Долина
Часть 15 из 21 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Циглер смотрела на монашка, разинув рот.
– И ты поверил? Думаешь, он говорил правду?
– Я нашел в интернете статьи того времени. Он был несовершеннолетний, и его имя не указывали. Но все сходилось: возраст, внешность, то, что отец был гинекологом…
– А кто был психиатр? Он тебе говорил?
– Нет.
Циглер и Сервас переглянулись.
– А что еще ты знаешь о Тимотэ?
– Он ненавидел отца…
Монах произнес это как вещь абсолютно очевидную, и Сервас подумал, что именно это их и объединяет.
– Откуда ты достаешь деньги? – спросила Ирен.
– Отец… Он посылает мне деньги каждый месяц, я заставил его поверить, что это для аббатства.
– А что ты делал в ту ночь после того, как встретился с Тимотэ? – поинтересовалась Циглер.
Они снова вогнали его в краску.
– Вам ведь это хорошо известно, вы следили за мной… И вы прекрасно знаете, что потом я сразу пошел спать.
Сервас не стал уточнять, что при сем он не присутствовал.
16
Вокруг бушевало теплое лето. Но у Серваса вдруг возникло ощущение, что на землю опустился сумрак, хотя солнце стояло в зените.
– Не нравится мне эта история, – сказала Циглер, направляясь к машине. – Совсем не нравится.
Сервас ничего не ответил, но чувствовал примерно то же самое. За всем этим стояла какая-то жестокая реальность, и они видели только ту ее часть, которая была снаружи. Он вспомнил молодого светловолосого парня, стоящего на коленях у водопада с широко открытым ртом и раздутым от воды животом. Мартен боялся худшего. Сейчас они стояли на пороге чего-то несоизмеримого. Снова сев за руль, Ирен сделала несколько телефонных звонков по поводу психиатрического досье Тимотэ Хозье и попросила, чтобы узнали имя врача, который его наблюдал.
– Надо как можно скорее поговорить с родителями, – сказала она. – Их только что предупредили, они уже едут. А пока ждем, можно взглянуть на место, где он вырос. Бригада уже там.
Они доехали до Эгвива, свернули на каменистую, всю в выбоинах дорогу, идущую вверх по холму над городом, и припарковались у бровки тротуара за фургоном научной бригады. Низкое кирпичное здание стояло в заброшенном саду, заросшем акациями и сорной травой.
Они двинулись по аллее, мощенной растрескавшейся плиткой, которая шла между старым прицепом, стоявшим на стеновых блоках, и корпусом «Фольксвагена» без лобового стекла. А дальше виднелись съеденные ржавчиной велосипеды, напоминавшие кораллы, какие-то обломки и консервные банки, сквозь которые проросла крапива. Вдоль левой стены они дошли до входной двери без крыльца. Сервас попытался заглянуть внутрь, но окна плотно закрывали коричневые шторы. Когда они прошли в дом, надев латексные перчатки и бахилы, их поразил ужасающий запах отбросов и сгнившей еды. Вонь стояла такая, что, казалось, воздух сгустился. Повсюду жужжали полчища мух.
По дому сновали техники в комбинезонах и защитных масках. Они снимали отпечатки пальцев, брали на анализ следы ДНК, различные волокна. Их сравнят с материалом, взятым на месте преступления, и занесут в каталог.
– Фу, гадость, – сказал Сервас, зажимая нос.
Внутри дома царил невообразимый кавардак: вещи громоздились в полном беспорядке, как в пещере Али-Бабы. Что-то действительно ценное валялось рядом с каким-то барахлом, не оставляя ни сантиметра свободного места. Стопки старых газет и журналов, разные безделушки, гроздья пластиковых мешков, набитых предметами, опознать которые было невозможно.
Синдром Диогена.[20]
В гостиной, на столе, заставленном невероятным количеством полных пепельниц, грязных стаканов, пивных и винных бутылок, валялись, еще в алюминиевой обертке, пробирная чашечка и медицинский жгут. Внимание Ирен привлек ноутбук, лежавший на стойке американской кухни. На нем было полно пыли и отпечатков. Она указала на него технику, и тот утвердительно кивнул. Открыла ноутбук, что-то напечатала и снова закрыла.
– Он запаролен.
Он понял, что она ищет. Возможно, Хозье хранит в ноутбуке список своих клиентов? Номера телефонов? Телефон Ирен зажужжал, она ответила. Звонили из Региональной службы, и она нажала кнопку громкой связи.
– Все, что рассказал вам монашек, верно, – объявил голос в трубке. – После того как Тимотэ Хозье в две тысячи втором убил свою двенадцатилетнюю сестру Юдифь, он восемь лет провел в специализированных институтах. Двое психиатров, осмотрев его, пришли к заключению, что он не подлежит уголовному наказанию, и поместили его в психиатрическую клинику. Шесть лет он провел в одном учреждении и два года в другом. А потом, видимо, кто-то решил, что он выздоровел, и его выписали. Затем он получил место муниципального служащего, но мадам мэр Эгвива отстранила его от охранной деятельности, поскольку он находился в психиатрической больнице.
– А почему он поменял место лечения? – поинтересовалась Циглер. – Возникли проблемы? У него были приступы агрессии? Его отправили в Клинику для сложных больных?
В Клинике для сложных больных содержались пациенты, которые могли представлять опасность для окружающих и для самих себя.
– Нет, просто в заведении, где он находился, произошел пожар, – ответил голос в трубке. – Пришлось распределить пациентов по всей Франции. Речь шла об опасных пациентах, агрессивных, весьма специфических профилей.
Ирен и Сервас нервно переглянулись. Напряжение нарастало. Сервас почувствовал, как у него свело желудок.
– А в какой клинике он находился в первый раз? – спросила Ирен низким, глухим голосом.
– В Институте Варнье. Институт находился…
– Я знаю, где он находился, – оборвала она.
Она на секунду замолчала и быстро взглянула на Серваса.
– Есть психиатр, который наблюдает его сейчас?
– Да. Габриэла Драгоман, психиатр. В том числе и детский. Родилась в Румынии, во Францию переехала в возрасте десяти лет. У нее в Эгвиве частный кабинет, и она практикует в местных больницах. Дать вам ее адрес?
– Да, пожалуйста.
Ирен отсоединилась и пристально посмотрела на Мартена. А у того возникло чувство свободного падения. Институт Варнье… Вот прошлое и всплыло на поверхность еще раз… Напросилось к ним за стол, как гость, которого никто не хочет видеть, потому что все знают, что он испортит праздник. Зима 2008–2009. Снег, белизна. И внутри, и снаружи. Безлюдное место. В глубине долины. Архитектура, типичная для зданий, выстроенных в начале XX века. В Институте Варнье содержались чрезвычайно опасные преступники, которых суд признал невменяемыми. Несколько секунд Циглер и Сервас молча смотрели друг на друга.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала она. – Это может быть и простое совпадение.
– Что-то слишком много совпадений.
В Институте Варнье, когда там находился юный Тимотэ Хозье, содержался еще один пациент, знаменитый на всю клинику: бывший прокурор трибунала Женевы, серийный убийца Юлиан Гиртман[21]. Человек, который похитил Марианну.
Связь между Марианной и этими двумя убийствами все же была. Очень тонкая. Косвенная. Почти неуловимая. Но все-таки связь.
– Ну, что, навестим психиатра? – спросил он.
17
– Говорю тебе, ты держишься в стороне, – наставляла его Ирен. – В разговор не вмешиваешься, а только наблюдаешь.
Сервас молча кивнул и снова принялся разглядывать окружающий пейзаж. Они проехали последние дома Эгвива и поднимались по склону среди лугов, сбегавших с высоченной скалы над самыми городскими крышами, как вдруг перед ними возник дом Габриэлы Драгоман, словно подвешенный в небе.
Ультрасовременный бетонный бункер со сверкающими на солнце застекленными дверями. Выверенные линии, причудливая отделка углов, все плоскости с наклоном. Ну просто цементный корабль на фоне пейзажа, достойного «Звуков музыки»[22].
Сервас где-то читал, что в мире в год производят по кубометру бетона на душу населения. Он представил себе, как каждый житель планеты получает в подарок куб из великолепного бетона с длиной ребра в метр. К этому еще прилагаются кубы прошлых лет и кубы для всех членов семьи. Это же получается настоящая «мировая бетонизация».
Он прекрасно понимал, что такого рода мысли возникают, чтобы вытеснить другие. Он нашел связь между убийствами и Марианной. Найти-то нашел, а как истолковать – не знает. Тимотэ Хозье содержался в Институте Варнье. Встречался ли он с Юлианом Гиртманом? Гиртмана держали в полной изоляции вместе с шестью другими постояльцами в блоке А. Он никогда оттуда не выходил. Обычно у пациентов профиля Хозье не было ни малейшего шанса с ним пересечься. Но что считать нормальным для Института в то время?
Ирен припарковала свой «Форд Рейнджер» на трехместной стоянке рядом с новеньким сверкающим «Рейндж Ровером». Сервас оглядел вездеход, потом дом. Интересно, какие еще источники дохода, кроме психиатрии, были у Габриэлы Драгоман? Может, она удачно инвестировала на бирже? Или написала много статей о том, как лучше всего подавить негативные эмоции и жить в гармонии с природой? Надо будет проверить.
Они поднялись по широким бетонным ступеням, ведущим на террасу, и позвонили. От вида на горную гряду и долину захватывало дух. Вместо колокольчика или звонка они услышали звук тибетского гонга.
Белая дверь распахнулась, и на пороге появилась Габриэла Драгоман. Взглянув на нее, Сервас решил, что такая худоба либо вызвана анорексией, либо дама побывала в руках пластического хирурга. Об этом говорили слишком полные губы, слишком прямой нос и неестественно натянутая кожа. Светлые волосы, остриженные сзади до состояния короткой щетины, спереди падали затейливой прядью на густые черные брови и водянистые серые глаза. Он дал бы ей лет сорок пять. Циглер достала удостоверение.
– Капитан Ирен Циглер, следственный отдел полиции По. Мы бы хотели пообщаться с вами по поводу вашего пациента, Тимотэ Хозье. Его обнаружили…
– Да, я в курсе, – отрезала докторша, поджав губы. – Ужасная новость.
– Нам хотелось бы задать вам несколько вопросов.
Доктор Драгоман смерила их взглядом одного за другим.
– Да, конечно, я понимаю. Однако надеюсь, вам известно, что я обязана хранить медицинскую тайну.
– От этого обязательства мы с легкостью вас освободим в рамках уголовного расследования, – возразила Циглер. – Я не уверена, что оно применимо к мертвому пациенту… Если вы не против, лучше не терять времени зря. Тем более что ваши пояснения как практикующего врача будут для нас очень ценны.
По губам доктора Драгоман скользнула легкая усмешка, верный признак того, что на лесть она не купилась. Тем не менее она отошла в сторону, чтобы дать им пройти.
– Прошу прощения, но я должна кое-что доделать.
Первый этаж виллы представлял собой открытое пространство, которому придавали ритм колонны и переборки. Льющийся из огромных окон яркий свет открывал изящную перспективу с лестницей и высоким камином, расположенным посередине. Сквозь окна можно было со всех сторон разглядеть вершины и склоны гор.
Открывшаяся им картина казалась тихой и мирной, хотя внутреннее убранство зала и противоречило этой безмятежности. Многочисленные стены переборок покрывали листы серебристого металла, усеянные острыми колючками, и Сервас спросил себя: неужели никому из пациентов Габриэлы Драгоман не приходила в голову мысль броситься на эти колючки? Не занятые колючками стены покрывал блестящий черный лак, и по нему, как вены, вились красные прожилки, а напротив располагались огромные полотна в золоченых рамах, выполненные в гиперреалистической манере. Сюжет на всех был примерно одинаковый. Распятие. Только на огромных деревянных крестах вместо Иисуса висели рыжеволосая женщина, немецкая овчарка, лошадь или летучая мышь. Все животные были самцы. Кресты и тела отливали цветом красного дерева, пронизанного золотистыми отблесками, как на закатном солнце, а небо на каждой из картин было мрачное, неспокойное и все в тучах. По спине у Серваса прошел холодок. Как можно жить в пространстве, которое вот так оформлено, а главное – как можно здесь принимать людей, страдающих психическими расстройствами? Разве что весь этот декор, достойный пещер с сайта «Мировая спелеология»[23], не преследовал цель вызвать эффект электросудорожной терапии…
В очередной раз религия вмешивалась в расследование…
– И ты поверил? Думаешь, он говорил правду?
– Я нашел в интернете статьи того времени. Он был несовершеннолетний, и его имя не указывали. Но все сходилось: возраст, внешность, то, что отец был гинекологом…
– А кто был психиатр? Он тебе говорил?
– Нет.
Циглер и Сервас переглянулись.
– А что еще ты знаешь о Тимотэ?
– Он ненавидел отца…
Монах произнес это как вещь абсолютно очевидную, и Сервас подумал, что именно это их и объединяет.
– Откуда ты достаешь деньги? – спросила Ирен.
– Отец… Он посылает мне деньги каждый месяц, я заставил его поверить, что это для аббатства.
– А что ты делал в ту ночь после того, как встретился с Тимотэ? – поинтересовалась Циглер.
Они снова вогнали его в краску.
– Вам ведь это хорошо известно, вы следили за мной… И вы прекрасно знаете, что потом я сразу пошел спать.
Сервас не стал уточнять, что при сем он не присутствовал.
16
Вокруг бушевало теплое лето. Но у Серваса вдруг возникло ощущение, что на землю опустился сумрак, хотя солнце стояло в зените.
– Не нравится мне эта история, – сказала Циглер, направляясь к машине. – Совсем не нравится.
Сервас ничего не ответил, но чувствовал примерно то же самое. За всем этим стояла какая-то жестокая реальность, и они видели только ту ее часть, которая была снаружи. Он вспомнил молодого светловолосого парня, стоящего на коленях у водопада с широко открытым ртом и раздутым от воды животом. Мартен боялся худшего. Сейчас они стояли на пороге чего-то несоизмеримого. Снова сев за руль, Ирен сделала несколько телефонных звонков по поводу психиатрического досье Тимотэ Хозье и попросила, чтобы узнали имя врача, который его наблюдал.
– Надо как можно скорее поговорить с родителями, – сказала она. – Их только что предупредили, они уже едут. А пока ждем, можно взглянуть на место, где он вырос. Бригада уже там.
Они доехали до Эгвива, свернули на каменистую, всю в выбоинах дорогу, идущую вверх по холму над городом, и припарковались у бровки тротуара за фургоном научной бригады. Низкое кирпичное здание стояло в заброшенном саду, заросшем акациями и сорной травой.
Они двинулись по аллее, мощенной растрескавшейся плиткой, которая шла между старым прицепом, стоявшим на стеновых блоках, и корпусом «Фольксвагена» без лобового стекла. А дальше виднелись съеденные ржавчиной велосипеды, напоминавшие кораллы, какие-то обломки и консервные банки, сквозь которые проросла крапива. Вдоль левой стены они дошли до входной двери без крыльца. Сервас попытался заглянуть внутрь, но окна плотно закрывали коричневые шторы. Когда они прошли в дом, надев латексные перчатки и бахилы, их поразил ужасающий запах отбросов и сгнившей еды. Вонь стояла такая, что, казалось, воздух сгустился. Повсюду жужжали полчища мух.
По дому сновали техники в комбинезонах и защитных масках. Они снимали отпечатки пальцев, брали на анализ следы ДНК, различные волокна. Их сравнят с материалом, взятым на месте преступления, и занесут в каталог.
– Фу, гадость, – сказал Сервас, зажимая нос.
Внутри дома царил невообразимый кавардак: вещи громоздились в полном беспорядке, как в пещере Али-Бабы. Что-то действительно ценное валялось рядом с каким-то барахлом, не оставляя ни сантиметра свободного места. Стопки старых газет и журналов, разные безделушки, гроздья пластиковых мешков, набитых предметами, опознать которые было невозможно.
Синдром Диогена.[20]
В гостиной, на столе, заставленном невероятным количеством полных пепельниц, грязных стаканов, пивных и винных бутылок, валялись, еще в алюминиевой обертке, пробирная чашечка и медицинский жгут. Внимание Ирен привлек ноутбук, лежавший на стойке американской кухни. На нем было полно пыли и отпечатков. Она указала на него технику, и тот утвердительно кивнул. Открыла ноутбук, что-то напечатала и снова закрыла.
– Он запаролен.
Он понял, что она ищет. Возможно, Хозье хранит в ноутбуке список своих клиентов? Номера телефонов? Телефон Ирен зажужжал, она ответила. Звонили из Региональной службы, и она нажала кнопку громкой связи.
– Все, что рассказал вам монашек, верно, – объявил голос в трубке. – После того как Тимотэ Хозье в две тысячи втором убил свою двенадцатилетнюю сестру Юдифь, он восемь лет провел в специализированных институтах. Двое психиатров, осмотрев его, пришли к заключению, что он не подлежит уголовному наказанию, и поместили его в психиатрическую клинику. Шесть лет он провел в одном учреждении и два года в другом. А потом, видимо, кто-то решил, что он выздоровел, и его выписали. Затем он получил место муниципального служащего, но мадам мэр Эгвива отстранила его от охранной деятельности, поскольку он находился в психиатрической больнице.
– А почему он поменял место лечения? – поинтересовалась Циглер. – Возникли проблемы? У него были приступы агрессии? Его отправили в Клинику для сложных больных?
В Клинике для сложных больных содержались пациенты, которые могли представлять опасность для окружающих и для самих себя.
– Нет, просто в заведении, где он находился, произошел пожар, – ответил голос в трубке. – Пришлось распределить пациентов по всей Франции. Речь шла об опасных пациентах, агрессивных, весьма специфических профилей.
Ирен и Сервас нервно переглянулись. Напряжение нарастало. Сервас почувствовал, как у него свело желудок.
– А в какой клинике он находился в первый раз? – спросила Ирен низким, глухим голосом.
– В Институте Варнье. Институт находился…
– Я знаю, где он находился, – оборвала она.
Она на секунду замолчала и быстро взглянула на Серваса.
– Есть психиатр, который наблюдает его сейчас?
– Да. Габриэла Драгоман, психиатр. В том числе и детский. Родилась в Румынии, во Францию переехала в возрасте десяти лет. У нее в Эгвиве частный кабинет, и она практикует в местных больницах. Дать вам ее адрес?
– Да, пожалуйста.
Ирен отсоединилась и пристально посмотрела на Мартена. А у того возникло чувство свободного падения. Институт Варнье… Вот прошлое и всплыло на поверхность еще раз… Напросилось к ним за стол, как гость, которого никто не хочет видеть, потому что все знают, что он испортит праздник. Зима 2008–2009. Снег, белизна. И внутри, и снаружи. Безлюдное место. В глубине долины. Архитектура, типичная для зданий, выстроенных в начале XX века. В Институте Варнье содержались чрезвычайно опасные преступники, которых суд признал невменяемыми. Несколько секунд Циглер и Сервас молча смотрели друг на друга.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала она. – Это может быть и простое совпадение.
– Что-то слишком много совпадений.
В Институте Варнье, когда там находился юный Тимотэ Хозье, содержался еще один пациент, знаменитый на всю клинику: бывший прокурор трибунала Женевы, серийный убийца Юлиан Гиртман[21]. Человек, который похитил Марианну.
Связь между Марианной и этими двумя убийствами все же была. Очень тонкая. Косвенная. Почти неуловимая. Но все-таки связь.
– Ну, что, навестим психиатра? – спросил он.
17
– Говорю тебе, ты держишься в стороне, – наставляла его Ирен. – В разговор не вмешиваешься, а только наблюдаешь.
Сервас молча кивнул и снова принялся разглядывать окружающий пейзаж. Они проехали последние дома Эгвива и поднимались по склону среди лугов, сбегавших с высоченной скалы над самыми городскими крышами, как вдруг перед ними возник дом Габриэлы Драгоман, словно подвешенный в небе.
Ультрасовременный бетонный бункер со сверкающими на солнце застекленными дверями. Выверенные линии, причудливая отделка углов, все плоскости с наклоном. Ну просто цементный корабль на фоне пейзажа, достойного «Звуков музыки»[22].
Сервас где-то читал, что в мире в год производят по кубометру бетона на душу населения. Он представил себе, как каждый житель планеты получает в подарок куб из великолепного бетона с длиной ребра в метр. К этому еще прилагаются кубы прошлых лет и кубы для всех членов семьи. Это же получается настоящая «мировая бетонизация».
Он прекрасно понимал, что такого рода мысли возникают, чтобы вытеснить другие. Он нашел связь между убийствами и Марианной. Найти-то нашел, а как истолковать – не знает. Тимотэ Хозье содержался в Институте Варнье. Встречался ли он с Юлианом Гиртманом? Гиртмана держали в полной изоляции вместе с шестью другими постояльцами в блоке А. Он никогда оттуда не выходил. Обычно у пациентов профиля Хозье не было ни малейшего шанса с ним пересечься. Но что считать нормальным для Института в то время?
Ирен припарковала свой «Форд Рейнджер» на трехместной стоянке рядом с новеньким сверкающим «Рейндж Ровером». Сервас оглядел вездеход, потом дом. Интересно, какие еще источники дохода, кроме психиатрии, были у Габриэлы Драгоман? Может, она удачно инвестировала на бирже? Или написала много статей о том, как лучше всего подавить негативные эмоции и жить в гармонии с природой? Надо будет проверить.
Они поднялись по широким бетонным ступеням, ведущим на террасу, и позвонили. От вида на горную гряду и долину захватывало дух. Вместо колокольчика или звонка они услышали звук тибетского гонга.
Белая дверь распахнулась, и на пороге появилась Габриэла Драгоман. Взглянув на нее, Сервас решил, что такая худоба либо вызвана анорексией, либо дама побывала в руках пластического хирурга. Об этом говорили слишком полные губы, слишком прямой нос и неестественно натянутая кожа. Светлые волосы, остриженные сзади до состояния короткой щетины, спереди падали затейливой прядью на густые черные брови и водянистые серые глаза. Он дал бы ей лет сорок пять. Циглер достала удостоверение.
– Капитан Ирен Циглер, следственный отдел полиции По. Мы бы хотели пообщаться с вами по поводу вашего пациента, Тимотэ Хозье. Его обнаружили…
– Да, я в курсе, – отрезала докторша, поджав губы. – Ужасная новость.
– Нам хотелось бы задать вам несколько вопросов.
Доктор Драгоман смерила их взглядом одного за другим.
– Да, конечно, я понимаю. Однако надеюсь, вам известно, что я обязана хранить медицинскую тайну.
– От этого обязательства мы с легкостью вас освободим в рамках уголовного расследования, – возразила Циглер. – Я не уверена, что оно применимо к мертвому пациенту… Если вы не против, лучше не терять времени зря. Тем более что ваши пояснения как практикующего врача будут для нас очень ценны.
По губам доктора Драгоман скользнула легкая усмешка, верный признак того, что на лесть она не купилась. Тем не менее она отошла в сторону, чтобы дать им пройти.
– Прошу прощения, но я должна кое-что доделать.
Первый этаж виллы представлял собой открытое пространство, которому придавали ритм колонны и переборки. Льющийся из огромных окон яркий свет открывал изящную перспективу с лестницей и высоким камином, расположенным посередине. Сквозь окна можно было со всех сторон разглядеть вершины и склоны гор.
Открывшаяся им картина казалась тихой и мирной, хотя внутреннее убранство зала и противоречило этой безмятежности. Многочисленные стены переборок покрывали листы серебристого металла, усеянные острыми колючками, и Сервас спросил себя: неужели никому из пациентов Габриэлы Драгоман не приходила в голову мысль броситься на эти колючки? Не занятые колючками стены покрывал блестящий черный лак, и по нему, как вены, вились красные прожилки, а напротив располагались огромные полотна в золоченых рамах, выполненные в гиперреалистической манере. Сюжет на всех был примерно одинаковый. Распятие. Только на огромных деревянных крестах вместо Иисуса висели рыжеволосая женщина, немецкая овчарка, лошадь или летучая мышь. Все животные были самцы. Кресты и тела отливали цветом красного дерева, пронизанного золотистыми отблесками, как на закатном солнце, а небо на каждой из картин было мрачное, неспокойное и все в тучах. По спине у Серваса прошел холодок. Как можно жить в пространстве, которое вот так оформлено, а главное – как можно здесь принимать людей, страдающих психическими расстройствами? Разве что весь этот декор, достойный пещер с сайта «Мировая спелеология»[23], не преследовал цель вызвать эффект электросудорожной терапии…
В очередной раз религия вмешивалась в расследование…