Доминион

Несмотря на то что ни один из них не хотел этого, они повиновались. Тело Матео напряглось, когда он ощутил прогорклый вкус мочи мужчины. Как только обжигающая жидкость коснулась его языка, он отпрянул назад, и его лицо обдало струей. Он закрыл глаза и отвернулся, чтобы вытереться.



— Вернись на место! — прорычал Сервантес. Страх охватил Матео, и он принял исходное положение, открыв рот, чтобы принять остальное. — Глотай всё!



Ему потребовалось всё самообладание, чтобы выпить мочу. Несмотря на всю унизительность их положения, ни один из них не мог отрицать того, что моча помогла им утолить мучительную жажду. Матео пытался внушить себе, что это всего лишь ещё одна вещь, которую ему необходимо совершить, чтобы выжить, когда старательно глотал горячую, горькую струю. Часть мочи стекала по его подбородку, но Сервантеса, по-видимому, это нисколько не волновало.



— Да, я спецом не опорожнял свой мочевой пузырь некоторое время… чтобы выдать это всё на тебя, — издевался Сервантес, преднамеренно дернув член в сторону, чтобы струя ударила прямо в лицо Матео. Он снова закрыл глаза, чтобы моча не попала ему в глаза, а мужчина расхохотался. — Смотри на меня, когда глотаешь мою мочу, парень.



Матео заставил себя открыть глаза и посмотреть в лицо брутального мужчины, который, по всей видимости, кайфовал, унижая его и направляя струю к нему в рот.



Краем глаза Матео мог видеть, как второй пленник глотает мочу, которая, подобно гейзеру, извергается из члена Кодака. Бедолага дважды поперхнулся струей, но принял в себя достаточно мочи, чтобы не разгневать нового хозяина, который наблюдал за всем происходящим, стоя в стороне. Остальные рабы смеялись и перешептывались между собой, наблюдая за развернувшейся сценой. Хотя некоторые из них стояли с каменными лицами или морщились от отвращения. Возможно, они вспоминали те времена, когда им тоже приходилось проходить через нечто подобное. По крайней мере, таким было предположение Матео.



Наконец, струя Сервантеса превратилась в тонкую струйку, и он, следуя примеру господина, поместил головку члена в рот Матео. Ожидая этого, Матео принялся обсасывать и вылизывать её, пока мужчина стонал от удовольствия.



— Да, это так здорово. Отполируй его до блеска, мразь, — прошипел Сервантес, неожиданно начав проталкивать свой ствол глубже в рот Матео, чем застал парня врасплох, и тот чуть не задохнулся, когда головка уперлась ему в заднюю стенку горла.



— Сервантес, — возмутился Рама.



Мужчина тут же вынул член изо рта Матео и отступил на шаг назад.



— Прошу прощения, господин.



— Не стоит слишком усердствовать с этой партией. Сначала они должны доказать, что достойны милости богов и потраченных мной монет. Эти ничтожества стоили мне триста рубиос… они должны отработать их так или иначе, — пояснил Рама.



Матео представлял, сколько это триста рубиос. К сожалению, это было немного. За некоторых детей предлагали четыреста рубиос за одного. Рама же потратил меньше на троих мужчин. Матео и так чувствовал себя подавленным, а осознание этого заставило его отчаяться ещё больше. Его абсолютно не ценили. Все вместе они стояли копейки. Возможно, если бы у него или его семьи имелись деньги, то он мог бы купить себе свободу.



— Ты отлично совладал с моей струей, ничтожество, — сказал Кодак, вытаскивая массивный член изо рта пленника.



— Ты мочишься словно конь, Кодак, — заявил Рама, громко смеясь, — у этого раба наверняка теперь переполнен желудок.



— Думаю, что так, господин, — согласился Кодак.

Матео краем глаза взглянул на своего товарища по несчастью, отметив, что его вспотевшее бледное лицо приобрело зеленоватый оттенок. Мужчина выглядел так, словно вот-вот извергнет выпитое им назад. Матео заключил, что если это случится, то это будет катастрофа. Его собственный желудок скрутило при мысли о том, что сейчас плескалось внутри него. Он всеми силами пытался загасить ужасные приступы тошноты.



Кодак и Сервантес отошли в сторону, а Рама вышел в центр, чтобы обратиться к новобранцам.



— Перед вами вершитель вашей дальнейшей судьбы. Я тот, кто может даровать вам славу, если вы приложите к этому достаточно усилий, и тот, кто может обречь вас на смерть, если вы этого не сделаете. Я ваш господин и это мой лудус. Мужчины, которых вы видите перед собой, мои гладиаторы. Воины арены, которые проливают свою кровь во славу богов и чтобы отстоять честь моего лудуса.



— Да здравствует, господин! — снова в унисон воскликнули мужчины, и это, судя по всему, порадовало Раму, так как он приобрел ещё более гордый вид, выпятив грудь вперед.




Он посмотрел на Матео и двух мужчин рядом с ним.



— Завтра днем состоятся ежемесячные бои. Как новобранцы, вы покажете себя перед богами, сражаясь с одним из моих гладиаторов. Если вы выживите, то докажете, что достойны милости богов и места в моем лудусе. Если вы пройдете это испытание, то начнете тренироваться, чтобы стать истинным гладиатором под руководством вашего наставника Сервантеса. — Он указал на мужчину, которого Матео теперь знал ближе, чем ему хотелось бы.



— Это великая честь для меня, господин, — сказал Сервантес, а затем скользнул холодным взглядом по Матео и двум мужчинам рядом с ним. — Конечно, если эти ничтожества окажутся на что-то способными и достойными восславлять богов.



Рама одобрительно кивнул.



— Да, ты прав. — Он продолжил свое обращение к новым рабам: — Вы сойдетесь на арене с Харакой.



Когда он назвал имя противника новобранцев, гладиаторы позади него разразились восторженными криками, и несколько человек похлопали одного из своих товарищей по плечу. Матео полагал, что тот, кто получал сейчас поздравления от гладиаторов, и был Харака. Мужчина, с которым ему предстояло сойтись на арене и, возможно, убить в ближайшие двадцать четыре часа, или погибнуть самому, пытаясь сделать это.



— Видите, как счастливы гладиаторы служить мне и богам? — поинтересовался Рама.



— Да, господин, — ответил Матео.



— Да, господин, — вторили ему двое мужчин, вовремя осознавшие свою ошибку.



— В следующий раз отвечайте господину незамедлительно. Такая запоздалая реакция может иметь чудовищные последствия для таких ничтожеств, как вы, — рявкнул Сервантес.



— Простите нас, господин, — воскликнули эти двое сразу после предупреждения.



— Как я уже сказал, если вы выживите, то приступите к тренировкам, а если справитесь с ними, то станете гладиаторами города богов Фиари, — объявил Рама.



Фиари, так вот значит где они оказались. Матео пытался выяснить это с тех самых пор, как его захватили. Фиари был городом подвластным богу огня, Элою. Он практически ничего не знал о богах, поскольку родился и вырос далеко от городов, где были расположены их храмы. В этих городах обитали только самые состоятельные люди. Матео же родом из бесплодных земель неподалеку от Айреса, города, который находился под покровительством бога Симеона. Теперь неудивительно, что их путь был столь долгим. Матео оказался очень далеко от своего дома.



Их новый хозяин вновь окинул их взглядом, показательно поморщившись, чтобы показать свое презрение к ним.



— Я не возлагаю на вас особых надежд в завтрашних сражениях. Думаю, что всех вас завтра ждет смерть. Как бы вы ни были подготовлены, вам придется выложиться полностью, так как Харака отлично натренирован. Если вам удастся выжить, то вы будете жить среди гладиаторов, но до тех пор ваша ночлежка… там. — Он указал на одну из камер, оборудованную в стене, которая выглядела ужасно тесной и была лишена всяческих удобств. Крайне жестоко поместить туда даже крысу, не говоря уже о трех взрослых мужчинах.



Сервантес и Кодак подошли к рабам и дернули за цепи, побуждая мужчин шевелиться. Они повели их по направлению к камере с проржавевшей металлической решеткой. Пленников втолкнули внутрь и заперли за ними дверь. Пространства было настолько мало, что позволяло им только свернуться на песке в позе эмбриона. Матео сел на землю, прислонившись спиной к стене и подтянув колени. Он не прекращал смотреть на то, что происходило по ту сторону решетки.



Сервантес подошел к решетке, ухмыльнувшись рабам. У него не хватало нескольких зубов, а один из них изрядно подгнил, что способствовало вони у него изо рта. Его серые глаза остановились на Матео и улыбка приобрела похотливый оттенок.



— Надеюсь, что ты выживешь, красавчик. Я хочу, чтобы ты хорошенько пососал мой член, пока я не выстрелю в твою глотку своей молофьей.