Дорога мертвеца. Руками гнева

Четверть центнера мышц.

Эта мысль снова пронеслась в голове Денниса.

Четверть центнера.

Медбол, с которым он тренировался в спортзале, весил больше. У него не было зубов, мускулов и одержимости, но он весил больше.

И по мере того как осознание этого крепло в нем, пока его хватка слабела, а прогорклое дыхание добермана овевало его лицо, Деннис поднял глаза на балку всего в двух футах над головой; балку, между которой и потолком было еще два фута пространства.

Деннис перестал душить Дружища, просунул одну руку за ошейник пса, а другой ухватил его за заднюю ногу. Медленно поднял добермана над головой — собачьи зубы вцепились в волосы Денниса и вырвали несколько клочков.

Деннис слегка раздвинул ноги. Раненая нога дрожала, как старый и разбитый паркинсонизмом маразматик, но пока держалась. Пес, казалось, весил полсотни килограммов. Даже пот на лице Денниса и густой, пропаренный воздух в сарае казались теперь тяжелыми.

Четверть центнера.

Баскетбольный мяч почти ничего не весил, а Дружище весил меньше, чем огромный медбол в спортзале. Где-то между ними и пролегала золотая средина; но у него хватало сил поднять пса и сноровки — кинуть мяч. Пока это были два важнейших умения в его жизни.

Кряхтя, подняв на дыбы извивающуюся зверюгу, он приготовился к броску. Разок Дружище едва не вырвался, но Деннис, стиснув зубы, удержал его — и с диким воплем подбросил к потолку.

Прямой бросок, конечно, не получился — но хоть какой-то удался. Дружище врезался спиной в потолок сарая, попытался, размахивая лапами, перевалиться всем весом в ту сторону, откуда прилетел… и не смог.

И рухнул по ту сторону балки, повиснув на цепи.

Деннис ухватился за цепь как можно выше, напрягшись, когда вес Дружища обрушился с другой стороны с такой силой, что он встал на цыпочки.

Пес издал булькающий звук, крутанулся на конце цепи, дрыгая ногами.

На то, чтобы задушить его, ушло пятнадцать безумно долгих минут.

Когда Дружище умер, Деннис попытался стащить его со стропил. Буквально все препятствовало ему сейчас — вес обмякшей туши, больная нога, саднящие от натуги руки и спина. Голова Дружища вяло колотилась о стропила. Деннис взял целый стул, на котором перед ним сидел Морли, и вскарабкался на него как на стремянку. Он сумел перевернуть добермана, и Дружище грохнулся об пол. Шея псины болталась свободно, точно переломленный стебель подсолнуха.

Деннис сел на пол рядом с мертвым зверем и погладил его по голове.

— Извини, — сказал он.

Сняв рубашку, он разорвал ее на лоскуты и перевязал больную ногу. Она все еще кровоточила, но не критично; ни одна крупная артерия, к счастью, не была задета. Из лодыжки лилось не так сильно, но в тусклом свете лампы он увидел, что Дружище прогрыз ее до кости. На более-менее толковую перевязку ушли почти все оставшиеся от рубашки лохмотья.

Когда Деннис закончил, ему удалось встать. Остановленное кровотечение и краткая передышка возвратили ему часть сил.

Он обнаружил, что его взгляд притягивает растерзанное тело Джулии в углу. Первой мыслью было накрыть его, но в сарае не нашлось ничего мало-мальски подходящего.

Деннис закрыл глаза и попытался вспомнить, как это было раньше. Когда она была цела, и в сарае лежал матрас, и они занимались любовью весь долгий, терпкий мексиканский день. Но правильные образы не приходили на ум. Даже с закрытыми глазами всё, что он видел — ее изувеченный труп на полу.

Когда он наклонил голову, головокружение ослабло — и забрало с собой часть ужасных образов. Теперь надо позаботиться о Морли. Интересно, когда этот псих вернется его проведать? Не караулит ли он, часом, снаружи?

Едва ли. Морли не из тех, кто волнуется помногу. Он был уверенным в себе сукиным сыном. Наверняка уже вернулся в поместье и почивает на лаврах. Через час, не меньше, он вернется сюда — просто так, на всякий пожарный, убедиться в собственной правоте. Ведь один на один с психованным доберманом человек, пусть даже крепкий мужчина, обычно не выживает. Морли, считавший себя мастером шахмат, не делал неверных ходов — у него все всегда шло по плану.

Скорее всего, он даже до утра не придет проверять.

Чем больше Деннис думал об этом, тем больше злился, тем сильнее ощущал себя. Он подвинул стул к балке, на которой висела лампа, забрался на него и спустил светильник. С лампой в руке обошел все окна и двери. На двери висел надежный замок, окна же были попросту заколочены досками. По меркам кого-то, занятого битвой с обезумевшим псом, — преграда серьезная. Но в его случае битва уже закончилась.

Деннис поставил лампу на пол, нашел ножку стула, которой отмахивался от Дружища, и принялся орудовать ею на манер отжима. Задачка не из легких — к тому моменту, как все доски оказались сняты с одного из оконных проемов, все руки у Денниса были в кровавых ссадинах и занозах. Мрачная решимость придала его лицу поистине демонический вид.

Притянув Дружище к себе, он вышвырнул его в окно и полез следом, крепко сжимая в руке ножку стула и обвязав свободно болтающийся кусок цепи вокруг предплечья. Интересно, как дела у других доберманов? Избавился от них Морли или оставил при себе? Насколько Деннис помнил, псины разгуливали ночью по двору, а в светлые часы свободно шастали по дому. Вход для них был заказан только в кабинет Морли, его святая святых. И разве сам Морли не помянул, что после единовременного использования спрей отшибает для собак человеческий запах? Это чего-то до стоило. Возможно, в подобном преимуществе Деннис сейчас и нуждался.

Ладно, без разницы. Все теперь — без разницы. Шесть доберманов. Шестерка сильных бойцовских псин. С мыслями о них Деннис шел по душу Морли, таща за собой волоком мертвую собачью тушу. Шел в сторону хозяйского дома.



Морли сидел за столом и играл сам с собой в шахматы; обе стороны, как ему показалось, неплохо справлялись. У его локтя красовался стакан бренди, время от времени он отпивал из него, склоняя голову и обдумывая следующий ход.

За дверью кабинета, в коридоре, нервно топали собаки Джулии. Им хотелось наружу, и в былые времена их бы давно выпустили во двор. Но сегодня ему не было до них дела. Морли ненавидел эти отродья. Может, ему удастся от них избавиться по-тихому. Перестрелять и поставить нормальную сигнализацию. Которая не лает, не кусается, не бросается на хозяина и не гадит во дворе. Уже хотя бы ради того, чтобы собачьи когти не производили более занудный стук по кафелю за дверьми кабинета, стоило подумать о таком решении.

Морли подумал было выпустить доберманов, но заколебался. Вместо этого он открыл коробку кубинских сигар, взял одну и покатал ее между пальцами возле уха — послушал свежий треск хорошего табака. Он срезал кончик сигары с помощью специальной маленькой серебряной гильотины, сунул сигару в рот и глубоко затянулся дымом, прикурив от настольной зажигалки. С наслаждением выпустил в воздух серое облачко — с тихим довольным вздохом.

В тот же миг он услышал звук — будто что-то тащили по гравийной дорожке. Мгновение он сидел неподвижно, не моргая. Это не может быть Деннис, подумал Морли, ни за что. Пройдя через комнату, он отдернул занавеску от огромной стеклянной двери, отпер ее и распахнул настежь.

Влетел прохладный ветер — от него качались деревья во дворе, но остальной мир хранил присущую ночным часам неподвижность. Морли поискал в тени деревьев какие-нибудь признаки постороннего пребывания, но ничего не увидел.

И все же он не был человеком с богатым воображением. Он что-то слышал. Морли вернулся к письменному столу, где висел его пиджак, достал из кармана револьвер и обернулся.

В проеме стоял Деннис. Без рубашки, одна штанина у брюк почти оторвана. На бедре и лодыжке — окровавленные повязки. Край цепи намотан на руку, в ногах, на полу рядом с ним — мертвый доберман. В правой руке Деннис держал ножку стула, и в тот момент, когда Морли заметил это и стал поднимать револьвер, Деннис метнул ее.


Деревяшка ударила Морли прямо промеж глаз, и пока он, ослепленный нежданной болью, пытался опомниться, Деннис раскрутил цепь и взмахнул тушей пса. Дохлый Дружище подсек Морли ноги и свалил, как коса срезает свежий стебель пшеницы. Затылком Морли ударился о край стола; кровь залила ему глаза, и все закрутилось будто в калейдоскопе — так быстро, что ничего не различить.

Когда мир успокоился, он увидел Денниса, стоящего над ним с револьвером. Морли не мог поверить своим глазам — настолько невероятным казалось зрелище. Губы Денниса были растянуты в тонкой усмешке, лицо вытянулось, в глазах — странный, диковатый огонек. Очевидно, он достал из кармана пиджака ключ — стального ошейника на нем уже не было.

В дверь кабинета отчаянно скреблись собаки Джулии, учуяв незваного гостя. Их нервный лай становился все громче. Морли пожалел, что не оставил дверь в кабинет открытой и не удосужился выгнать их во двор.

— У меня есть деньги, — сказал он.

— К черту деньги, — бросил Деннис. — Я тебе ничего не продаю. Вставай давай, иди сюда.

Морли пошел по взмаху револьвера к своему столу. Деннис широким жестом отбросил шахматы и остальное в сторону и перегнул Морли через стол. Он надел один из ошейников на шею хозяина дома, несколько раз потянул цепочку вокруг стола, просунул ее под столешницу и застегнул другой ошейник у него на лодыжках.

Засунув револьвер за пояс брюк, Деннис поднял Дружище и бережно усадил его на стул. Мертвый пес свернулся неловким калачиком. Деннис попытался засунуть собачий язык обратно в рот, но у него ничего не вышло. Он погладил добермана по голове и сказал:

— Хороший мальчик.

Затем он обошел стол кругом, встал перед Морли и посмотрел на него, будто запоминая, как выглядело выражение его лица в сей момент.

У него за спиной собаки Джулии продолжали громко штурмовать дверь.

— Мы можем заключить сделку, — сказал Морли. — Я дам тебе много денег, и ты сможешь уехать. Будем считать, что мы квиты.

Деннис расстегнул брюки Морли и спустил их до колен. Стянул трусы. Взял со стола баллончик, добытый вместе с ключами от пары ошейников из кармана пиджака хозяина дома.

— Это неспортивно, Деннис. Тебе я хотя бы дал шанс на победу.

— А я уже давно не спортсмен, — парировал тот. Он опрыскал яйца Морли вонючим химикатом. Закончив, швырнул прочь баллончик, подошел к двери и прислушался к шороху доберманов по другую ее сторону.

— Деннис!

Деннис взялся за ручку двери.

— Ну и выкуси, — бросил Морли. — Что, думаешь, мне страшно? Я даже не закричу. Не доставлю тебе такого удовольствия.

— Ты даже не любил ее, — сказал Деннис и открыл дверь.

Доберманы устремились прямой наводкой на запах — то есть на Морли.

Деннис спокойно вышел через черный ход и закрыл за собой стеклянную дверь. Хромая по дорожке по пути к воротам, он начал смеяться.

Хозяин дома солгал. Конечно, он закричал.

И кричал еще очень-очень долго.





Говорю вам, это любовь




Посвящается Лью Шайнеру





У прекрасной женщины не было глаз. Лишь искорки света там, где они должны быть — или так казалось при свете свечей. Ее губы, такие теплые и манящие, порочно дикие и наводящие на мысль о причудливых усладах, грозили потаенной бедой — будто обагренные засохшей кровью или даже из этой самой крови сделанные.

— Ударь меня, — сказала она.

Таково мое самое раннее воспоминание о ней: девочка для битья, кукла для изъявления моей любви.

Я прошелся по ней черным шелковым хлыстом. Слушал его шепот, охаживая плечи и спину, спускаясь все ниже и ниже. У него был красивый голос. Касаясь ее плоти, он буквально пел.

Кровь, на мое разочарование, так и не выступила. Хлыст был слишком мягок, гибок — он не годился для сильных ударов.

— Сделай мне больно, — тихо сказала она. Я подошел к тому месту, где она стояла на коленях. Ее руки были вытянуты, как у распятой, и привязаны к стенам с обеих сторон крепким шелковым шнуром того же цвета и текстуры, что у хлыста в моей руке.

Я дал ей пощечину.

— Нравится?