Дорога тайн

– Я похожа на вашу мать? – спросила Флор.

Она была проституткой-трансвеститом. В те дни в Оахаке было не так много проституток-трансвеститов; Флор действительно выделялась среди них, и не только своим ростом. Она была почти красива; и ее красоту ничуть не портил замеченный Лупе дымчатый след над верхней губой от выбритых усов.

– Вы немножко похожи на нашу маму, – ответил Хуан Диего. – Вы обе очень симпатичные.

– Флор намного выше, и еще кое-что, о чем ты знаешь, – сказала Лупе, проводя пальцем по верхней губе; Хуану Диего не нужно было переводить это.

– Вы, дети, не должны быть здесь, – сказала им Флор. – Вы должны быть в постели.

– Нашу мать зовут Эсперанса, – сообщил ей Хуан Диего. – Может, вы видели ее здесь; может, вы ее знаете.

– Я знаю Эсперансу, – сказала Флор. – Но здесь она не попадается мне на глаза. Здесь вы мне все время попадаетесь.

– Может, наша мама самая популярная из всех проституток, – предположила Лупе. – Может, она никогда не покидает отель «Сомега» – мужчины просто приходят к ней.

Но Хуан Диего этого не перевел.

– Что бы там она ни болтала по-своему, я могу вам честно сказать одно, – ответила Флор. – Все, кто хоть раз оказался здесь, были замечены – уж поверьте мне. Возможно, вашей матери здесь вообще не было. И возможно, вам, ребятишки, лучше идти спать.

– Флор много знает о цирке, он у нее в голове, – сказала Лупе. – Давай спроси ее об этом.

– У нас есть предложение от «La Maravilla» – просто делать вставной номер, – сказал Хуан Диего. – У нас была бы своя палатка, только вместе с собаками – это дрессированные собаки, очень умные. Я не уверен, что вы общаетесь с людьми из цирка, я прав? – спросил мальчик.

– С карликами я не общаюсь. Надо где-то проводить черту, – сказала Флор. – Карлики проявляют ко мне непомерный интерес – они меня просто достали.

– Мне сегодня не уснуть, – пролопотала Лупе Хуану Диего. – Мысль о карликах, которые достали Флор, не даст мне уснуть.

– Ты сказала мне спросить ее. Я тоже не смогу уснуть, – ответил Хуан Диего.

– Спроси Флор, знает ли она Соледад, – сказала Лупе.

– Может, мы не хотим это знать, – заметил Хуан Диего, но спросил Флор, не знает ли она жену укротителя львов.

– Она одинокая, несчастная женщина, – ответила Флор. – Ее муж – свинья. В его случае я на стороне львов, – сказала Флор.

– Полагаю, вы не встречаетесь и с укротителями львов, – сказал Хуан Диего.

– Только не с этим, chico[18], – сказала Флор. – Разве вы не дети из «Niños perdidos»? Разве не там работает ваша мать? Зачем вам переезжать в палатку с собаками, если в этом нет необходимости?

Лупе начала перечислять причины.

– Первое: любовь к собакам, – начала она. – Второе: быть звездами – в цирке мы могли бы стать знаменитыми. Третье: потому что человек-попугай будет навещать нас, и наше будущее… – Она на секунду замолчала. – Во всяком случае, его будущее, – сказала Лупе, указывая на брата. – Его будущее в руках человека-попугая, с цирком или без цирка – я просто знаю это.

– Я не знаю человека-попугая – я никогда с ним не встречалась, – сказала Флор после того, как Хуан Диего не без усилий перевел перечень Лупе.

– Человек-попугай не хочет женщин, – сообщила Лупе, а Хуан Диего перевел. (Лупе слышала, как Эдуардо говорил об этом.)

– Я знаю уйму мужчин-попугаев! – сказала проститутка-трансвестит.

– Лупе имеет в виду, что человек-попугай принял обет безбрачия, – попытался объяснить Хуан Диего, но Флор не дала ему закончить то, что он собирался сказать.

– О нет – я не знаю никого из таких мужчин, – сказала Флор. – У человека-попугая есть вставной номер в «La Maravilla?»

– Он новый миссионер в храме Общества Иисуса – он иезуит из Айовы, – ответил Хуан Диего.

– Иисус-Мария-Иосиф! – снова воскликнула Флор. – Так вот он какой – человек-попугай.

– У него убили собаку – это, вероятно, изменило его жизнь, – сказала Лупе, но Хуан Диего оставил это непереведенным.

Тут их отвлекла драка перед отелем «Сомега»; должно быть, выяснение отношений началось в отеле, но затем перекинулось со двора на улицу Сарагоса.

– Черт, это добрый гринго – этот малыш никого и пальцем не тронет, – сказала Флор. – Во Вьетнаме ему было бы безопаснее.

В Оахаке становилось все больше и больше американских парней-хиппи; некоторые из них приезжали с подругами, но подруги никогда не задерживались надолго. Большинство парней призывного возраста были одни или оставались одни в конце концов. Они бежали от войны во Вьетнаме или от того, во что превратилась их страна, говорил Эдвард Боншоу. Айовец связывался с ними, он пытался им помочь, но большинство юношей-хиппи не были религиозно настроены. Как и собаки на крыше, они были потерянными душами – они дичали или, как призраки, слонялись по городу.

Флор тоже связалась с молодыми американскими уклонистами; все эти потерянные парни знали ее. Возможно, они любили ее, потому что она была трансвеститом – она все еще была мальчиком, как и они, – но потерянные американцы также любили Флор за то, что у нее был великолепный английский. Флор жила в Техасе, но потом вернулась в Мексику. Свою историю Флор всегда излагала в одних и тех же выражениях. «Скажем так, моя единственная вылазка из Оахаки привела меня в Хьюстон, – начинала она. – Вы когда-нибудь бывали в Хьюстоне? Скажем так, мне пришлось уехать из Хьюстона».

Лупе и Хуан Диего и прежде видели этого доброго гринго на улице Сарагоса. Однажды утром брат Пепе обнаружил его спящим на скамье иезуитского храма. El gringo bueno[19] пел во сне ковбойскую песню «Дороги Ларедо» – только первый куплет, снова и снова, как сказал Пепе.

Как-то я проходил по дороге Ларедо,

По дороге Ларедо проходил как-то я.


И в саване белом увидел ковбоя,

Молодого ковбоя, холодного, как земля.





Этот хиппи всегда дружелюбно относился к детям свалки. Что касается драки, которая началась в отеле «Сомега», то, как оказалось, el gringo bueno даже не дали одеться. Он лежал, свернувшись калачиком, на тротуаре, в позе эмбриона, чтобы защититься от пинков; на нем были только джинсы. Вообще-то, он носил сандалии и грязную рубашку с длинными рукавами, другой рубашки дети свалки на нем не видели. Но Лупе и Хуан Диего раньше не видели и его огромной татуировки. Хилую грудь хиппи украшал Христос на кресте – окровавленное лицо Иисуса, с терновым венком. Голый живот хиппи занимало туловище Христа, включая рану от копья. Руки Христа (с жестоко истерзанными запястьями и ладонями) были вытатуированы на руках и предплечьях хиппи. Казалось, что верхняя часть тела Христа была насильственно прикреплена к верхней части тела доброго гринго. И распятому Христу, и хиппи следовало побриться, и их длинные волосы одинаково спутались.

На улице Сарагоса над парнишкой стояли два вышибалы. Хуан Диего и Лупе знали Гарзу – того, что был высоким и бородатым. Он либо впускал вас в вестибюль «Сомега», либо нет; обычно это он гнал детей оттуда. Гарза отвечал за порядок и во дворе отеля. Другой вышибала – молодой и толстый, по имени Сезар – прислуживал Гарзе. (Гарза был матерщинником.)

– Так вот как вы развлекаетесь? – сказала Флор двум вышибалам.

На тротуаре улицы Сарагоса стояла еще одна проститутка, одна из самых молодых; оспа оставила серьезные отметины на ее лице, а одежды на ней было не больше, чем на добром гринго. Ее звали Альба, что означает «заря», и Хуан Диего подумал, что она похожа на девушку, с которой можно встречаться разве что лишь пока рассветает.

– Он мало мне заплатил, – сказала Альба, обращаясь к Флор.

– Она хочет больше, чем назвала вначале! – крикнул el gringo bueno. – Я заплатил ей столько, сколько она сказала.

– Возьмите гринго с собой, – сказала Флор Хуану Диего. – Если вам удается улизнуть из «Потерянных детей», значит вы можете и прокрасться обратно – верно?

– Утром его монахини увидят, или брат Пепе, или сеньор Эдуардо, или наша мать, – сказала Лупе.

Хуан Диего попытался объяснить это Флор: что у него с Лупе общая спальня и ванная, что их мать без предупреждения приходит мыться в ванную и так далее. Но Флор хотела, чтобы niños свалки увели с улицы доброго гринго. «Niños Perdidos» был безопасным местом; детям следовало взять хиппи с собой – никто в приюте не будет его бить.

– Объясните монахиням, что вы нашли его на тротуаре, что вы просто занимаетесь благотворительностью, – посоветовала Флор Хуану Диего. – Скажите им, что у пацана не было татуировки, а когда вы утром проснулись, распятый Христос был по всему телу доброго гринго.

– И мы слышали, как он не час и не два пел во сне эту ковбойскую песню, но мы не видели его в темноте, – сымпровизировала Лупе. – Наверное, еl gringo bueno делал эту татуировку в темноте всю ночь!

Словно по команде, полуголый хиппи запел; уже не во сне. Должно быть, он пел «Дороги Ларедо», чтобы подразнить двух вышибал, которые донимали его, – только на этот раз второй куплет:

– По одежке в тебе признаю я ковбоя, —

Прошептал он. – Постой, не спеши, погоди!

Я тебе расскажу, что со мною случилось,

Почему умираю я с пулей в груди.





– Иисус-Мария-Иосиф, – тихо сказал Хуан Диего.

– Эй, как дела, друган на колесах? – спросил добрый гринго Хуана Диего, как будто только что заметил мальчика в инвалидном кресле. – Эй, быстроходная сестренка! Еще не схватила штраф за превышение скорости? – (Лупе уже втыкалась инвалидным креслом в доброго гринго.)

Флор помогла хиппи одеться.

– Если ты еще раз прикоснешься к нему, Гарза, – сказала Флор, – я отрежу тебе член и яйца, пока ты спишь.

– У тебя такой же шланг между ног, – сказал Гарза проститутке-трансвеститу.

– Нет, мой шланг гораздо больше твоего, – парировала Флор.

Сезар, помощник Гарзы, начал было смеяться, но Гарза и Флор так посмотрели на него, что он замолк.

– Ты должна называть изначальную цену, Альба, – сказала Флор молодой проститутке с плохой кожей. – Ты не должна менять свою цену.

– Ты мне не указ, что делать, Флор, – сказала Альба – но только издали, когда она уже вернулась во двор отеля «Сомега».

Флор дошла с детьми свалки и добрым гринго до самой Сокало, после чего повернула обратно.

– Я твой должник! – крикнул ей вслед молодой американец. – Я и ваш должник, niños, – сказал хиппи детям. – Хочу отблагодарить вас.

– Как же нам его спрятать? – спросила Лупе своего брата. – Этой ночью мы без проблем можем незаметно протащить его в «Потерянных детей», но мы не сможем утром незаметно вытащить его.

– Я думаю над тем, что его татуировка кровоточащего Христа – это чудо, – сказал ей Хуан Диего. (Эта мысль явно понравилась читателю свалки.)

– Это и есть чудо, вроде того, – начал рассказывать el gringo bueno. – Идею сделать эту татуировку мне…

Но в тот момент Лупе не дала потерянному молодому человеку рассказать его историю.

– Пообещай мне кое-что, – сказала она Хуану Диего.