли, когда луна скрылась за плотными облаками.

Сухой хворост занялся сразу. Холм осветился со всех сторон. С запада дул ветер, перекинул огонь на кусты. Вверх быстро поползла желто-красная полоса. Трещали ветки, сыпались искры, по склону поднимался дым. Зрелище было впечатляющее. Уж на что Ларцев был нечувствителен к красоте, а огненным шлемом на черном фоне залюбовался.

Люди лежали полукругом, целясь в то место, где тропинка спускалась на поле. Через несколько минут на ярко освещенное пространство один за другим вынеслись всадники. Один, в белом, как и предполагал Адриан, остановил коня, собрал остальных вокруг себя. Что-то кричал, размахивал рукой.

Всадников было не шестеро, а семеро. Один, должно быть, во время набега оставался сторожить лагерь.

Сигналом должен был стать выстрел Ларцева. Адриан приложился, целя под белую папаху.


Гулкий удар. Белый, всплеснув руками, вывалился из седла. Сразу же загрохотали «берданы». Потом револьверы.

Абреки даже не пытались отстреливаться. Трое упали сразу. Остальные попробовали уйти в темноту, но ни одному не удалось. Расстрел длился недолго. Через полминуты все семеро лежали на земле. Уцелела только белая лошадь вожака, превосходная крепконогая кабардинка. Она храпела и дрожала, боялась страшной черноты, изрыгавшей гром и молнии.

– Ай, лихое дело! – восхитился станичный атаман. – Жалко похвастать будет нельзя. И кобылу жалко, ей цена тыща рублей.

Приложился к своему семизарядному «спенсеру», застрелил лошадь.

– Зачем? – удивился Ларцев.

– Прознают в горах – беда. У каждого из абреков родня. Станут мстить, таков ихний обычай. Налетят, как осы. Вы своим строго-настрого накажите, чтобы рты на замок. Людские и конские трупы мы закопаем. Мало ли куда Клайнкуй джигитов увел. Может, в Дагестан или еще куда.

Адриан кивнул. Совет был ценный.

– Всем оставаться на месте!

Медленно, осторожно он один вышел на освещенную площадку. Каждому из абреков издали всадил по две пули, для верности.

Над главарем присел. Проверил свой выстрел. Хороший, точнехонько в висок. Стал осматривать мертвеца дальше.

Одежда тонкого сукна. Дорогое серебряное оружие. Видно, бандита неплохо кормил его кровавый энтерпрайз. Из нагрудного кармана, с газырей, свешивалась золотая цепочка. Сунул пальцы, нащупал часы. Что-то там лежало еще. Какая-то картонка.





* * *


В лагере никто не спал. Вернувшихся стражников обступили со всех сторон, начали расспрашивать, как и что. Те скупо отвечали, что абреки ушли в сторону Главного хребта, пешком не угнаться.

К Адриану подошла насупленная переселенка. Сунула котелок, ложку.

– На. Каша.

Он попробовал, скривился.

– Ты куда столько соли насыпала?

Сверкнула глазами.

– Будешь лягухой называть – жри такую.

Пересоленное Ларцеву есть не хотелось.

– А как тебя называть?

– Тоська. А то «лягуха»!

– Я тебя буду звать Тосей и даже Антониной. Только готовь съедобное.

– Нá коли так, – проворчала суровая девица.





Подала другую миску, и там каша была какая надо.

Он, обжигаясь, стал есть.

– Читать-писать умеешь?

– Зачем это?

– Затем, что стирать белье и кашу варить мало. В лагере всякий человек должен работать на полную силу. Хочешь у меня служить – выучись читать, писать и считать.

– Зачем это? – подозрительно повторила она.

– Придется еду покупать. Счет деньгам вести. У меня на это времени нет. Учись у кого хочешь. Десятника Михайлова попроси, он добрый. Через неделю проверю. Это называется «сдавать экзамен». Сдашь – положу жалованье. Не сдашь – выгоню. Я людей, которые ленятся или тупые, не уважаю.

– Не желаю я! – объявила Антонина.

– Тогда катись на все четыре стороны прямо сейчас. Другую найду.