Дорога мертвеца. Руками гнева
Часть 71 из 82 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Продолжай в том же духе, черный. Продолжай — и однажды проснешься у стервятников под лапами, слышишь меня?
— Я-то слышу, — сказал цветной парень и чуть ли не зевнул. Билли Боб снова затопал к фургону, подтянул свои протертые штанцы, затем вдруг повернулся и пошел обратно.
— Альберт, — сказал он, снова грозя негру пальцем, — если бы где-то здесь был неподалеку Боженька наш Иисус, он бы быстро все расставил по местам. Он бы честно сказал, кто из нас черномазый, а кто — нет.
— Да, мистер Билли Боб, совет свыше мне бы не помешал, а то я иногда как-то путаюсь слегка на этот счет…
Билли Боб на мгновение замер и всю силу вложил во взгляд — будто одним этим взглядом хотел скинуть Альберта с повозки. Но в конце концов сдался. — Ладно, к черту… Эй, ты. — Он посмотрел на меня. — Садись давай, пока я не передумал. И консервы свои отдашь в уплату — слышишь, что говорю?
Я молча кивнул.
На этот раз Билли Боб повернулся и вошел-таки в фургон, громко и зло хлопнув дверью. Я же, отвернувшись, уставился на Альберта. Тот подался всем телом вперед, протягивая здоровенную лапищу. Как раз перед тем, как взяться за нее, я еще раз взглянул на зверя в клетке. Наши взгляды встретились, и чудная тварь божья раздвинула губы, оскалившись будто в улыбке.
Когда я сел рядом с Альбертом, тот сказал:
— А нашему мистеру Билли Бобу заплатка на заду не помешала бы, да?
Мы засмеялись на пару.
— Оставь себе бобы и консервы, парень, — сказал Альберт после того, как мы двинулись в путь. — От второго у меня болит живот, а от бобов мистер Билли Боб пускает ужасно вонючие газы. Я бы рад их не нюхать, но никто другой со мной не водится. — Спасибо, что разрешаете оставить, — ответил я, — потому что ни консервов, ни бобов у меня нет. Только пара корок черствого хлеба и немножко вяленого мяса.
Альберт захохотал раскатисто — будто ничего смешнее в жизни не слыхал. Стало ясно, что никакого почтения к Билли Бобу он не питал.
— А что за зверюга в клетке? — поинтересовался я. — Это медведь остриженный или?..
Альберт снова рассмеялся.
— Нет, это не медведь, а обезьяна джунглей, происходит из того же места, что и все мы — цветные. Шимпанзе ее величать, но мы ее зовем Гнилоперст — она однажды какую-то заразу подхватила, и на ее правой руке палец сгнил. Так, по крайней мере, Билли Бобу сказал парень, который ее продал, обезьяну этакую…
Мне вспомнился знак на боку фургона.
— Обезьяна-силач? — уточнил я.
— Она самая, — кивнул Альберт.
Я нашел место для костылей и пакета с едой, затем откинулся назад, положив руки на колени.
— Ты, я смотрю, заплутал на жизненной дороге, парень, да и вид у тебя шибко усталый. Коли не брезгуешь к плечу моему привалиться — валяй, не в тягость.
— Да я еще полон сил, — отмахнулся я. Но не успел фургон откатиться вдаль от того места на дороге, где меня подобрали, как глаза мои стали слипаться против воли, и я вдруг осознал, как сильно устал. Поэтому, склонившись к плечу Альберта, большому и пахнущему овечьей шерстью, из которой было сделано его старенькое пальто, я почти сразу уснул.
Ночь, когда они не пошли на ужастик
Посвящается Лью Шайнеру, Эта история не отворачивается от боли
Поедь они в драйв-ин, как и планировали, ничего не случилось бы. Но Леонарду драйв-ин без телочки — не драйв-ин, и он уже слышал про «Ночь живых мертвецов» и знал, что там снимается ниггер. Не собирался он смотреть киношки с ниггерами. Ниггеры собирают хлопок, ремонтируют квартиры и продают ниггерских шлюх, но он еще ни разу не слышал про ниггеров, которые убивают зомби. А еще ему говорили, что в этом фильме белая телка дает ниггеру себя пощупать, и это его бесило. Любая белая девушка, что дает ниггерам, — явно самая грязная дрянь в мире. Наверняка из Голливуда, Нью-Йорка или Уэйко, или еще какой забытой богом дыры.
Вот Стив Маккуин отлично и убивал бы зомби, и девок щупал. Он — мужик что надо. А ниггер? Нет уж, спасибо!
Блин, этот Стив Маккуин крутой. Как он толкает речи в своих киношках — сразу думаешь, что их кто-то для него написал. Он за словом в карман не лез, и взгляд у него был реально крутой и суровый.
Леонард хотел бы быть как Стив Маккуин или хотя бы Пол Ньюман. Такие всегда знают, что сказать, да и перепадало им наверняка часто. Уж точно им не бывало так скучно, как ему. Так скучно, что казалось, он помрет от скуки до конца ночи. Скука-скука-скука. Ничего интересного, пока стоишь на парковке у «Дэйри Квин», облокотившись на «Шевроле Импалу» 1964-го, и пялишься на шоссе. Он подумал, может, безумный старикан Гарри, который работал уборщиком в средней школе, прав насчет летающих тарелок. Гарри вечно что-то видел: бигфутов, шестиногих хорьков, все такое. Но, может, насчет тарелок он все-таки прав. Говорил, видел одну такую позапрошлой ночью над Мад-Крик, и она стреляла по земле лучами, похожими на карамельные палочки. Леонард думал, что если Гарри правда видел тарелки и лучи, это лучи скуки. Вот способ космическим уродам захватить землян — наслать скуку смертную. Растаять от лазеров и то лучше. Хотя бы быстро, а сдохнуть от скуки — это как если тебя защиплет насмерть стая уток.
Леонард все смотрел на шоссе, представляя летающие тарелки и лучи скуки, но его мысли разбегались. Наконец он сосредоточился на чем-то на шоссе. Дохлый пес.
Не просто дохлый пес. А прям ДОХЛЫЙ ПЕС. Псину переехала как минимум фура, а то и несколько. Будто псиный дождь прошел. Куски собачатины по всему асфальту, а одна лапа лежала на противоположной обочине — торчала, словно махала в приветствии. Доктор Франкенштейн с грантом Джона Хопкинса и ассистентами из НАСА и то бедолагу не собрали бы.
Леонард наклонился к своему верному пьяному компаньону Билли — также известному в их банде как Пердун, потому что был величайшим чемпионом горящего пердежа в Мад-Крике, — и спросил: «Видишь там псину?»
Пердун посмотрел, куда показывал Леонард. До этого он собаку не замечал, для него зрелище было не такое обыденное, как для Леонарда. Псиный пазл вызвал воспоминания. Пердун вспомнил собаку, которая была у него в тринадцать. Большая и славная немецкая овчарка, любившая его больше мамы.
Дурацкую псину как-то угораздило перекинуть свою цепь через забор с колючей проволокой и повеситься. Когда Пердун ее нашел, увидел вывалившийся язык, похожий на набитый черный носок, и отметины, где она скребла лапами землю, не находя опоры. Казалось, собака выцарапала в грязи зашифрованное послание. Когда Пердун рассказал об этом своему старику, весь в слезах, тот лишь посмеялся и ответил: «Не иначе как предсмертная записка, блин».
Теперь, когда он смотрел на шоссе, пока в брюхе тепло плескались кола с виски, на глаза навернулась слеза. Последний раз он так рассиропился, когда выиграл турнир по горящему пердежу с десятисантиметровым фонтаном огня, который выжег все волосы с жопы, и банда вручила ему в награду цветные семейники. Коричнево-желтые, чтоб носить, часто не меняя.
И вот они, Леонард и Пердун, на парковке у «ДК», облокотившись на капот «Шевроле Импалы» Леонарда, сосали колу с виски, мучились от скуки, печали и недотраха, глазели на дохлого пса и не знали, чем заняться, кроме как пойти на ужастик с ниггером. Что, если уж по чесноку, было бы терпимо, если идти с телочками. Телочки компенсируют множество грехов, а то и помогают наделать парочку хороших, если рожей вышли.
Но ночь была кошмарная. Чего-чего, а телочек не было. Хуже того — ни одна девушка из всей школы не станет с ними встречаться. Даже Мэрилу Флауэрс, а у нее вообще какая-то болезнь.
Все это жуть как угнетало Леонарда. Он еще мог понять, в чем беда Пердуна. Он стремный. С рожей, которая привлекает только мух. И хотя чемпионство по горящему пердежу придавало немалый престиж в банде, для ухаживания за девушками в этом не хватало чего-то этакого.
Но провалиться, если Леонард понимал, что с ним не так. Красавчик, хорошо одевался, и машина отлично гнала, если не дешевкой заправлять. У него даже была пара баксов в кармане от кражи в прачечных с самообслуживанием. И все же его правая рука уже разрослась до размеров бедра от дрочки. Последний раз он был с девушкой месяц назад, причем в компании еще с девятью парнями, так что сомневался, что это можно считать свиданием. Леонард так задумался, что даже спросил Пердуна, прокатит ли это за свидание. Пердун, который был тогда пятый в очереди, сказал, что вряд ли, но если Леонарду так хочется, ему в целом по барабану.
Но Леонарду не хотелось называть это свиданием. Все же это не то, не хватало чего-то особенного. Романтики, что ли.
Да, Рыжая Толстуха назвала его милашкой, когда он заслал своего мула ей в сарай, но она всех звала милашками — кроме Стоуни. Стоуни был у нее Сладеньким Опоссумом, и это он уговорил ее надеть пакет с дырками для глаз и рта. Стоуни такой, он своими сладкими речами и верблюда из-под арабского ниггера уведет. Когда он уболтал Рыжую, та даже гордилась, что надела пакет.
Когда подошел черед Леонарда вставить Рыжей Толстухе, он в знак доброй воли разрешил ей снять пакет. И зря. Не умел он ценить хорошее, когда оно есть. Стоуни все правильно сделал. Снятый пакет в итоге все испортил. С ним — как трахать бегемота или еще что, а без пакета ты точно понимал, что происходит, и это было так себе.
Даже то, что глаза закрыл, не помогло. Он обнаружил, что кошмарная рожа выжглась на сетчатке. Не получалось даже представить ее с мешком. Получалось думать только об опухшем разукрашенном лице с какой-то гадостью на коже, которая будто проникла до самой кости.
Он так расстроился, что пришлось изобразить оргазм и слезать, пока его дружок не сморщился, а презик «Троян» не соскочил и не исчез в вакууме.
Вспомнив об этом, Леонард вздохнул. И впрямь было бы неплохо для разнообразия сходить на свиданку с девочкой, которая не тормозила поезда головой или у которой нет между ног такой дыры, что туда канализационный люк впору. Иногда Леонард завидовал Пердуну, который всегда был счастлив, будто он не дурак. Его все радовало. Дай ему банку чили «Волф Бренд», здоровый шоколадный пирог и колу с виски, и он бы всю жизнь трахал Рыжую Толстуху да поджигал газы из жопы.
Блин, но на хуй так жить. Без женщин и веселья. Скука-скука-скука. Леонард поймал себя на том, что выискивает на небе летающие блюдца и карамельные лучи скуки, но увидел только пару мотыльков, пьяно порхающих в свете вывески «Дэйри Квин».
Когда Леонард снова посмотрел на шоссе и пса, его озарило.
— А может, достанем цепь из багажника и примотаем Рекса к тачке? Прокатим его.
— В смысле, протащим дохлую тварь по асфальту? — спросил Пердун.
Леонард кивнул.
— Все лучше, чем хуи пинать, — сказал Пердун.
Пока никого не было, они выехали на «Шевроле Импале» на середину шоссе и вышли посмотреть. Вблизи псина выглядела куда хуже. Кишки лезли из пасти и жопы, и несло от них — закачаешься. На псе был толстый ошейник с металлическими шипами, к нему они и прицепили один конец пятиметровой цепи, а второй — к заднему бамперу.
Боб, менеджер «Дэйри Квин», заметил их через окно, вышел и крикнул:
— Вы что, дебилы ебаные, творите?
— Везем песика к врачу, — ответил Леонард. — Кажись, засранцу нехорошо. Видать, машина сбила.
— Так оборжаться, что сейчас уссусь, — сказал Боб.
— Есть такая проблема у стариков, — сказал Леонард.
Леонард сел за руль, Пердун залез на пассажирское сиденье. Они как раз вовремя развернули машину и убрали пса с пути проезжающего трактора. Боб кричал им вслед:
— Надеюсь, чмошники, вы размажетесь на своем говенном «шеви» о столб!
Пока они неслись вперед, позади, как крошки с буханки, облетали ошметки пса. Тут зуб. Там шкура. Клубок кишок. Прибылой палец. И какая-то неопознаваемая розовая хрень. Ошейник с металлическими шипами и цепь время от времени высекали искры, как огненных сверчков. Наконец они въехали на 75-ю, пса болтало на цепи все шире, будто он шел на обгон.
На ходу Пердун налил себе и Леонарду по коле с виски. Протянул Леонарду пластиковый стаканчик, и тот опрокинул его разом, уже куда счастливее, чем секунду назад. Может, сегодня ночью все будет не так уж плохо.
Они проехали мимо компании у обочины — коричневого «универсала» и разбитого «форда» на домкрате. Успели только заметить, что посреди толпы — ниггер, и он точно не рассказывал белым пацанам о том, как случилась авария. Он скакал, будто свинья с петардой в заду, пытаясь найти, где проскочить между белыми и сбежать. Но просвета не было, а всех сразу не положишь. Девять белых толкали его, словно он пинбольный шарик, а они — зловещая аркадная машина.
— Это не из наших ли ниггеров? — спросил Пердун. — И это не футболисты ли из команды Уайт-Три хотят его угробить?
— Скотт, — произнес Леонард, и слово во рту было как собачье говно. Это был Скотт, которого взяли вместо него на позицию квотербека. Чертов негритос придумывал планы игры запутанней, чем червяки в банке, и они всегда срабатывали. И носился он, как красножопая макака.
Пока они отъезжали, Пердун сказал:
— Прочитаем о нем завтра в газетах.
Проехав немного, Леонард дал по тормозам и развернул «Шевроле Импалу». Рекс по инерции метнулся и срезал, как серп, пару высоких сушеных подсолнухов на обочине.
— Вернемся и позырим? — спросил Пердун. — Вряд ли пацаны из Уайт-Три будут против, если мы к ним только позырить.
— Он, может, и ниггер, — сказал Леонард не в восторге от себя, — но он наш ниггер, и мы им его не дадим. Убьют его — уделают нас в футболе.
Пердун тут же увидел зерно истины в его словах. — Точняк. Права не имеют трогать нашего ниггера.
Леонард снова пересек дорогу и поехал прямо на пацанов из Уайт-Три, ударив по сигналу. Пацаны тут же бросили добычу и попрыгали во всех направлениях. Лягушки и то так бодро не скачут.
Скотт замер на месте: ошарашенный и слабый, колени подогнулись и касались друг друга, глаза круглые, словно сковородки для пиццы. Раньше он не замечал, какие у машин здоровые решетки бампера. Как зубы в ночи, а фары — как глаза. Он чувствовал себя глупой рыбешкой, которую сейчас сожрет акула.
Леонард тормознул резко, но в грязи на обочине шоссе этого было мало, и они врезались в Скотта так, что он перелетел через капот и влетел в лобовуху, прилипнув лицом, а потом сполз, зацепившись и оторвав футболкой дворник.
Леонард распахнул дверь и позвал Скотта, лежащего на земле:
— Я-то слышу, — сказал цветной парень и чуть ли не зевнул. Билли Боб снова затопал к фургону, подтянул свои протертые штанцы, затем вдруг повернулся и пошел обратно.
— Альберт, — сказал он, снова грозя негру пальцем, — если бы где-то здесь был неподалеку Боженька наш Иисус, он бы быстро все расставил по местам. Он бы честно сказал, кто из нас черномазый, а кто — нет.
— Да, мистер Билли Боб, совет свыше мне бы не помешал, а то я иногда как-то путаюсь слегка на этот счет…
Билли Боб на мгновение замер и всю силу вложил во взгляд — будто одним этим взглядом хотел скинуть Альберта с повозки. Но в конце концов сдался. — Ладно, к черту… Эй, ты. — Он посмотрел на меня. — Садись давай, пока я не передумал. И консервы свои отдашь в уплату — слышишь, что говорю?
Я молча кивнул.
На этот раз Билли Боб повернулся и вошел-таки в фургон, громко и зло хлопнув дверью. Я же, отвернувшись, уставился на Альберта. Тот подался всем телом вперед, протягивая здоровенную лапищу. Как раз перед тем, как взяться за нее, я еще раз взглянул на зверя в клетке. Наши взгляды встретились, и чудная тварь божья раздвинула губы, оскалившись будто в улыбке.
Когда я сел рядом с Альбертом, тот сказал:
— А нашему мистеру Билли Бобу заплатка на заду не помешала бы, да?
Мы засмеялись на пару.
— Оставь себе бобы и консервы, парень, — сказал Альберт после того, как мы двинулись в путь. — От второго у меня болит живот, а от бобов мистер Билли Боб пускает ужасно вонючие газы. Я бы рад их не нюхать, но никто другой со мной не водится. — Спасибо, что разрешаете оставить, — ответил я, — потому что ни консервов, ни бобов у меня нет. Только пара корок черствого хлеба и немножко вяленого мяса.
Альберт захохотал раскатисто — будто ничего смешнее в жизни не слыхал. Стало ясно, что никакого почтения к Билли Бобу он не питал.
— А что за зверюга в клетке? — поинтересовался я. — Это медведь остриженный или?..
Альберт снова рассмеялся.
— Нет, это не медведь, а обезьяна джунглей, происходит из того же места, что и все мы — цветные. Шимпанзе ее величать, но мы ее зовем Гнилоперст — она однажды какую-то заразу подхватила, и на ее правой руке палец сгнил. Так, по крайней мере, Билли Бобу сказал парень, который ее продал, обезьяну этакую…
Мне вспомнился знак на боку фургона.
— Обезьяна-силач? — уточнил я.
— Она самая, — кивнул Альберт.
Я нашел место для костылей и пакета с едой, затем откинулся назад, положив руки на колени.
— Ты, я смотрю, заплутал на жизненной дороге, парень, да и вид у тебя шибко усталый. Коли не брезгуешь к плечу моему привалиться — валяй, не в тягость.
— Да я еще полон сил, — отмахнулся я. Но не успел фургон откатиться вдаль от того места на дороге, где меня подобрали, как глаза мои стали слипаться против воли, и я вдруг осознал, как сильно устал. Поэтому, склонившись к плечу Альберта, большому и пахнущему овечьей шерстью, из которой было сделано его старенькое пальто, я почти сразу уснул.
Ночь, когда они не пошли на ужастик
Посвящается Лью Шайнеру, Эта история не отворачивается от боли
Поедь они в драйв-ин, как и планировали, ничего не случилось бы. Но Леонарду драйв-ин без телочки — не драйв-ин, и он уже слышал про «Ночь живых мертвецов» и знал, что там снимается ниггер. Не собирался он смотреть киношки с ниггерами. Ниггеры собирают хлопок, ремонтируют квартиры и продают ниггерских шлюх, но он еще ни разу не слышал про ниггеров, которые убивают зомби. А еще ему говорили, что в этом фильме белая телка дает ниггеру себя пощупать, и это его бесило. Любая белая девушка, что дает ниггерам, — явно самая грязная дрянь в мире. Наверняка из Голливуда, Нью-Йорка или Уэйко, или еще какой забытой богом дыры.
Вот Стив Маккуин отлично и убивал бы зомби, и девок щупал. Он — мужик что надо. А ниггер? Нет уж, спасибо!
Блин, этот Стив Маккуин крутой. Как он толкает речи в своих киношках — сразу думаешь, что их кто-то для него написал. Он за словом в карман не лез, и взгляд у него был реально крутой и суровый.
Леонард хотел бы быть как Стив Маккуин или хотя бы Пол Ньюман. Такие всегда знают, что сказать, да и перепадало им наверняка часто. Уж точно им не бывало так скучно, как ему. Так скучно, что казалось, он помрет от скуки до конца ночи. Скука-скука-скука. Ничего интересного, пока стоишь на парковке у «Дэйри Квин», облокотившись на «Шевроле Импалу» 1964-го, и пялишься на шоссе. Он подумал, может, безумный старикан Гарри, который работал уборщиком в средней школе, прав насчет летающих тарелок. Гарри вечно что-то видел: бигфутов, шестиногих хорьков, все такое. Но, может, насчет тарелок он все-таки прав. Говорил, видел одну такую позапрошлой ночью над Мад-Крик, и она стреляла по земле лучами, похожими на карамельные палочки. Леонард думал, что если Гарри правда видел тарелки и лучи, это лучи скуки. Вот способ космическим уродам захватить землян — наслать скуку смертную. Растаять от лазеров и то лучше. Хотя бы быстро, а сдохнуть от скуки — это как если тебя защиплет насмерть стая уток.
Леонард все смотрел на шоссе, представляя летающие тарелки и лучи скуки, но его мысли разбегались. Наконец он сосредоточился на чем-то на шоссе. Дохлый пес.
Не просто дохлый пес. А прям ДОХЛЫЙ ПЕС. Псину переехала как минимум фура, а то и несколько. Будто псиный дождь прошел. Куски собачатины по всему асфальту, а одна лапа лежала на противоположной обочине — торчала, словно махала в приветствии. Доктор Франкенштейн с грантом Джона Хопкинса и ассистентами из НАСА и то бедолагу не собрали бы.
Леонард наклонился к своему верному пьяному компаньону Билли — также известному в их банде как Пердун, потому что был величайшим чемпионом горящего пердежа в Мад-Крике, — и спросил: «Видишь там псину?»
Пердун посмотрел, куда показывал Леонард. До этого он собаку не замечал, для него зрелище было не такое обыденное, как для Леонарда. Псиный пазл вызвал воспоминания. Пердун вспомнил собаку, которая была у него в тринадцать. Большая и славная немецкая овчарка, любившая его больше мамы.
Дурацкую псину как-то угораздило перекинуть свою цепь через забор с колючей проволокой и повеситься. Когда Пердун ее нашел, увидел вывалившийся язык, похожий на набитый черный носок, и отметины, где она скребла лапами землю, не находя опоры. Казалось, собака выцарапала в грязи зашифрованное послание. Когда Пердун рассказал об этом своему старику, весь в слезах, тот лишь посмеялся и ответил: «Не иначе как предсмертная записка, блин».
Теперь, когда он смотрел на шоссе, пока в брюхе тепло плескались кола с виски, на глаза навернулась слеза. Последний раз он так рассиропился, когда выиграл турнир по горящему пердежу с десятисантиметровым фонтаном огня, который выжег все волосы с жопы, и банда вручила ему в награду цветные семейники. Коричнево-желтые, чтоб носить, часто не меняя.
И вот они, Леонард и Пердун, на парковке у «ДК», облокотившись на капот «Шевроле Импалы» Леонарда, сосали колу с виски, мучились от скуки, печали и недотраха, глазели на дохлого пса и не знали, чем заняться, кроме как пойти на ужастик с ниггером. Что, если уж по чесноку, было бы терпимо, если идти с телочками. Телочки компенсируют множество грехов, а то и помогают наделать парочку хороших, если рожей вышли.
Но ночь была кошмарная. Чего-чего, а телочек не было. Хуже того — ни одна девушка из всей школы не станет с ними встречаться. Даже Мэрилу Флауэрс, а у нее вообще какая-то болезнь.
Все это жуть как угнетало Леонарда. Он еще мог понять, в чем беда Пердуна. Он стремный. С рожей, которая привлекает только мух. И хотя чемпионство по горящему пердежу придавало немалый престиж в банде, для ухаживания за девушками в этом не хватало чего-то этакого.
Но провалиться, если Леонард понимал, что с ним не так. Красавчик, хорошо одевался, и машина отлично гнала, если не дешевкой заправлять. У него даже была пара баксов в кармане от кражи в прачечных с самообслуживанием. И все же его правая рука уже разрослась до размеров бедра от дрочки. Последний раз он был с девушкой месяц назад, причем в компании еще с девятью парнями, так что сомневался, что это можно считать свиданием. Леонард так задумался, что даже спросил Пердуна, прокатит ли это за свидание. Пердун, который был тогда пятый в очереди, сказал, что вряд ли, но если Леонарду так хочется, ему в целом по барабану.
Но Леонарду не хотелось называть это свиданием. Все же это не то, не хватало чего-то особенного. Романтики, что ли.
Да, Рыжая Толстуха назвала его милашкой, когда он заслал своего мула ей в сарай, но она всех звала милашками — кроме Стоуни. Стоуни был у нее Сладеньким Опоссумом, и это он уговорил ее надеть пакет с дырками для глаз и рта. Стоуни такой, он своими сладкими речами и верблюда из-под арабского ниггера уведет. Когда он уболтал Рыжую, та даже гордилась, что надела пакет.
Когда подошел черед Леонарда вставить Рыжей Толстухе, он в знак доброй воли разрешил ей снять пакет. И зря. Не умел он ценить хорошее, когда оно есть. Стоуни все правильно сделал. Снятый пакет в итоге все испортил. С ним — как трахать бегемота или еще что, а без пакета ты точно понимал, что происходит, и это было так себе.
Даже то, что глаза закрыл, не помогло. Он обнаружил, что кошмарная рожа выжглась на сетчатке. Не получалось даже представить ее с мешком. Получалось думать только об опухшем разукрашенном лице с какой-то гадостью на коже, которая будто проникла до самой кости.
Он так расстроился, что пришлось изобразить оргазм и слезать, пока его дружок не сморщился, а презик «Троян» не соскочил и не исчез в вакууме.
Вспомнив об этом, Леонард вздохнул. И впрямь было бы неплохо для разнообразия сходить на свиданку с девочкой, которая не тормозила поезда головой или у которой нет между ног такой дыры, что туда канализационный люк впору. Иногда Леонард завидовал Пердуну, который всегда был счастлив, будто он не дурак. Его все радовало. Дай ему банку чили «Волф Бренд», здоровый шоколадный пирог и колу с виски, и он бы всю жизнь трахал Рыжую Толстуху да поджигал газы из жопы.
Блин, но на хуй так жить. Без женщин и веселья. Скука-скука-скука. Леонард поймал себя на том, что выискивает на небе летающие блюдца и карамельные лучи скуки, но увидел только пару мотыльков, пьяно порхающих в свете вывески «Дэйри Квин».
Когда Леонард снова посмотрел на шоссе и пса, его озарило.
— А может, достанем цепь из багажника и примотаем Рекса к тачке? Прокатим его.
— В смысле, протащим дохлую тварь по асфальту? — спросил Пердун.
Леонард кивнул.
— Все лучше, чем хуи пинать, — сказал Пердун.
Пока никого не было, они выехали на «Шевроле Импале» на середину шоссе и вышли посмотреть. Вблизи псина выглядела куда хуже. Кишки лезли из пасти и жопы, и несло от них — закачаешься. На псе был толстый ошейник с металлическими шипами, к нему они и прицепили один конец пятиметровой цепи, а второй — к заднему бамперу.
Боб, менеджер «Дэйри Квин», заметил их через окно, вышел и крикнул:
— Вы что, дебилы ебаные, творите?
— Везем песика к врачу, — ответил Леонард. — Кажись, засранцу нехорошо. Видать, машина сбила.
— Так оборжаться, что сейчас уссусь, — сказал Боб.
— Есть такая проблема у стариков, — сказал Леонард.
Леонард сел за руль, Пердун залез на пассажирское сиденье. Они как раз вовремя развернули машину и убрали пса с пути проезжающего трактора. Боб кричал им вслед:
— Надеюсь, чмошники, вы размажетесь на своем говенном «шеви» о столб!
Пока они неслись вперед, позади, как крошки с буханки, облетали ошметки пса. Тут зуб. Там шкура. Клубок кишок. Прибылой палец. И какая-то неопознаваемая розовая хрень. Ошейник с металлическими шипами и цепь время от времени высекали искры, как огненных сверчков. Наконец они въехали на 75-ю, пса болтало на цепи все шире, будто он шел на обгон.
На ходу Пердун налил себе и Леонарду по коле с виски. Протянул Леонарду пластиковый стаканчик, и тот опрокинул его разом, уже куда счастливее, чем секунду назад. Может, сегодня ночью все будет не так уж плохо.
Они проехали мимо компании у обочины — коричневого «универсала» и разбитого «форда» на домкрате. Успели только заметить, что посреди толпы — ниггер, и он точно не рассказывал белым пацанам о том, как случилась авария. Он скакал, будто свинья с петардой в заду, пытаясь найти, где проскочить между белыми и сбежать. Но просвета не было, а всех сразу не положишь. Девять белых толкали его, словно он пинбольный шарик, а они — зловещая аркадная машина.
— Это не из наших ли ниггеров? — спросил Пердун. — И это не футболисты ли из команды Уайт-Три хотят его угробить?
— Скотт, — произнес Леонард, и слово во рту было как собачье говно. Это был Скотт, которого взяли вместо него на позицию квотербека. Чертов негритос придумывал планы игры запутанней, чем червяки в банке, и они всегда срабатывали. И носился он, как красножопая макака.
Пока они отъезжали, Пердун сказал:
— Прочитаем о нем завтра в газетах.
Проехав немного, Леонард дал по тормозам и развернул «Шевроле Импалу». Рекс по инерции метнулся и срезал, как серп, пару высоких сушеных подсолнухов на обочине.
— Вернемся и позырим? — спросил Пердун. — Вряд ли пацаны из Уайт-Три будут против, если мы к ним только позырить.
— Он, может, и ниггер, — сказал Леонард не в восторге от себя, — но он наш ниггер, и мы им его не дадим. Убьют его — уделают нас в футболе.
Пердун тут же увидел зерно истины в его словах. — Точняк. Права не имеют трогать нашего ниггера.
Леонард снова пересек дорогу и поехал прямо на пацанов из Уайт-Три, ударив по сигналу. Пацаны тут же бросили добычу и попрыгали во всех направлениях. Лягушки и то так бодро не скачут.
Скотт замер на месте: ошарашенный и слабый, колени подогнулись и касались друг друга, глаза круглые, словно сковородки для пиццы. Раньше он не замечал, какие у машин здоровые решетки бампера. Как зубы в ночи, а фары — как глаза. Он чувствовал себя глупой рыбешкой, которую сейчас сожрет акула.
Леонард тормознул резко, но в грязи на обочине шоссе этого было мало, и они врезались в Скотта так, что он перелетел через капот и влетел в лобовуху, прилипнув лицом, а потом сполз, зацепившись и оторвав футболкой дворник.
Леонард распахнул дверь и позвал Скотта, лежащего на земле: