Дочь лодочника

Коснулась мягкой щечки.

Позднее она видела в этом только внезапный прогресс – как когда рыба разбивает стеклянную поверхность воды в позднем вечернем пурпуре: явление чего-то резкого, красивого, крупного и всеохватывающего. Оно возникло между ними, когда пальцы Миранды коснулись девичьей кожи, и ее глаза обратились к ней, встретились с ее взглядом, разделив осознание – чего именно, Миранда не знала. В один миг само время обрушилось, и все последующие ее дни, полные печали и скорби, – разбились. В этом видении наяву она смотрела на саму себя, неопределенного возраста, в привычной одежде – джинсах, кроссовках и старой рубашке Хирама. Она засыпала под раскидистыми ветвями дуба, чья кора была опалена молнией. Лук с колчаном лежали рядом, стрел не было. И вместе с тем – скрытый поток тепла, доброты, сильное, ровное биение сердца. Знакомое.

Миранда резко втянула воздух ртом и отстранилась.

Девочка еще мгновение смотрела в одну точку, затем погрузилась в наркотическую пустоту. Глаза закатились, ее продолжало трясти.

Миранда ощущала слабость, старый змеиный укус на руке зудел, нервы были напряжены.

По ее щеке скатилась слеза. Она ее смахнула, накрыла ребенка и завела мотор. Вывела лодку из зарослей и вернулась на реку.





Выбор




Позднее Миранда достала из ящика для снастей старый протеиновый батончик и, не отрывая руки от руля, протянула через лодку. Девочка всю последнюю милю вдоль реки не сводила глаз с синего утреннего неба, они были открыты, но пусты, словно подернуты пеленой. Через мгновение Миранда содрала обертку и съела батончик сама. Ветер стянул серапе с груди девочки. Та, хоть и казалась совсем крошечной в детской пижаме, не была лишена первых признаков взросления.

Они обогнули последний поворот перед Воскресным домом, и над водой выросла высокая осыпающаяся стена. Затем стена исчезла за деревьями. Впереди Миранда увидела бухту.

Не отдавая себе отчета в том, что собирается сделать, она заглушила мотор, и лодка поплыла по течению сама. Миранда вслушивалась в ночную тишину утра, в редкие птичьи крики, смотрела, как туман над водой испаряется на поднимающемся из-за деревьев солнце. Взглянула на девочку и вдруг прониклась ужасом, охватившим ее сердце. В это утро она лишилась контроля надо всем, над будущим, которое больше ей не принадлежало. Она почувствовала, что течение уносит лодку в сторону. Берег впереди заливался золотистым светом.

В речной траве, прямо перед бухтой стоял и наблюдал за кружением «Алюмакрафта» белый журавль – с черной кромкой на крыльях. Миранда встретилась с ним глазами, зная, что это та же птица, которую она видела накануне ночью в Гнезде. Сейчас журавль снова стоял на пороге – бухты, что вела к Воскресному дому. «Одним местам мы принадлежим, – будто бы говорила птица. – А другим нет».

Места, которые, вероятно, еще предстояло открыть.

Она подумала о Чарли Риддле, Билли Коттоне, людях, завладевших этим ребенком, грязным, одурманенным, не намного младше, чем была сама Миранда, когда стала работать на них. Она помнила, как пастор и Джон Эйвери излагали свой замысел у нее в гостиной, рассказывали о деньгах, что она заработает. Все есть часть промысла Божьего во благо его царствия, сказал тогда Коттон, на что она ему ответила, что ей не нужны ни боги, ни царствия. И самому старику, судя по его хитрой улыбке, тоже. Но наличные, сказала четырнадцатилетняя она, ей бы пригодились. Чтобы сохранить крышу над головой, чтобы электричество не отключилось и холодильники охлаждали наживку. Чтобы снабжать ведьму табаком, а тайный ребенок рос здоровым. Снаружи, на жаре, стоял и ждал у машины одноглазый и раздобревший Чарли Риддл. Он жевал зубочистку, отмахиваясь от мух. Миранда, стоя у окна, чуть подвинула материнскую самодельную занавеску.

– Только держите его от меня подальше, – сказала она.

Обещание пастора:

– Он тебя больше не побеспокоит.

И если все эти годы чему-то и научили Миранду, то вот чему: Воскресному дому не требовалась невинность. Здесь ранняя женственность осквернялась, как прозрачная вода, в которую выпотрошили рыбу. И в этом ребенке что-то было, некая правда – может, красивая, может, ужасная, – ее Миранде только предстояло постичь. Если она была нужна старому пастору, то ничего хорошего это не сулило.

Журавль проследил за тем, как «Алюмакрафт» пронесло мимо бухты, где за кипарисами, невидимые ей и не видящие ее, дожидались карлик и констебль.

Миранда включила двигатель и поддала газу. Обернулась через плечо – журавля там уже не было.

До Гнезда оставалось пройти еще милю на юг.

«Тебе нужен план», – поняла она.

Лодка плыла дальше.





Что видела девочка на Проспере




Ее мысли путались, река бурлила, неся свои воды. И у нее колотилось сердце, потому что за ними гналось что-то большое, черное и ужасное. Она видела это в голубом небе позади женщины за рулем лодки – черное облако с усиками, вьющимися к земле, чудовищная дыра с пастью, явившаяся, чтобы ухватить их зубами, проглотить и выплюнуть, кусочек за кусочком.

Она уже видела это раньше, не так давно, над трейлерами в поле, где были красные комнаты и грустные женщины работали за закрытыми дверьми. Чудовище жаждало чего-то легкого, чего-то сладкого, мягкого и приятного. У женщин в тех темных красных комнатах не было ничего из этого, и они не видели, что оно надвигается на них. И ждет момента, когда их проглотит.

Но она видела.

Видела за плечом великана, который уносил ее, пока она брыкалась, била ногами и плакала, а трейлеры горели и женщины кричали. Видения проносились сплошным потоком: пламя на реке, зловещий изогнутый клинок, лицо великана, окрашенное кровью. Темный призрак боли и страдания, разливающийся над верхушками деревьев, над широкой зеленой землей.

А потом мужчина с острыми зубами воткнул ей в руку иголку, и после этого – ничего. До тех пор пока…

Женщина.

Женщина в лодке дотронулась до нее – «Миранда, ее зовут Миранда», – и девочка увидела жизнь этой женщины, так же как Бог, наверное, видел землю, прозрачным бриллиантом, зависшим в темноте. Весь список действующих лиц, вся длинная история всего, что коренится во влажной почве болот, ужасно долгая ночь, связавшая время для этой женщины, остров посреди ее океана, хлебная миска и два выстрела из дробовика в темноте, потеря отца и девочка в поисках, вечных, непрестанных поисках, пустота в ее сердце, где можно было скрыть и обнаружить секреты.


Один из этих секретов – мальчик.

Странный, волшебный и хороший.

Как грань бриллианта, ярко-зеленое мерцание во всей этой тьме.

Но за ними – это вьющееся облако. Оно преследовало их, пока наконец не оторвалось, чтобы, словно призрак, выскользнуть над поросшими мхом деревьями и болотами, исчезнуть в складках времени и выжидать новый момент для удара.

Девочка закрыла глаза и задремала в пустом тумане.





Вера




Опершись на видавшие виды перила причала мясистыми локтями, открытыми из-под закатанных рукавов, Чарли Риддл праздно подбрасывал в воздухе четвертак. Когда мотор лодки затих, он зажал монету между большим и указательным пальцами.

– Я выиграл, – сказал он Эйвери, стоявшему в конце причала с затуманенным взглядом. Риддл сунул монетку в карман и звякнул ключами. – Говорил же, она это сделает. Проедет мимо. Вот это и убило это место, как по мне. Женщины становятся мягче. А когда это происходит, они выдергивают чеку. Клянусь, так оно и происходит.

– Так вот как ты это видишь?

– Так.

– Не думаю, что сейчас это имеет значение.

Риддл посмотрел на Эйвери, будто обдумывая что-то, но потом поправил свою пропитанную потом шляпу, прикрывавшую редеющие волосы, вынул из кармана четвертак и бросил его карлику. Эйвери поймал монету, прижав к груди.

– Оставь себе, Джон. Считай, это первая выплата из всего долга. Скоро тебе может понадобиться немного веры в кармане. – Риддл подмигнул и неуклюже направился к своей машине под креповым миртом.

Эйвери зажал четвертак в кулаке. Посмотрел на бухту и на реку за ней. Гул мотора удалялся.

Он сунул монету в карман.





Договоренности




Добравшись до Гнезда, Миранда вытащила девочку из лодки. Серапе упало в реку, и течение унесло его к кусту ежевики на дальнем берегу, где оно и зацепилось. Девочка, будто сломанная тростинка, обмякла на бензоколонке посреди причала. Миранда щелкнула пальцами перед ее полуприкрытыми глазами, получила вялый отклик. Выглянула на реку. За лодочным пандусом начиналась сосновая чаща, и сквозь нее проходила дорога. Дальше по ней – Воскресный дом.

Риддл должен был приехать оттуда. Причем скоро.

Миранда сбежала по доске, служившей мостиком между левым краем причала и поросшим кудзу берегом под свесом крыльца. Наклонилась, положила девичьи руки себе на плечи и подняла ее. Девочка, худенькая с виду, действительно оказалась очень легкой.

– Только не вырви на меня, – сказала Миранда, осторожно ступая по доске. Она поднялась по насыпи и обошла дом, оказавшись у переднего входа.

Увидела доски на заколоченной двери. Она совсем забыла.

Поток брани вырвался из ее рта, словно стартовый шнур.

Она почувствовала, как девочка обхватила ее плечи сильнее. Маленькая теплая ручка погладила ее по шее, и Миранде показалось, будто ее коснулся приятный ветерок. На миг ее ослепила вспышка света, просочившегося между листьями, будто она лежала на спине и смотрела на нижние ветви дуба, как когда-то. Но едва это ощущение прошло – она снова обнаружила себя на крыльце Гнезда с одурманенной девочкой на руках. Участившийся пульс постепенно замедлялся. Она сделала пару глубоких, осознанных вдохов.

Миранда усадила ребенка у стены рядом с льдогенератором, вернулась к сараю, чтобы взять молоток, отодрала доски. Дверь распахнулась и повисла на одной петле. Миранда внесла девочку через порог и подняла, покачиваясь из стороны в сторону, по узкой потайной лестнице.

Затем положила девочку в свою детскую кроватку, прямо на одеяло. Миранда не спала в этой комнате больше пяти лет. Недоделанный комод и письменный стол до сих пор сохранили остатки ее девичества: плюшевого мишку, фарфорового клоуна со связкой воздушных шариков, и ее единственный охотничий трофей – четырехфунтовый белый окунь, висевший над железной кроватью.

Она торопливо прошла через кухню на террасу и спустилась по припаянной лестнице на причал. Вынесла с лодки пенопластовый ящик и по мосткам переместила его на берег. Там села, прислонившись спиной к каменистой земле, и открыла холодильник.

Точно огромная дыня в воде – голова Кука.

Миранда зажмурилась.

«Он не был тебе другом, – сказала она себе. – Он думал, что да, но это было не так».

Она открыла глаза и глядела на голову, пока та не перестала казаться таковой, а стала лишь вещью в пакете. Тогда Миранда открыла складной нож Хирама, разрезала пакет и засунула дрожащие пальцы Куку в рот. Костяшки ее пальцев коснулись сначала его губ, потом языка – он был холодный и будто резиновый. Она вытащила сверток полиэтилена размером с брелок в виде кроличьей лапки, возможно, чуть меньше. Сняла резинку и развернула полиэтилен – внутри оказалась маленькая ампула с прозрачной жидкостью.

Миранда поднесла ее к свету. Встряхнула. Вспомнила шприц того здоровяка.