Дочь торговца шелком
Часть 37 из 67 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Торопись. – Голос Чана понизился до шепота. – Не останавливайся. Не спи.
Она подумала о старинном кошеле с фотографией Марка.
– Мне нужно забрать кошель.
– Нет времени.
– Зачем ты это делаешь?
Чан отошел в сторону.
– Николь, ты очень дорога мне. Я приду за тобой, когда все закончится.
* * *
В последующие дни Николь передвигалась так быстро, как только могла, пересекая земли, полные опасностей, сбиваясь с пути и проваливаясь в заболоченные ямы. Она промокла и продрогла, но выкарабкалась и научилась находить тропы среди зарослей джунглей и болот; переправлялась через горные ручьи и просила еды в крохотных деревеньках у дружелюбных жителей.
Когда от звука ее шагов с визгом разбегались обезьяны, Николь в страхе замирала на месте. Она не знала, преследуют ли ее и стоит ли бояться неожиданной встречи, но поняла, что единственный выход – вернуться в Ханой. Еще никогда особняк не манил ее настолько, и она с тоской вспоминала жизнь там, утешая себя. Все это время Николь думала о Лизе, которая каждый раз принимала ее сторону.
Николь вспомнила дни в Хюэ, когда они с Лизой сидели в саду. Час был ранний, и рассветное солнце окрашивало деревья в розовые тона. Между деревьями шелестел легкий ветерок, и настроение у девочки было замечательное. Словно она оказалась на островке рая.
– Я слышу голос Бога в шелесте ветра, – сказала Лиза, – а его дух парит в этом бескрайнем небе.
Николь добавила:
– Я вдыхаю аромат цветков лотоса и представляю пруды с лотосами и крохотных лягушат, которые прыгают и плескаются.
Они с Лизой обнялись.
– Какое у нас сегодня лирическое настроение. Давай прогуляемся, а потом я заплету тебе самую красивую французскую косичку, так что все девочки в классе обзавидуются.
Воспоминание померкло. Николь подумала о Чане, растревожившись еще больше. Было ли его поведение притворством? Но тех людей все же наказали. Никакого обмана. Лучше перестать думать об этом и сосредоточиться на возвращении домой.
Дом. Девушка постоянно о нем вспоминала, и даже когда веки опухли от укусов и грязи, она плелась вперед. Промокшие ботинки развалились, в мозоли на ногах попала инфекция, но, несмотря на адскую боль, Николь шла дальше. Когда она слышала шорохи, то от страха пряталась в бамбуковых зарослях или за обвитыми лианами деревьями и останавливалась отдохнуть, когда совсем не могла двигаться дальше.
Однажды, глядя вниз на дамбы и рисовые поля, Николь заметила дым и разглядела крыши разрушенной деревни. Девушка перешла ручей и, приблизившись, стала свидетелем ужасной картины: французский солдат выволок на улицу спрятавшуюся женщину. Та была в ночной сорочке, с длинными каштановыми волосами, светлее, чем у вьетнамцев. Когда-то эта женщина блистала красотой. Сейчас же она пошатнулась, упала на спину и вытянула перед собой тонкие руки, умоляя солдата о пощаде, но он вновь поставил ее на ноги. Николь зажмурилась, не в силах смотреть на то, что ждало несчастную. Когда женщина закричала, Николь открыла глаза. Крик стих быстро. Лицо женщины застыло. Она знала, что собирался сделать солдат, и не выдавала ему своего страха. Несколько раз она плюнула ему в лицо, но он прижал ее к стене хижины, задрал сорочку и изнасиловал. Потом выстрелил в голову. Кровь. Столько крови. У Николь защемило сердце, и она согнулась пополам. Эта женщина была чьей-то женой, дочерью, матерью. Как могли мужчины совершать подобные злодеяния? В груди зрела ярость. В тот момент Николь возненавидела мужчин. Всех без исключения. Ей хотелось перерезать горло каждому, отомстить за то, что произошло.
Она еще долго оставалась на месте после ухода солдата, потом, пересилив себя, затащила тело женщины в хижину и накрыла найденной мешковиной. После порылась на овощной грядке, руками выкапывая из красной земли оставшиеся коренья. В одной хижине она нашла большую кастрюлю с дождевой водой. Николь попила и поела, глядя на дымчато-голубой горизонт, затем часок передохнула.
За последующие дни и недели она привыкла к дикой природе и обрела смелость. Девушка уже не боялась одиночества. Пусть природа и обладала мощью, но сама Николь оказалась сильнее, чем думала.
Иногда она останавливалась полюбоваться ковром из лиловых цветов, простиравшимся во все стороны. Когда на землю опустился туман, а среди туч прогремел гром, Николь приютилась под кустарниками и, поджав колени к груди, попыталась заснуть. Но даже там, спрятавшись в сине-зеленых джунглях, окутанных стеной дождя, она не могла скрыться от звуков грома. Николь ужасно проголодалась, но никакой передышки она себе не позволяла.
Как-то утром, сидя на верху неровной известняковой скалы, Николь следила за полетом огромных стрекоз. Ураганов больше не было, погода стояла относительно сухая, но в полдень, когда припекало солнце, наступала невыносимая жара. Николь на секунду зажмурилась, мечтая о тостах и яичнице. Она открыла глаза, буквально ощутив на языке этот вкус, и, приставив ладонь ко лбу, посмотрела на долину внизу. Мимо крадучись продвигались солдаты Вьетминя. Николь бы им попалась, не притаись она в кустах, где оставалась незаметной. Солдаты были в шлемах, обернутых черной сеткой и листьями пальм, проволока с листвой на спинах довершала маскировку. Они полностью сливались с окружавшей зеленью. Французские пилоты, что патрулировали леса с неба, не имели ни единого шанса обнаружить эти колонны людей.
Николь не шевелилась до тех пор, пока солдаты Вьетминя не прошли мимо, потом облегченно вздохнула.
Насколько хватало глаз, тянулись болота, справа показались холмы. Николь растерялась, не зная, что делать дальше: попытаться пройти или поискать обходной путь? Но нельзя было медлить, и она решила рискнуть: пересечь болото, передвигаясь по камням. Чуть дальше виднелись на земле глубокие рытвины, оставленные Вьетминем. Когда здесь будут французы, им придется направить все силы и время на починку дороги, чтобы провести свою тяжелую технику.
Вскоре Николь стала свидетелем того, как вьетнамцы обстреляли ничего не подозревавших солдат французского гарнизона, и ее все сильнее охватывали сомнения. Внезапно она мысленно порвала всякую связь с Вьетминем, и теперь главным было не попасться им. В то же время Николь разуверилась в справедливости французского господства. Их разгромили меньше чем за час, а ей оставалось лишь следить за всем издалека: выжившие прошли с поднятыми руками между двумя колоннами солдат из Вьетминя. Отец явно недооценил их силу. Тысячи людей отворачивались от французов, и стоило Вьетминю объявить себя коммунистами, как их поддержка стала расти.
Такие интеллектуалы, как Чан, присоединились к общему делу еще на заре, а теперь крестьяне создавали сеть поддержки, переправляя раненых в полевые госпитали и доставляя еду и оружие, несмотря на суровый горный климат. Многие погибли за свои идеалы, и Николь знала, что это не конец. Она прекрасно понимала, кому принадлежит страна. Оправдать действия какой-либо из сторон казалось невозможным, особенно когда дело касалось тайных операций, но теперь она лучше понимала причины происходящего.
Николь не понимала, что станет делать по возвращении домой. Примет ли ее семья? Она сильно рисковала. Ее объявят предательницей французского народа – кем она, собственно, и являлась, – но придется на это пойти. Больше делать нечего. В полиции знали, что Николь сбежала из-под домашнего ареста, и, скорее всего, подозревали, что она примкнула к врагу. Николь молилась, чтобы ее не посадили в тюрьму, и надеялась, что отец уговорит Жиро депортировать дочь во Францию. Она подумывала отправиться в Хюэ, но пешком туда было слишком далеко.
Чтобы забыть о страхе, Николь размышляла о своей жизни в Хюэ. Это занятие ее спасало. Не стоило зацикливаться на страхе, пусть он и омрачает путь, нужно идти вперед, вопреки всему. Чтобы не пасть духом, нужно думать о чем-то приятном.
Пока они жили в Хюэ, лето проводили на холмах Далата, где среди деревьев гулял легкий ветерок и повсюду цвела яркая гортензия. Там на пыльном бульваре они снимали дом, который принадлежал владельцу самой большой каучуковой плантации тех мест. Повсюду росли камелии, гортензия, хризантемы и розы всех цветов и оттенков. Пока отец охотился – на оленей, медведей, тигров и даже слонов, – они с Сильвией блаженствовали среди природы, а каждый день казался вечностью.
Николь закрыла глаза и тут же вспомнила день, когда Лиза отвела их на водопад. Они смотрели на мягкие каскады белой воды. Шумно не было, ведь вода струилась под небольшим углом и шла вдоль нескольких речушек.
– Присядем? – Лиза указала на выступ. – Камни довольно гладкие.
Спустившись вниз, они удобно расположились, и Лиза достала еду для пикника. Девочки сняли обувь и опустили ноги в воду.
– Давай же, Лиза! – позвала ее Сильвия. – Здесь не так холодно.
– Этот водопад самый спокойный, – сказала Лиза.
Она была права. Гармония здешних мест заражала. В тот день все шло как надо. Николь, нежась на солнце и вдыхая свежий воздух, сразу влюбилась в это место, и Сильвия тоже казалась счастливой.
– Почему же тогда его называют Тигриным водопадом? – спросила Николь.
– Он называется так из-за пещеры, в которой, если верить слухам, раньше было логово тигра.
Когда Николь заметила смотревшую на нее крупную обезьяну с золотистой мордочкой и пушистой белой бородой, то от удивления замерла на месте.
– Это краснозобый лангур, – прошептала Сильвия. – Посмотри на его ярко-красные носочки.
Николь заметила красновато-бурый мех на лапах животного. Обезьяна исчезла так же быстро, как и появилась.
Тем летом в Далат пришли японские отряды и началась война. Счастливые дни закончились. Семья Дюваль перебралась в Хюэ, откуда Сильвия отправилась в Америку, поскольку отец хотел, чтобы она обзавелась знакомыми – сторонниками французского режима. Сестра пожила в Нью-Йорке у кузена отца, а Николь осталась в Хюэ. Девушка помнила, как тосковала по Сильвии. Ужасное предчувствие поселилось в душе Николь – что с этого момента все изменится. Сейчас ситуация повторялась. Нельзя предугадать, когда разрушится знакомый тебе мир.
* * *
Когда солнце садилось за горизонт, Николь с помощью компаса добралась до Красной реки, что текла недалеко от французской дозорной башни. Возможно, ее возвели, чтобы охранять территорию, которую зачищали французы. Девушка осмотрела сваи из дикого бамбука и кучи щебня, потом спустилась обратно к тому месту, где заметила ручей. Плеснула в лицо воды и, найдя укромное место, переоделась во французскую одежду, которую дал Чан. Николь причесалась и расправила плечи. Все тело ныло, а ступни горели, как на раскаленных углях, тем не менее она направилась к аванпосту. Там сказала охраннику, что ее поймали солдаты Вьетминя и держали в исправительном лагере, но она оттуда сбежала. Сперва мужчина скептически посмотрел на нее, но Николь сумела убедить его, рассказав о своей жизни в Ханое и тяготах пребывания в лагере. Разбитые ноги и общее изможденное состояние лишь подтверждали ее слова. Николь хотела попросить еды, но солдат предложил лишь чашу воды, которую она немедленно выпила, а вот от замусоленной сигареты «Голуаз труп» отказалась.
На следующее утро ее подсадили в грузовик к французским солдатам, которые направлялись в Ханой. Те вели себя приветливо, только некоторые смотрели на Николь с опаской. Все пребывали в подавленном настроении, обсуждая продвижение армии коммунистов. Николь слышала о покинутых деревнях, жители которых сбежали из-за планируемых атак на французские гарнизоны. Они сохраняли господство в воздухе, а Вьетминь, мастера маскировки, контролировали сушу.
В дороге Николь задремала. Голоса то затухали, то звучали вновь. Когда грузовик с грохотом остановился на базе во французском квартале, девушка очнулась ото сна. Выбравшись наружу, она увидела представителей власти и простых людей, которых сгоняли в очередь. Среди возникшей суеты она скользнула за фургон и перебежала дорогу. Оглянулась, после чего скрылась в переулке неподалеку от своего дома. Но сперва следовало забрать спрятанные в магазине ключи. В подобной одежде она могла появиться во вьетнамском квартале лишь под покровом ночи. Николь решила переждать на поляне под деревьями, где когда-то лежала с Чаном. Ужасно хотелось помыться, и она представила их с Сильвией аквамариновую ванную: ванна наполнялась ароматной теплой водой и смывала с тела следы последних месяцев; уходили слой за слоем все пережитые кошмары…
Теперь она вернулась домой, но в голове роились мысли. Она бросила семью, не думала о них полгода. Николь хотелось плакать от стыда и чувства потери. Она размышляла о матери и о поступках отца. Да, люди совершали ошибки. Николь не оправдывала его, но после побега она многое повидала, и все случившееся уже не казалось ей таким шокирующим. Николь подумала о Сильвии, и на сердце стало тяжело. Под давлением обстоятельств кто угодно мог причинить невыносимые страдания другому, это Николь уяснила, но простить сестру за помощь Жиро и заключение под домашний арест она не могла.
Николь шла по улице без ботинок, носков или пальто. Сырой воздух Ханоя продувал тонкое платьице из хлопка. Измотанная дорогой длиною в месяц, она на несколько часов забылась сном. При звуках стрельбы Николь встрепенулась. Прислушалась. Насторожилась, испытывая неподдельный страх.
Глава 27
Под покровом ночи Николь набралась смелости забрать из магазина ключ и, боясь, что ее заметят, пробралась в дом, оставаясь все время в тени. Прошла мимо озера, оставляя позади сияющую в лунном свете воду. В последний раз оглянулась, повернула ключ в замочной скважине и переступила порог. Наконец-то она в безопасности, в своем старом доме! Коридор утопал в темноте, и Николь споткнулась о какой-то предмет, валявшийся на полу. Прислушалась к тиканью часов, нащупала выключатель. Раздался щелчок, но свет не зажегся. Николь прислонилась спиной к двери, а когда глаза привыкли к темноте, пробралась в гостиную, следуя за слабым мерцанием луны, идущим от купола. Но и там не было света. Тогда Николь прокралась на кухню. Казалось, дом покинули в спешке. Ее бросило в жар от осознания серьезности всей ситуации. А что, если родные не смогли уехать? Что, если Вьетминь все же пришел к власти? Николь попыталась успокоиться, не позволяя тревоге взять верх, но в ее отсутствие с Сильвией или Лизой могло случиться что угодно.
В доме было сыро и холодно, словно здесь несколько недель, а может, и месяцев никто не жил, что ее сильно потрясло. Она прислушалась к скрипам и стонам особняка, представляя, как храпит отец и сладко спит Сильвия, безупречная даже во сне. Образ померк. Возможно, пока Николь тряслась здесь, внизу, наверху кто-то был, подумала она. И все же из-за холода дом казался необитаемым.
Двигаясь в темноте, Николь прошла к тумбочке и нащупала верхний ящик справа, где Лиза хранила всякую всячину: свечи на случай отключения электричества, спички для масляной лампы, пилочку для ногтей, острые ножницы, почтовые марки, конверты. Девушка выдвинула ящик, нашла свечи и отсыревший коробок спичек. Через шесть-семь попыток Николь наконец смогла зажечь огонь, и темнота отступила.
В неровном сиянии свечи она посмотрела на потолок, по которому ползали угловатые тени. Николь открыла ставни и, насторожившись, попятилась. Окно было заколочено. Она вернулась к ящику и зажгла еще свечей, потом капнула воск в кофейные чашки, брошенные на столе. Поставив свечи в чашки, она взяла одну и направилась в кладовку за едой. Николь услышала, как скребутся мыши, и поняла, что ничего путного она не найдет. Однако Лиза хранила маринованные овощи и варенье, а еще несколько банок консервированной фасоли. При мысли о кухарке Николь едва удержалась на ногах – она ужасно боялась того, что могло случиться с ее старой подругой.
На руку Николь капнул горячий воск, и она вскрикнула. Натянула на кулак рукав, потом поискала пустую бутылку из-под вина. Найдя подходящую, поместила туда свечку и открыла банку с маринованными кабачками, наслаждаясь их вкусом. Рассол стекал по подбородку девушки, капая на грудь. Кран с холодной водой на кухне все еще работал, и Николь наполнила кружку ржавой водой. Она бы предпочла багет с маслом и джемом, но, конечно, ничего подобного не было, а на холодной плите кофе не сваришь.
Ноги ужасно болели, и Николь взяла с кресла у окна старый плед Лизы. Завернувшись в него, поплелась к лестнице в дальней части дома, чтобы подняться в гостиную.
При звуке шагов над головой Николь напряглась. В голове все перемешалось – воспоминания, смутные образы, слова. Девушка сильнее закуталась в плед и притаилась. Шаги стихли, но ее сердце стучало так сильно, что готово было выскочить из груди. Николь прислушалась: наверху скрипнула дверь. Может, это Жиро спускается сейчас по лестнице? Всколыхнулись темные уголки памяти, и Николь приготовилась встретить своего старого обидчика.
В коридоре пробили часы. И снова тишина.
На пороге возник мужской силуэт. Ореол лунного света окутывал фигуру, а лицо оставалось в темноте. Человек шагнул вперед.
Во время бегства с севера Николь нарастила прочную броню, но сейчас она рассыпалась в мгновение ока. Лишь стучала в ушах кровь. Девушка застыла в ожидании.
Ночной гость не шевелился. По дому разливалась тишина, на улице прошуршали шины. И больше ничего.
В мерцании свечи в руке незнакомца блеснул пистолет.
– Кто вы? – отважилась спросить Николь.
Человек прокашлялся. Звук обыденный, но оттого еще более устрашающий. Не могла ведь она пройти столь длинный путь, чтобы все закончилось вот так?
– Николь, это ты?
– Марк?
Когда он вышел вперед, Николь уронила бутылку, и та с грохотом разбилась. Ноги девушки подкосились, а спустя мгновение ее несли вверх по лестнице, в прежнюю отцовскую спальню.
Она подумала о старинном кошеле с фотографией Марка.
– Мне нужно забрать кошель.
– Нет времени.
– Зачем ты это делаешь?
Чан отошел в сторону.
– Николь, ты очень дорога мне. Я приду за тобой, когда все закончится.
* * *
В последующие дни Николь передвигалась так быстро, как только могла, пересекая земли, полные опасностей, сбиваясь с пути и проваливаясь в заболоченные ямы. Она промокла и продрогла, но выкарабкалась и научилась находить тропы среди зарослей джунглей и болот; переправлялась через горные ручьи и просила еды в крохотных деревеньках у дружелюбных жителей.
Когда от звука ее шагов с визгом разбегались обезьяны, Николь в страхе замирала на месте. Она не знала, преследуют ли ее и стоит ли бояться неожиданной встречи, но поняла, что единственный выход – вернуться в Ханой. Еще никогда особняк не манил ее настолько, и она с тоской вспоминала жизнь там, утешая себя. Все это время Николь думала о Лизе, которая каждый раз принимала ее сторону.
Николь вспомнила дни в Хюэ, когда они с Лизой сидели в саду. Час был ранний, и рассветное солнце окрашивало деревья в розовые тона. Между деревьями шелестел легкий ветерок, и настроение у девочки было замечательное. Словно она оказалась на островке рая.
– Я слышу голос Бога в шелесте ветра, – сказала Лиза, – а его дух парит в этом бескрайнем небе.
Николь добавила:
– Я вдыхаю аромат цветков лотоса и представляю пруды с лотосами и крохотных лягушат, которые прыгают и плескаются.
Они с Лизой обнялись.
– Какое у нас сегодня лирическое настроение. Давай прогуляемся, а потом я заплету тебе самую красивую французскую косичку, так что все девочки в классе обзавидуются.
Воспоминание померкло. Николь подумала о Чане, растревожившись еще больше. Было ли его поведение притворством? Но тех людей все же наказали. Никакого обмана. Лучше перестать думать об этом и сосредоточиться на возвращении домой.
Дом. Девушка постоянно о нем вспоминала, и даже когда веки опухли от укусов и грязи, она плелась вперед. Промокшие ботинки развалились, в мозоли на ногах попала инфекция, но, несмотря на адскую боль, Николь шла дальше. Когда она слышала шорохи, то от страха пряталась в бамбуковых зарослях или за обвитыми лианами деревьями и останавливалась отдохнуть, когда совсем не могла двигаться дальше.
Однажды, глядя вниз на дамбы и рисовые поля, Николь заметила дым и разглядела крыши разрушенной деревни. Девушка перешла ручей и, приблизившись, стала свидетелем ужасной картины: французский солдат выволок на улицу спрятавшуюся женщину. Та была в ночной сорочке, с длинными каштановыми волосами, светлее, чем у вьетнамцев. Когда-то эта женщина блистала красотой. Сейчас же она пошатнулась, упала на спину и вытянула перед собой тонкие руки, умоляя солдата о пощаде, но он вновь поставил ее на ноги. Николь зажмурилась, не в силах смотреть на то, что ждало несчастную. Когда женщина закричала, Николь открыла глаза. Крик стих быстро. Лицо женщины застыло. Она знала, что собирался сделать солдат, и не выдавала ему своего страха. Несколько раз она плюнула ему в лицо, но он прижал ее к стене хижины, задрал сорочку и изнасиловал. Потом выстрелил в голову. Кровь. Столько крови. У Николь защемило сердце, и она согнулась пополам. Эта женщина была чьей-то женой, дочерью, матерью. Как могли мужчины совершать подобные злодеяния? В груди зрела ярость. В тот момент Николь возненавидела мужчин. Всех без исключения. Ей хотелось перерезать горло каждому, отомстить за то, что произошло.
Она еще долго оставалась на месте после ухода солдата, потом, пересилив себя, затащила тело женщины в хижину и накрыла найденной мешковиной. После порылась на овощной грядке, руками выкапывая из красной земли оставшиеся коренья. В одной хижине она нашла большую кастрюлю с дождевой водой. Николь попила и поела, глядя на дымчато-голубой горизонт, затем часок передохнула.
За последующие дни и недели она привыкла к дикой природе и обрела смелость. Девушка уже не боялась одиночества. Пусть природа и обладала мощью, но сама Николь оказалась сильнее, чем думала.
Иногда она останавливалась полюбоваться ковром из лиловых цветов, простиравшимся во все стороны. Когда на землю опустился туман, а среди туч прогремел гром, Николь приютилась под кустарниками и, поджав колени к груди, попыталась заснуть. Но даже там, спрятавшись в сине-зеленых джунглях, окутанных стеной дождя, она не могла скрыться от звуков грома. Николь ужасно проголодалась, но никакой передышки она себе не позволяла.
Как-то утром, сидя на верху неровной известняковой скалы, Николь следила за полетом огромных стрекоз. Ураганов больше не было, погода стояла относительно сухая, но в полдень, когда припекало солнце, наступала невыносимая жара. Николь на секунду зажмурилась, мечтая о тостах и яичнице. Она открыла глаза, буквально ощутив на языке этот вкус, и, приставив ладонь ко лбу, посмотрела на долину внизу. Мимо крадучись продвигались солдаты Вьетминя. Николь бы им попалась, не притаись она в кустах, где оставалась незаметной. Солдаты были в шлемах, обернутых черной сеткой и листьями пальм, проволока с листвой на спинах довершала маскировку. Они полностью сливались с окружавшей зеленью. Французские пилоты, что патрулировали леса с неба, не имели ни единого шанса обнаружить эти колонны людей.
Николь не шевелилась до тех пор, пока солдаты Вьетминя не прошли мимо, потом облегченно вздохнула.
Насколько хватало глаз, тянулись болота, справа показались холмы. Николь растерялась, не зная, что делать дальше: попытаться пройти или поискать обходной путь? Но нельзя было медлить, и она решила рискнуть: пересечь болото, передвигаясь по камням. Чуть дальше виднелись на земле глубокие рытвины, оставленные Вьетминем. Когда здесь будут французы, им придется направить все силы и время на починку дороги, чтобы провести свою тяжелую технику.
Вскоре Николь стала свидетелем того, как вьетнамцы обстреляли ничего не подозревавших солдат французского гарнизона, и ее все сильнее охватывали сомнения. Внезапно она мысленно порвала всякую связь с Вьетминем, и теперь главным было не попасться им. В то же время Николь разуверилась в справедливости французского господства. Их разгромили меньше чем за час, а ей оставалось лишь следить за всем издалека: выжившие прошли с поднятыми руками между двумя колоннами солдат из Вьетминя. Отец явно недооценил их силу. Тысячи людей отворачивались от французов, и стоило Вьетминю объявить себя коммунистами, как их поддержка стала расти.
Такие интеллектуалы, как Чан, присоединились к общему делу еще на заре, а теперь крестьяне создавали сеть поддержки, переправляя раненых в полевые госпитали и доставляя еду и оружие, несмотря на суровый горный климат. Многие погибли за свои идеалы, и Николь знала, что это не конец. Она прекрасно понимала, кому принадлежит страна. Оправдать действия какой-либо из сторон казалось невозможным, особенно когда дело касалось тайных операций, но теперь она лучше понимала причины происходящего.
Николь не понимала, что станет делать по возвращении домой. Примет ли ее семья? Она сильно рисковала. Ее объявят предательницей французского народа – кем она, собственно, и являлась, – но придется на это пойти. Больше делать нечего. В полиции знали, что Николь сбежала из-под домашнего ареста, и, скорее всего, подозревали, что она примкнула к врагу. Николь молилась, чтобы ее не посадили в тюрьму, и надеялась, что отец уговорит Жиро депортировать дочь во Францию. Она подумывала отправиться в Хюэ, но пешком туда было слишком далеко.
Чтобы забыть о страхе, Николь размышляла о своей жизни в Хюэ. Это занятие ее спасало. Не стоило зацикливаться на страхе, пусть он и омрачает путь, нужно идти вперед, вопреки всему. Чтобы не пасть духом, нужно думать о чем-то приятном.
Пока они жили в Хюэ, лето проводили на холмах Далата, где среди деревьев гулял легкий ветерок и повсюду цвела яркая гортензия. Там на пыльном бульваре они снимали дом, который принадлежал владельцу самой большой каучуковой плантации тех мест. Повсюду росли камелии, гортензия, хризантемы и розы всех цветов и оттенков. Пока отец охотился – на оленей, медведей, тигров и даже слонов, – они с Сильвией блаженствовали среди природы, а каждый день казался вечностью.
Николь закрыла глаза и тут же вспомнила день, когда Лиза отвела их на водопад. Они смотрели на мягкие каскады белой воды. Шумно не было, ведь вода струилась под небольшим углом и шла вдоль нескольких речушек.
– Присядем? – Лиза указала на выступ. – Камни довольно гладкие.
Спустившись вниз, они удобно расположились, и Лиза достала еду для пикника. Девочки сняли обувь и опустили ноги в воду.
– Давай же, Лиза! – позвала ее Сильвия. – Здесь не так холодно.
– Этот водопад самый спокойный, – сказала Лиза.
Она была права. Гармония здешних мест заражала. В тот день все шло как надо. Николь, нежась на солнце и вдыхая свежий воздух, сразу влюбилась в это место, и Сильвия тоже казалась счастливой.
– Почему же тогда его называют Тигриным водопадом? – спросила Николь.
– Он называется так из-за пещеры, в которой, если верить слухам, раньше было логово тигра.
Когда Николь заметила смотревшую на нее крупную обезьяну с золотистой мордочкой и пушистой белой бородой, то от удивления замерла на месте.
– Это краснозобый лангур, – прошептала Сильвия. – Посмотри на его ярко-красные носочки.
Николь заметила красновато-бурый мех на лапах животного. Обезьяна исчезла так же быстро, как и появилась.
Тем летом в Далат пришли японские отряды и началась война. Счастливые дни закончились. Семья Дюваль перебралась в Хюэ, откуда Сильвия отправилась в Америку, поскольку отец хотел, чтобы она обзавелась знакомыми – сторонниками французского режима. Сестра пожила в Нью-Йорке у кузена отца, а Николь осталась в Хюэ. Девушка помнила, как тосковала по Сильвии. Ужасное предчувствие поселилось в душе Николь – что с этого момента все изменится. Сейчас ситуация повторялась. Нельзя предугадать, когда разрушится знакомый тебе мир.
* * *
Когда солнце садилось за горизонт, Николь с помощью компаса добралась до Красной реки, что текла недалеко от французской дозорной башни. Возможно, ее возвели, чтобы охранять территорию, которую зачищали французы. Девушка осмотрела сваи из дикого бамбука и кучи щебня, потом спустилась обратно к тому месту, где заметила ручей. Плеснула в лицо воды и, найдя укромное место, переоделась во французскую одежду, которую дал Чан. Николь причесалась и расправила плечи. Все тело ныло, а ступни горели, как на раскаленных углях, тем не менее она направилась к аванпосту. Там сказала охраннику, что ее поймали солдаты Вьетминя и держали в исправительном лагере, но она оттуда сбежала. Сперва мужчина скептически посмотрел на нее, но Николь сумела убедить его, рассказав о своей жизни в Ханое и тяготах пребывания в лагере. Разбитые ноги и общее изможденное состояние лишь подтверждали ее слова. Николь хотела попросить еды, но солдат предложил лишь чашу воды, которую она немедленно выпила, а вот от замусоленной сигареты «Голуаз труп» отказалась.
На следующее утро ее подсадили в грузовик к французским солдатам, которые направлялись в Ханой. Те вели себя приветливо, только некоторые смотрели на Николь с опаской. Все пребывали в подавленном настроении, обсуждая продвижение армии коммунистов. Николь слышала о покинутых деревнях, жители которых сбежали из-за планируемых атак на французские гарнизоны. Они сохраняли господство в воздухе, а Вьетминь, мастера маскировки, контролировали сушу.
В дороге Николь задремала. Голоса то затухали, то звучали вновь. Когда грузовик с грохотом остановился на базе во французском квартале, девушка очнулась ото сна. Выбравшись наружу, она увидела представителей власти и простых людей, которых сгоняли в очередь. Среди возникшей суеты она скользнула за фургон и перебежала дорогу. Оглянулась, после чего скрылась в переулке неподалеку от своего дома. Но сперва следовало забрать спрятанные в магазине ключи. В подобной одежде она могла появиться во вьетнамском квартале лишь под покровом ночи. Николь решила переждать на поляне под деревьями, где когда-то лежала с Чаном. Ужасно хотелось помыться, и она представила их с Сильвией аквамариновую ванную: ванна наполнялась ароматной теплой водой и смывала с тела следы последних месяцев; уходили слой за слоем все пережитые кошмары…
Теперь она вернулась домой, но в голове роились мысли. Она бросила семью, не думала о них полгода. Николь хотелось плакать от стыда и чувства потери. Она размышляла о матери и о поступках отца. Да, люди совершали ошибки. Николь не оправдывала его, но после побега она многое повидала, и все случившееся уже не казалось ей таким шокирующим. Николь подумала о Сильвии, и на сердце стало тяжело. Под давлением обстоятельств кто угодно мог причинить невыносимые страдания другому, это Николь уяснила, но простить сестру за помощь Жиро и заключение под домашний арест она не могла.
Николь шла по улице без ботинок, носков или пальто. Сырой воздух Ханоя продувал тонкое платьице из хлопка. Измотанная дорогой длиною в месяц, она на несколько часов забылась сном. При звуках стрельбы Николь встрепенулась. Прислушалась. Насторожилась, испытывая неподдельный страх.
Глава 27
Под покровом ночи Николь набралась смелости забрать из магазина ключ и, боясь, что ее заметят, пробралась в дом, оставаясь все время в тени. Прошла мимо озера, оставляя позади сияющую в лунном свете воду. В последний раз оглянулась, повернула ключ в замочной скважине и переступила порог. Наконец-то она в безопасности, в своем старом доме! Коридор утопал в темноте, и Николь споткнулась о какой-то предмет, валявшийся на полу. Прислушалась к тиканью часов, нащупала выключатель. Раздался щелчок, но свет не зажегся. Николь прислонилась спиной к двери, а когда глаза привыкли к темноте, пробралась в гостиную, следуя за слабым мерцанием луны, идущим от купола. Но и там не было света. Тогда Николь прокралась на кухню. Казалось, дом покинули в спешке. Ее бросило в жар от осознания серьезности всей ситуации. А что, если родные не смогли уехать? Что, если Вьетминь все же пришел к власти? Николь попыталась успокоиться, не позволяя тревоге взять верх, но в ее отсутствие с Сильвией или Лизой могло случиться что угодно.
В доме было сыро и холодно, словно здесь несколько недель, а может, и месяцев никто не жил, что ее сильно потрясло. Она прислушалась к скрипам и стонам особняка, представляя, как храпит отец и сладко спит Сильвия, безупречная даже во сне. Образ померк. Возможно, пока Николь тряслась здесь, внизу, наверху кто-то был, подумала она. И все же из-за холода дом казался необитаемым.
Двигаясь в темноте, Николь прошла к тумбочке и нащупала верхний ящик справа, где Лиза хранила всякую всячину: свечи на случай отключения электричества, спички для масляной лампы, пилочку для ногтей, острые ножницы, почтовые марки, конверты. Девушка выдвинула ящик, нашла свечи и отсыревший коробок спичек. Через шесть-семь попыток Николь наконец смогла зажечь огонь, и темнота отступила.
В неровном сиянии свечи она посмотрела на потолок, по которому ползали угловатые тени. Николь открыла ставни и, насторожившись, попятилась. Окно было заколочено. Она вернулась к ящику и зажгла еще свечей, потом капнула воск в кофейные чашки, брошенные на столе. Поставив свечи в чашки, она взяла одну и направилась в кладовку за едой. Николь услышала, как скребутся мыши, и поняла, что ничего путного она не найдет. Однако Лиза хранила маринованные овощи и варенье, а еще несколько банок консервированной фасоли. При мысли о кухарке Николь едва удержалась на ногах – она ужасно боялась того, что могло случиться с ее старой подругой.
На руку Николь капнул горячий воск, и она вскрикнула. Натянула на кулак рукав, потом поискала пустую бутылку из-под вина. Найдя подходящую, поместила туда свечку и открыла банку с маринованными кабачками, наслаждаясь их вкусом. Рассол стекал по подбородку девушки, капая на грудь. Кран с холодной водой на кухне все еще работал, и Николь наполнила кружку ржавой водой. Она бы предпочла багет с маслом и джемом, но, конечно, ничего подобного не было, а на холодной плите кофе не сваришь.
Ноги ужасно болели, и Николь взяла с кресла у окна старый плед Лизы. Завернувшись в него, поплелась к лестнице в дальней части дома, чтобы подняться в гостиную.
При звуке шагов над головой Николь напряглась. В голове все перемешалось – воспоминания, смутные образы, слова. Девушка сильнее закуталась в плед и притаилась. Шаги стихли, но ее сердце стучало так сильно, что готово было выскочить из груди. Николь прислушалась: наверху скрипнула дверь. Может, это Жиро спускается сейчас по лестнице? Всколыхнулись темные уголки памяти, и Николь приготовилась встретить своего старого обидчика.
В коридоре пробили часы. И снова тишина.
На пороге возник мужской силуэт. Ореол лунного света окутывал фигуру, а лицо оставалось в темноте. Человек шагнул вперед.
Во время бегства с севера Николь нарастила прочную броню, но сейчас она рассыпалась в мгновение ока. Лишь стучала в ушах кровь. Девушка застыла в ожидании.
Ночной гость не шевелился. По дому разливалась тишина, на улице прошуршали шины. И больше ничего.
В мерцании свечи в руке незнакомца блеснул пистолет.
– Кто вы? – отважилась спросить Николь.
Человек прокашлялся. Звук обыденный, но оттого еще более устрашающий. Не могла ведь она пройти столь длинный путь, чтобы все закончилось вот так?
– Николь, это ты?
– Марк?
Когда он вышел вперед, Николь уронила бутылку, и та с грохотом разбилась. Ноги девушки подкосились, а спустя мгновение ее несли вверх по лестнице, в прежнюю отцовскую спальню.