Дорога мертвеца. Руками гнева

Гарри взвыл и начал бешено колотить Джорджа по макушке обоими кулаками. С ужасом осознал, что Джордж тянет его к себе. Ей-богу, Джордж собирался укусить его за яйца.

Вскинув колено, он попал Джорджу в нос и вырвался из хватки. Освободившись, заскакал с подвыванием по яме, как индеец в танце дождя.

Проскакал и подвывал мимо Проповедника. Гремучка перестала дергаться, она безвольно болталась в сжатом кулаке. Глаза у нее вылезли, как задранные спины личинок. Пасть закрылась, и из нее вяло свесился раздвоенный язык.

Медянка все еще наблюдала за представлением из безопасности кармана Проповедника, ее язык время от времени стрекал воздух, чтобы попробовать его на вкус. У маленькой змейки словно не было никаких забот.

Джордж снова был на ногах, и Гарри видел, что ему уже лучше. Настолько лучше, что Гарри стало хуже.

Проповедник вдруг резко осознал, что его гремучка затихла.

— Нет, боже, нет! — вскрикнул он. Растянул большую змею в руках. — Детка, детка, — баюкал он, — дыши, Сапфир, дыши, моя хорошая. — Проповедник свирепо тряхнул змею, пытаясь вернуть к жизни, но та не двигалась.

Боль в паху Гарри унялась, он снова мог мыслить. Джордж пер на него, и смысла убегать не было: догонит. А когда догонит, будет еще хуже, потому что Гарри устанет от бега. Некуда деваться. Брачные танцы кончены, остались только жестокие сношения.

Черный кулак превратил мясо и хрящ в носу Гарри в тлеющий пластилин. Гарри опустил голову и поймал еще удар, в подбородок. Звезды, которых он не мог разглядеть над собой из-за света, он теперь видел под собой — кружащимися на дне ямы.

В голову снова пришла та же мысль — он сдохнет прямо здесь, без единой хорошей мысли напоследок. Но, может, одна все-таки была. Он представил жену — какая она толстая, угрюмая и не дает. Джордж стал ею, а она — Джорджем, и Гарри сделал то, о чем давно мечтал, — врезал ей по зубам. Не раз, а два, три. Разбил ей нос и мял ребра. И, ей-богу, она могла дать сдачи. Он почувствовал, как что-то хрустнуло в середине груди, как провалилась внутрь левая скула. Но Гарри не перестал дубасить. Он уворачивался, бил и размазывал ее одутловатое лицо, пока оно не стало черным лицом Джорджа, а черное лицо Джорджа не стало опять ее лицом. Теперь Гарри представлял ее в постели, голой, на спине, избитой. И сам он был голый, и оседлал ее, и удары кулаками стали сексуальным натиском хуя, и он ее дрючил, пока…

Джордж закричал. Упал на колени. Его правый глаз повис на жилах: один из прямых хуков Гарри справа пришелся Джорджу по скуле с такой силой, что та треснула и выдавила глаз из орбиты.

По костяшкам Гарри бежала кровь. Отчасти — Джорджа, в основном — его. Костяшки проглядывали через разорванную плоть, но не болели. Боль осталась позади.

Джордж, покачиваясь, поднялся на ноги. Они встали лицом к лицу и не двигались. Толпа затихла. Единственным звуком в яме было хриплое дыхание бойцов — и Проповедника, который растянул на земле Сапфир, лежащую на спине, и пытался вдохнуть воздух в пасть. Время от времени он поднимал ей голову и слезно умолял: «Дыши, Сапфир, дыши, моя хорошая».

Каждый раз, когда Проповедник выдыхал в змею, ее белое брюшко раздувалось и опадало, как шарик с дыркой, который не держит воздух.

Джордж и Гарри сошлись. Медленно. Закинули руки друг другу на плечи и оперлись, дышали воздухом друг друга.

Наверху молчание зрителей прервал какой-то шутник, крикнув:

— Заводите музыку, ублюдки хотят потанцевать.

— Ничего личного, — сказал Джордж.

— Какой там, — сказал Гарри.

Они смогли расцепиться, нехотя, как два любовника, только что достигшие величайшего оргазма в жизни.

Джордж слегка согнулся и поднял руки. Глаз, болтавшийся на щеке, выглядел как некое существо с щупальцами, пытавшееся заползти в глазницу. Гарри знал, что ему надо работать над этим глазом.

Проповедник закричал. Гарри позволил себе искоса бросить взгляд. Сапфир очнулась и теперь болталась на лице Проповедника. Прокусила ему верхнюю губу и повисла там на клыках. Проповедник говорил что-то о силе наступать на змей и ковылял по яме. Наконец он ударился спиной в стенку, сполз на жопу и так и остался сидеть, вытянув перед собой ноги, пока Сапфир болталась на губе, как злокачественная опухоль. Постепенно, набирая силу, змея начала трепыхаться.

Гарри и Джордж снова встретились в центре ямы. Их омыло второе дыхание, и они были готовы. Гарри чувствовал великолепную боль. Он больше не боялся. Оба улыбались, обнажив оставшиеся зубы. И начали бить друг друга.

Гарри целил в глаз. Два раза почувствовал его под кулаками — что-то вроде виноградины, смягчавшей и смачивавшей костяшки. Все тело Гарри будто горело в двойном огне, экстаза и боли.

Джордж и Гарри рухнули друг на друга, вцепились, вальсировали по яме.

— Ты молодец, — сказал Джордж, — сделай это быстро.

Ноги черного подогнулись, и он упал на колени, склонив голову. Гарри взял его голову в руки и со всей мощи впечатал колено в лицо. Джордж обмяк. Гарри схватил его за подбородок и затылок и свирепо вывернул. Шея хрустнула — Джордж упал навзничь, мертвый.

Медянка, что высовывалась из кармана Проповедника, воспользовалась моментом, чтобы уползти в трещину в стене ямы.

Из ниоткуда пришла слабость. Гарри упал на колени. Коснулся пальцами размозженного лица Джорджа.

Внезапно его подхватили руки. Опустили пандус. Зрители ликовали. Проповедник — Сапфир уже отцепилась от его губы — пришел помочь шерифу Джимми. Вдвоем они подняли Гарри.

Гарри посмотрел на Проповедника. Губа у него позеленела, голова была похожа на вспухший на солнце арбуз, и все же он казался здоровым. Сапфир снова обернулась вокруг шеи. Они помирились. Змея казалась уставшей. Гарри ее больше не боялся. Коснулся ее головки. Она не пыталась укусить. Он почувствовал, как легчайший змеиный язык гладит окровавленную руку.

Его подняли по пандусу, толпа взяла тело на руки и подняла высоко над головами. Теперь он видел луну и звезды. По какой-то странной причине они казались незнакомыми. Даже сущность неба казалось иной.

Он обернулся и посмотрел вниз. В яму сгоняли бультерьеров. Они бежали по пандусу, будто крысы. Он слышал, как внизу псы начали есть и драться за лучшие кусочки. Но собак было так много, и все такие голодные, что продлилось все не больше нескольких минут. Чуть погодя они поднялись по пандусу, следом за ними — шериф Джимми, защелкивающий большой складной нож, и Проповедник, державший в вытянутых руках голову Джорджа. Глаз у него не было. От лица мало что осталось — терьеры не тронули только скользкую плешь.

Из толпы показался кол, голову насадили на заостренный конец, а кол воткнули в глубокую дырку в земле. Он, как длинная шея, сперва покачал трофей, потом застыл. В дырку напинали земли, и Джордж присоединился к остальным — всем этим красивым, чудесным головам и черепам.

Гарри уносили. Завтра он получит Эльвиру, которая умела делать с пятнадцатисантиметровым членом больше, чем мартышка — со стометровой лианой, затем он подлечится, и появится новый чужак, и они будут вместе тренироваться, и спарятся в крови и поту в глубине ямы.

Толпа двигалась к лесной тропе в сторону города. В воздухе стоял сладкий аромат сосен. Пока его уносили, Гарри обернулся, чтобы увидеть яму, как ее пасть закрывается в тени, пока тушат огни. Сразу перед тем, как погас последний, Гарри увидел головы на кольях и прямо по центру — блестящую лысину своего хорошего друга Джорджа.






Утиная охота




Посвящается Мэрилуиз Данн





Трое охотников и три собаки. У охотников — блестящие ружья, теплая одежда и куча патронов. Покрытые большими темными пятнами псы — холеные, лоснящиеся и готовые к погоне. Уткам не скрыться.

Охотники — это Клайд Бэрроу, Джеймс Кловер и юный Фредди Кловер, которому всего пятнадцать. Он очень обрадовался, когда его позвали с собой. Однако Фредди не очень хочется увидеть утку, уже не говоря о том, чтобы ее подстрелить. Прежде ему довелось убить лишь воробья из пневматического ружья, и от этого его стошнило. Но тогда Фредди было девять. Теперь он готов стать мужчиной. Так ему сказал отец.

На этой охоте Фредди почувствовал, что стал частью тайной организации. Той, где пахло табачным дымом и виски; где матерились и разговаривали о том, насколько хороши некоторые женщины, о дальности и скорости стрельбы из винтовок и дробовиков, о лезвиях охотничьих ножей, о лучших шапках и наушниках для зимней охоты.

В Мад-Крик охота делала мужчину мужчиной.

С тех пор как Фредди исполнилось девять, он с большим интересом наблюдал, как мальчишек, которым стукнуло пятнадцать, приглашали в Охотничий клуб для беседы с мужчинами. Следующим шагом являлась охота, и когда такой мальчишка возвращался, он уже не был юнцом. Разговаривал значительно, ходил уверенно, на его подбородке топорщилась щетина, и он, не сомневаясь, что над ним не станут смеяться, ругался, курил и разглядывал женские задницы, будто все это было обычным делом.

Фредди тоже хотел стать мужчиной. У него были прыщи, безволосый лобок (в школе Фредди всегда быстро мылся в душе, чтобы избежать насмешек по поводу размеров его достоинства и не слишком густой поросли), тощие ноги и маленькие водянистые серые глаза, похожие на уродливые планеты, которые вращались в белом космосе.

По правде говоря, Фредди предпочитал оружию книги.

Но настал день, когда ему исполнилось пятнадцать. Отец вернулся из клуба; дым и запах виски пристали к нему, точно голодный клещ, лицо слегка потемнело от щетины и выглядело усталым после ночного покера.

Он поднялся в комнату Фредди, подошел к кровати, где тот читал «Тора», выхватил комикс из рук сына и швырнул через комнату.

— Вытаскивай нос из книги, — сказал отец. — Пора вступать в клуб.

Фредди пришел туда, послушал, как мужчины говорят об утках, ружьях и о том, как пахнут дым и кровь на прохладном утреннем ветру. Ему объяснили, что убийство — мерило мужчины. Показали головы на стене. Сказали, чтобы он шел с отцом домой и возвращался завтра рано утром, готовый к своей первой охоте.

Отец отвез Фредди в центр и купил ему фланелевую рубашку (черно-красную), толстую куртку (на флисовой подкладке), шапку (с наушниками) и сапоги (непромокаемые). Затем вернулся с Фредди домой, снял с полки дробовик, дал сыну коробку патронов, проводил на стрельбище и заставил практиковаться, рассказывая ему об охоте и войне, о том, что люди и утки умирают одинаково.

На следующее утро, еще до восхода солнца, Фредди с отцом позавтракали. Мать Фредди с ними не ела. Тот не стал спрашивать почему. Они встретились в клубе с Клайдом и поехали на его джипе по грунтовым дорогам, глинистым проездам и тропинкам, сквозь пролески и колючие кустарники, пока не добрались до зарослей тростника и камышей, которые были густыми и высокими, как японский бамбук.

Они выбрались из машины и отправились дальше пешком. А пока шли, раздвигая тростники и камыши, земля под ногами сделалась топкой. Собаки убежали вперед.

Когда солнце поднялось выше, охотники вышли на небольшую поляну среди камышей, за которыми Фредди разглядел до боли в сердце голубое и сияющее озеро. Над ним, снижаясь, пролетала утка. Фредди наблюдал, как она исчезает из виду.

— Ну что, парень? — спросил у него отец.

— Красиво, — ответил Фредди.

— Красиво, черт подери. Ты готов?

— Да, сэр.

Собаки были далеко впереди, охотники направились следом и наконец остановились в десяти футах от озера. Фредди уже собирался спрятаться, как это сделали остальные, когда из зарослей тростника взметнулась стая уток. Фредди, борясь с тошнотворным ощущением в животе, повел стволом ружья, зная, что должен сделать, чтобы стать мужчиной.

Пальцы отца сомкнулись на стволе и опустили его вниз.

— Не сейчас.

— А? — отозвался Фредди.

— Для этого не утки нужны, — сказал Клайд.

Фредди наблюдал, как Клайд с отцом повернули головы направо, куда, поджав переднюю лапу, указывали носами собаки — к зарослям подлеска. Клайд и отец торопливо приказали собакам стоять, затем повели Фредди через извилистый лабиринт шиповника на поляну, где их уже ждали все члены Охотничьего клуба.

Посреди поляны стояла гигантская утка-приманка. Она выглядела древней и была покрыта вырезанными символами. Фредди не мог сказать, из глины она сделана, из железа или дерева. Спина утки была выдолблена, что делало ее похожей на соусницу, а в центре углубления торчал шест с привязанным к нему тощим человеком. Его голову покрывал красный ил, а из волос торчали утиные перья, напоминая какой-то смешной головной убор. К лицу широкими эластичными жгутами был примотан нелепый деревянный клюв. К заднице прилеплена метелка из перьев. На шее висела табличка с надписью «УТКА».

От страха глаза мужчины были широко распахнуты, он пытался что-то сказать или закричать, но не мог выдавить ничего, кроме мычания, так сильно был затянут клюв.

Фредди почувствовал на своем плече отцовскую руку.

— Сделай это, — сказал тот. — Он никто для всех, кого мы знаем. Будь мужчиной.

— Сделай это! Сделай это! Сделай это! — раздались крики Охотничьего клуба.

Фредди почувствовал, как холодный воздух в горле превратился в твердый комок. Его тощие ноги затряслись. Он посмотрел на отца и на Охотничий клуб. Все эти люди выглядели крепкими, суровыми и мужественными.

— Хочешь на всю жизнь остаться младенцем? — спросил отец.