Дочь торговца шелком
Часть 49 из 67 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Николь не знала, сколько прошло дней. Со лба струился пот, жгло веки, которые она постоянно терла. Глаза так опухли, что Николь едва видела. Она расчесывала кожу, высасывала кровь из-под ногтей, впадая в бред. Николь являлись отвратительные призраки и фантомы, уводя ее прочь от реальности, затягивая в темную глубину. Она тонула, видя над собой лицо сестры. Теперь Николь желала, чтобы темные воды забрали ее вместе с ребенком, где они будут в безопасности, подальше от этого ада. Навсегда.
Но она не умерла и однажды ночью, недели через две, увидела луну. Та осветила темный мир за пределами маленького окошка, и в момент прояснения сознания Николь придумала, что можно рассказать Жиро. Она знала имена некоторых актеров, правда, те были добры к ней. Затем она вспомнила того человека с ножом и его имя – Зыонг. Возможно, это подойдет. Утром она попросит встречи с Жиро и расскажет ему об этом, а может, заодно и название деревни, куда они впервые отправились с Чаном, – но принесет ли это ей свободу? Николь задумалась. Если она назовет Жиро деревню, французы сожгут ее дотла. Будет ли она брать на себя ответственность за смерть женщин и детей, невинных крестьян и стариков? Возможно, она спасет себя, но как жить потом? Николь подумала о ребенке. Могла ли она пойти на это ради спасения своего малыша?
Глава 33
В камеру зашла женщина-охранник, и Николь подняла голову. Та улыбнулась, потом быстро сняла с пленницы кандалы. Девушка встала, но ее ноги ослабли. Колени подогнулись, и женщине пришлось поддержать Николь. Она затравленно посмотрела на охранницу.
– Что происходит? Я должна поговорить с Жиро.
– Молчи. – Женщина приложила палец к губам.
Она провела Николь во двор, где они вдвоем с другой женщиной намылили ее, поливая из шланга водой, и потерли щеткой, пока не покраснела кожа. Боль от укусов насекомых на ногах и запястьях была нестерпимой, но, по крайней мере, Николь снова стала чистой. Только эта мысль позволяла ей держаться. Вдруг в пояснице стрельнуло. Сердце Николь сжалось: ребенок ожидался в феврале, и никаких болей быть не могло.
Николь согнулась пополам:
– Боже! Ребенок…
Женщины переглянулись, одна принесла ей стакан воды, а вторая пододвинула табурет.
Ослепленная солнечным светом, Николь прикрыла глаза рукой, прищурилась и приняла стакан. Боль в спине чуть угасла, но из-за спазмов она не сразу смогла выпить воду, не говоря уже о том, чтобы выпрямиться или нормально дышать. Женщины дали ей пару эластичных штанов и рубаху.
– Я должна поговорить с Жиро, – сказала Николь, когда они помогли ей одеться. – У меня есть для него информация.
Охранница покачала головой и молча повела ее по коридорам – за ворота тюрьмы, на тротуар возле высокой каменной стены. Николь испугалась, что настал день суда. Слишком поздно ждать от кого-то помощи. Рядом возвышался не менее устрашающий Пале де Жюстис[16], от одного вида которого дрожали заключенные. Николь закрыла глаза и позволила себе раствориться в окружающем мире. Она вдохнула необычайный аромат чистоты и услышала прекрасные голоса людей, которые жили своей жизнью. Распахнула глаза, разглядывая улицу, позолоченную лучами солнца. Николь посмотрела наверх, надеясь утонуть в бескрайнем голубом небе. Она услышала смех детей и повернулась. Захотелось подбежать и обнять их, сказать, чтобы они ценили каждый миг жизни. Николь увидела влюбленную парочку, словно сошедшую с киноэкрана, и представила, что она сама прохаживается тут с Марком. Острое чувство потери выдавило из легких весь воздух. Как же хотелось жить! Чувствовать. Любить. Воспитывать ребенка. Казалось, она расскажет Жиро все, что он попросит. Однако Николь всю ночь думала и решила, что сообщит ему только имя человека с ножом. Совесть не позволила бы большего.
Николь услышала, как подъехало такси, и повернулась. При виде сестры, выбиравшейся на улицу, она потрясенно шагнула в сторону.
– Давай, Николь, садись быстрее, пока никто не передумал.
Ноги Николь подгибались, но Сильвия схватила ее за руку и затащила на заднее сиденье.
– Я отвезу тебя домой.
У Николь голова пошла кругом.
– Прости, что я так долго, – сказала Сильвия. – Но я старалась вытащить тебя с тех самых пор, как узнала. Я так волновалась!
– Боюсь, я потеряю ребенка.
Сильвия протянула к ней руку:
– Я уже вызвала на дом врача.
– Не понимаю, – сказала Николь. – Как ты освободила меня?
Сильвия улыбнулась:
– Жиро я нравлюсь, а еще я напомнила ему о сведениях, которые подтверждают трату американских денег на африканских проституток.
Николь ее почти не слушала. Кружилась голова, все тело горело.
– Мне дурно.
– Остановить машину?
Волна тошноты схлынула, и Николь покачала головой.
– Но я занималась не только этим, – сказала Сильвия. – Еще искала улики. Главный комиссар Франции приказал устроить облаву. Жиро коррумпирован. Мы с легкостью докажем, что он просто сводит с тобой личные счеты. – Сестра обняла Николь. – Ты в порядке? Тебе не причинили вреда?
Николь положила голову Сильвии на плечо, и слезы посыпались градом.
– Нет.
– Не плачь. Все закончилось.
Переполненная эмоциями, девушка только и могла, что кивнуть.
– Теперь нужно убедиться, что все в порядке с ребенком.
Николь снова разрыдалась.
– Думаю, что случилось ужасное.
– Я приоткрою окно. Тебе нужен свежий воздух.
Николь с удивлением смотрела на золотистые в лучах солнца здания, деревья, шуршащие на ветру, и элегантные кафе вдоль тротуаров. Сестры проехали мимо Дома Оперы, отеля «Метрополь», вилл с видами на озеро, музея Луи Фино. Как же красиво в Ханое! Но где Марк? Он сказал, что уедет недели на две, а в тюрьме Николь, скорее всего, пробыла намного дольше.
* * *
Тем вечером Николь изучала себя в зеркале, касаясь полупрозрачной кожи, проводила пальцами по щекам, трогала пересохшие губы и расчесывала спутавшиеся волосы. Сухие и безжизненные, они выпадали клоками. Она почесала покусанные насекомыми ноги и надела свободные штаны, чтобы скрыть раны, стыдясь, что Марк увидит ее такой.
В комнату вошла Сильвия.
– А теперь давай тебя оденем как надо, хорошо?
– Я и так одета, – сказала Николь, но когда окинула себя взглядом, то поняла, что надела штаны наизнанку.
– Не обращай внимания.
– Даже не знаю, о чем я думала.
– Ты так слаба. Это не имеет значения.
Зачем Сильвия так сказала? Все имело значение. И ее освобождение, сопровождаемое чувством вины, и отсутствие Марка. И невозможность исправить многие вещи, как бы ты того ни желал. Имело значение и то, что она соврала о письме Сильвии. Была важна каждая мелочь.
– Смотри, я купила одежду для беременных, – сказала Сильвия, держа в руках шелковую тунику с вышивкой своего любимого серого цвета.
Николь посмотрела на вещь, потом на сестру и с удивлением обнаружила в ее глазах нежность.
Когда Сильвия помогла ей переодеться, Николь снова взглянула на сестру. Обе не проронили ни слова, только дождь яростно барабанил по крыше, по оконным рамам, разбиваясь о лужи на тротуаре, стекая с карнизов стеной воды.
– Только не говори, что отец ребенка – твой вьетнамский друг.
– Это ребенок Марка, – возмутилась Николь.
Сильвия несколько секунд смотрела в пол, потом подняла голову. Николь всегда было сложно понять, что думала или чувствовала сестра. Сейчас на ее лице не отражалось никаких чувств.
– Понятно, – только и сказала Сильвия.
* * *
На следующий день Николь отдыхала в гостиной на диване, когда Сильвия привела Марка. Сестра улыбнулась и вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Николь хотела подняться на ноги, но Марк остановил ее.
– Тише, – сказал он, подошел к кровати и опустился перед ней на колени.
Он взял ее за руку, и в горле у Николь встал ком, мешавший произнести хоть слово.
– Любовь моя, я только сейчас узнал, что произошло. Мне сообщил друг из посольства, и я прилетел, как смог, на ржавой французской рухляди.
Они обнялись, прижались щекой к щеке и просидели так несколько минут. Николь вздохнула, стало так легко на душе, что не находилось слов. Ей хотелось, чтобы Марк вечно обнимал ее.
– Прости, я не побрился, – сказал он.
Какое это имело значение? Важно лишь, что он здесь.
– Я убил бы Жиро за то, как он с тобой поступил. Ты в порядке? – Марк перевел взгляд на ее живот. – А ребенок…
– Вчера я еще не знала. Все ужасно болело… – Николь замолчала. – Я так испугалась.
Он погладил ее по волосам, потом сел рядом. Николь прижалась к Марку, ощущая под ладонью биение его сердца.
Марк отстранился и посмотрел ей в лицо:
Но она не умерла и однажды ночью, недели через две, увидела луну. Та осветила темный мир за пределами маленького окошка, и в момент прояснения сознания Николь придумала, что можно рассказать Жиро. Она знала имена некоторых актеров, правда, те были добры к ней. Затем она вспомнила того человека с ножом и его имя – Зыонг. Возможно, это подойдет. Утром она попросит встречи с Жиро и расскажет ему об этом, а может, заодно и название деревни, куда они впервые отправились с Чаном, – но принесет ли это ей свободу? Николь задумалась. Если она назовет Жиро деревню, французы сожгут ее дотла. Будет ли она брать на себя ответственность за смерть женщин и детей, невинных крестьян и стариков? Возможно, она спасет себя, но как жить потом? Николь подумала о ребенке. Могла ли она пойти на это ради спасения своего малыша?
Глава 33
В камеру зашла женщина-охранник, и Николь подняла голову. Та улыбнулась, потом быстро сняла с пленницы кандалы. Девушка встала, но ее ноги ослабли. Колени подогнулись, и женщине пришлось поддержать Николь. Она затравленно посмотрела на охранницу.
– Что происходит? Я должна поговорить с Жиро.
– Молчи. – Женщина приложила палец к губам.
Она провела Николь во двор, где они вдвоем с другой женщиной намылили ее, поливая из шланга водой, и потерли щеткой, пока не покраснела кожа. Боль от укусов насекомых на ногах и запястьях была нестерпимой, но, по крайней мере, Николь снова стала чистой. Только эта мысль позволяла ей держаться. Вдруг в пояснице стрельнуло. Сердце Николь сжалось: ребенок ожидался в феврале, и никаких болей быть не могло.
Николь согнулась пополам:
– Боже! Ребенок…
Женщины переглянулись, одна принесла ей стакан воды, а вторая пододвинула табурет.
Ослепленная солнечным светом, Николь прикрыла глаза рукой, прищурилась и приняла стакан. Боль в спине чуть угасла, но из-за спазмов она не сразу смогла выпить воду, не говоря уже о том, чтобы выпрямиться или нормально дышать. Женщины дали ей пару эластичных штанов и рубаху.
– Я должна поговорить с Жиро, – сказала Николь, когда они помогли ей одеться. – У меня есть для него информация.
Охранница покачала головой и молча повела ее по коридорам – за ворота тюрьмы, на тротуар возле высокой каменной стены. Николь испугалась, что настал день суда. Слишком поздно ждать от кого-то помощи. Рядом возвышался не менее устрашающий Пале де Жюстис[16], от одного вида которого дрожали заключенные. Николь закрыла глаза и позволила себе раствориться в окружающем мире. Она вдохнула необычайный аромат чистоты и услышала прекрасные голоса людей, которые жили своей жизнью. Распахнула глаза, разглядывая улицу, позолоченную лучами солнца. Николь посмотрела наверх, надеясь утонуть в бескрайнем голубом небе. Она услышала смех детей и повернулась. Захотелось подбежать и обнять их, сказать, чтобы они ценили каждый миг жизни. Николь увидела влюбленную парочку, словно сошедшую с киноэкрана, и представила, что она сама прохаживается тут с Марком. Острое чувство потери выдавило из легких весь воздух. Как же хотелось жить! Чувствовать. Любить. Воспитывать ребенка. Казалось, она расскажет Жиро все, что он попросит. Однако Николь всю ночь думала и решила, что сообщит ему только имя человека с ножом. Совесть не позволила бы большего.
Николь услышала, как подъехало такси, и повернулась. При виде сестры, выбиравшейся на улицу, она потрясенно шагнула в сторону.
– Давай, Николь, садись быстрее, пока никто не передумал.
Ноги Николь подгибались, но Сильвия схватила ее за руку и затащила на заднее сиденье.
– Я отвезу тебя домой.
У Николь голова пошла кругом.
– Прости, что я так долго, – сказала Сильвия. – Но я старалась вытащить тебя с тех самых пор, как узнала. Я так волновалась!
– Боюсь, я потеряю ребенка.
Сильвия протянула к ней руку:
– Я уже вызвала на дом врача.
– Не понимаю, – сказала Николь. – Как ты освободила меня?
Сильвия улыбнулась:
– Жиро я нравлюсь, а еще я напомнила ему о сведениях, которые подтверждают трату американских денег на африканских проституток.
Николь ее почти не слушала. Кружилась голова, все тело горело.
– Мне дурно.
– Остановить машину?
Волна тошноты схлынула, и Николь покачала головой.
– Но я занималась не только этим, – сказала Сильвия. – Еще искала улики. Главный комиссар Франции приказал устроить облаву. Жиро коррумпирован. Мы с легкостью докажем, что он просто сводит с тобой личные счеты. – Сестра обняла Николь. – Ты в порядке? Тебе не причинили вреда?
Николь положила голову Сильвии на плечо, и слезы посыпались градом.
– Нет.
– Не плачь. Все закончилось.
Переполненная эмоциями, девушка только и могла, что кивнуть.
– Теперь нужно убедиться, что все в порядке с ребенком.
Николь снова разрыдалась.
– Думаю, что случилось ужасное.
– Я приоткрою окно. Тебе нужен свежий воздух.
Николь с удивлением смотрела на золотистые в лучах солнца здания, деревья, шуршащие на ветру, и элегантные кафе вдоль тротуаров. Сестры проехали мимо Дома Оперы, отеля «Метрополь», вилл с видами на озеро, музея Луи Фино. Как же красиво в Ханое! Но где Марк? Он сказал, что уедет недели на две, а в тюрьме Николь, скорее всего, пробыла намного дольше.
* * *
Тем вечером Николь изучала себя в зеркале, касаясь полупрозрачной кожи, проводила пальцами по щекам, трогала пересохшие губы и расчесывала спутавшиеся волосы. Сухие и безжизненные, они выпадали клоками. Она почесала покусанные насекомыми ноги и надела свободные штаны, чтобы скрыть раны, стыдясь, что Марк увидит ее такой.
В комнату вошла Сильвия.
– А теперь давай тебя оденем как надо, хорошо?
– Я и так одета, – сказала Николь, но когда окинула себя взглядом, то поняла, что надела штаны наизнанку.
– Не обращай внимания.
– Даже не знаю, о чем я думала.
– Ты так слаба. Это не имеет значения.
Зачем Сильвия так сказала? Все имело значение. И ее освобождение, сопровождаемое чувством вины, и отсутствие Марка. И невозможность исправить многие вещи, как бы ты того ни желал. Имело значение и то, что она соврала о письме Сильвии. Была важна каждая мелочь.
– Смотри, я купила одежду для беременных, – сказала Сильвия, держа в руках шелковую тунику с вышивкой своего любимого серого цвета.
Николь посмотрела на вещь, потом на сестру и с удивлением обнаружила в ее глазах нежность.
Когда Сильвия помогла ей переодеться, Николь снова взглянула на сестру. Обе не проронили ни слова, только дождь яростно барабанил по крыше, по оконным рамам, разбиваясь о лужи на тротуаре, стекая с карнизов стеной воды.
– Только не говори, что отец ребенка – твой вьетнамский друг.
– Это ребенок Марка, – возмутилась Николь.
Сильвия несколько секунд смотрела в пол, потом подняла голову. Николь всегда было сложно понять, что думала или чувствовала сестра. Сейчас на ее лице не отражалось никаких чувств.
– Понятно, – только и сказала Сильвия.
* * *
На следующий день Николь отдыхала в гостиной на диване, когда Сильвия привела Марка. Сестра улыбнулась и вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Николь хотела подняться на ноги, но Марк остановил ее.
– Тише, – сказал он, подошел к кровати и опустился перед ней на колени.
Он взял ее за руку, и в горле у Николь встал ком, мешавший произнести хоть слово.
– Любовь моя, я только сейчас узнал, что произошло. Мне сообщил друг из посольства, и я прилетел, как смог, на ржавой французской рухляди.
Они обнялись, прижались щекой к щеке и просидели так несколько минут. Николь вздохнула, стало так легко на душе, что не находилось слов. Ей хотелось, чтобы Марк вечно обнимал ее.
– Прости, я не побрился, – сказал он.
Какое это имело значение? Важно лишь, что он здесь.
– Я убил бы Жиро за то, как он с тобой поступил. Ты в порядке? – Марк перевел взгляд на ее живот. – А ребенок…
– Вчера я еще не знала. Все ужасно болело… – Николь замолчала. – Я так испугалась.
Он погладил ее по волосам, потом сел рядом. Николь прижалась к Марку, ощущая под ладонью биение его сердца.
Марк отстранился и посмотрел ей в лицо: