Дочь лодочника
Часть 10 из 46 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Глубокую тишину нарушил скорбный свист. По дорожке под тянущимися ветвями дубов бродил долговязый Коттон, наклоняясь время от времени, а потом подбирая камни и осматривая каждый. Одни он отбрасывал. Другие пинал носком черного ботинка, который держал под мышкой. Правая нога его была босой.
Наконец старик исчез в глубине теней за своим домом, и Эйвери только слышал его свист.
Когда «Алюмакрафт» отплыл от Воскресного дома, Миранда сбавила обороты и несколько минут шла с круизной скоростью, пока темный след лодки катился к берегам. Клокочущий шум низин заглушал гул двадцати лошадиных сил «Эвинруда». Она знала каждый изгиб, каждый рукав, все мелководья, где можно было сесть дном, все завалы из бревен, все пни. Она знала деревья, где гнездились голубые цапли. Девочкой она воровала у них перья и приделывала к стрелам, а потом охотилась с ними на кроликов и оленей. Она понимала зверей, на которых охотилась. Где они жили, где ели. Чего хотели. Как их добыть. Она находила в этом утешение.
«Все меняется».
Она бросила взгляд на синий «Иглу», втиснутый между средним и кормовым сиденьями. В нем была вторая партия травы, которую Эйвери распихал по стеклянным банкам. Ящик в этот раз был тяжелее. Партия – больше. Миранда держала одну руку за спиной на руле и чувствовала пистолет Кука, заправленный за пояс ее джинсов.
Сегодня она впервые за семь лет не знала, что принесет ей река. Ощущала лишь безвозвратность того, что сейчас происходило. В голове у нее раздавался шепот старой ведьмы: «Кое-что просыпается».
– Не думай об этом, – приказала она себе.
Лодка неумолимо двигалась вперед в самый темный час ночи.
К тому времени, как показался лодочный пандус за железнодорожной эстакадой, луна уже зашла. Из припаркованного в начале пандуса белого «Бронко» вышли двое мужчин. Миранда сбросила скорость. Затем заглушила двигатель и причалила рядом с баржей. Двое мужчин дождались, пока она привяжет лодку, не спускаясь к ней. Она взобралась на баржу и стала смотреть за тем, как они смотрят на нее. Два силуэта стояли на фоне газоразрядной лампы, изливавшей синеву над землей и деревьями. Один был высоким и широкоплечим, в толстовке с поднятым капюшоном, лицо его скрывалось в тени. Второй – коренастым и лысым. Оба стояли и не двигались.
Миранда почувствовала, как капелька пота скатилась от ее волос на загривок. Затем спустилась вдоль позвоночника, вокруг холодного металла на пояснице. Пульс участился, во рту пересохло. Она вытащила из лодки «Иглу» и ступила на росистую траву у подножия пандуса. Вопросительно подняла термобокс над головой.
Сверчки на берегу смолкли, когда высокий прогромыхал:
– Тридцать шагов вверх по пандусу, потом стой.
С трясущимися руками, она опустила бокс на уровень талии и медленно двинулась, стараясь сохранять спокойствие. Тридцать шагов, остановилась.
Высокий двинулся с места, блеснув серебристой цепью на штанах. Он был огромный – настоящий великан. Шагал со странной, небрежной грацией в тяжелых байкерских сапогах, зацепив большие пальцы за карманы джинсов. Оказавшись вблизи, он сбросил с головы капюшон, и Миранда невольно отпрянула на шаг. У него оказались коротко подстриженные волосы и квадратная челюсть, а татуированное лицо напоминало череп: на щеках были изображены зубы, на носу – черный треугольник с зазубринами. Под глазами и над ними, а также от уголков рта тянулись трещины. В яремной ямке висел кулон в виде вороньей лапы на кожаном шнурке.
– Как тебя зовут? – спросил он мягким, почти доброжелательным тоном.
– Какая разница?
Великан улыбнулся.
Миранда поставила «Иглу». Банки внутри снова звякнули.
– Открой.
Она села на корточки, помня о холодном револьвере, касавшемся ее кожи. Открыла бокс. Великан протянул руку, и она увидела, что та тоже была вся в татуировках. По тыльной стороне пальцев тянулись тонкие кости. Миранда передала ему одну банку. Великан повернулся в смутном свете.
– Мексиканская, – сказал он. – Дерьмо. Пестицидов много. Красавчик Чарли за это поручился. Сказал, оно того стоит. Это правда?
– Я это не курю, – сказала Миранда. – Только вожу.
Великан поставил банку на место и понес термобокс вверх по пандусу. Потом тихонько поговорил с партнером. Коренастый стоял в белой футболке, заправленной в джинсы, кожаной куртке и ковбойских сапогах. Лицо было усеяно прыщами. Он взял «Иглу» у великана и отнес к «Бронко», затем открыл багажник, положил туда бокс и взял пенопластовый ящик, вроде того, в каком Миранда хранила мелкую рыбу в магазине. Коренастый вернулся и поставил ящик на землю перед Мирандой. Ящик был запечатан прозрачной упаковочной лентой, дважды обернутой вокруг. На крышке черным маркером было нацарапано единственное слово: ПАСТОРУ.
– Это наша плата? – спросила Миранда.
– Скажи пастору, – ответил коренастый скрипучим голосом, – оно во рту. – Он ухмыльнулся, показав острые, как у акулы, зубы.
Пот выступил у Миранды под мышками и заструился по спине. Нагнувшись за ним, она почувствовала, как задралась рубашка, явив пистолет. Что бы ни лежало внутри, оно было большое, тяжелое и вмерзло в старый лед. Встав, она позволила подолу свободно упасть и двинулась вниз по пандусу, надеясь, что пистолет не выпирал у нее под рубашкой.
– Погоди, – сказал великан.
Она замерла.
В салоне «Бронко» включился верхний свет, когда коренастый потянулся за каким-то невидимым грузом на переднем сиденье. Он пинком захлопнул дверь, и в руках у него уже был спящий ребенок – девочка, завернутая в серапе[13]. Босые ножки торчали из-под шали, раскачиваясь при каждом шаге, пока двое мужчин спускались по пандусу.
Миранда почувствовала, как что-то внутри нее перевернулось.
– Что это значит? – спросила она.
Великан, не обращая на нее внимания, вытащил из кармана толстовки шприц с прозрачной жидкостью.
Миранда рывком опустила пенопластовый ящик на землю, его содержимое расплескалось.
– Что это значит? – повторила она вопрос, на этот раз громче. Страх в ее голосе уступал место ярости.
Великан, зажав зубами пластиковый колпачок шприца, снял его с иглы. Затем потянулся к серапе и ухватил девочку за предплечье, закатал рукав хлопчатобумажной пижамы с розовыми крылатыми поросятами. На руке виднелись тонкие белые шрамы. На сгибе локтя – множество следов от уколов.
Миранда выхватила с поясницы свой тридцать восьмой калибр и большим пальцем взвела курок.
– Стой, – сказала она, но услышала слабость в собственном голосе. Это прозвучало скорее как просьба, чем как приказ, и Миранда сразу поняла – как часто понимала в момент, когда выпускала стрелу и та уходила выше или ниже, – что просчиталась.
Великан выплюнул колпачок шприца себе в руку и закрыл иглу.
Затем сделал три медленных шага навстречу Миранде.
Как легко это, наверное, было – нажать на спусковой крючок. Между дулом и целью было такое маленькое расстояние, но он был человеком, а не оленем, не кроликом, не бутылкой из-под пива. Ее палец замер. Пистолет – это лишь кусок металла, не часть ее, не вещь, и ее слабость распространялась по всему телу. Ее будто разоблачили, застигли врасплох. Словно у нее не осталось стрел. То же самое она чувствовала, когда ей было десять и она случайно наткнулась в низинах на кабана. Огромного, лохматого, облепленного мухами, с изогнутыми, как серпы, клыками. Тогда только стрела Хирама, вылетевшая из-за деревьев, спасла ее от того, чтобы ее выпотрошили.
Великан протянул руку и взял пистолет.
– Мне не нужно говорить, в чем ты сейчас ошиблась, так ведь? – сказал он.
Он схватил ее за запястье и повернул кругом, обхватил мощной рукой за горло. Она вцепилась в его предплечье, ощутив дыхание у себя над ухом и запах жвачки, когда он сказал:
– Держу пари: судя по тому, как ты только что встала в стойку для стрельбы, ты понимаешь, что нужно делать. Но раз вытаскиваешь пушку, надо стрелять, а ты этого не сделала, Какая-Разница. – Он сильнее сжал ее горло.
Миранде стало трудно дышать.
Когда он говорил, его красный язык извивался в пасти черепа, вытатуированного у него на лице.
– Это девчонка – никто. И все души, что мы сожгли, чтобы ее достать, тоже были никем. Мы ее хорошо накачали. Такая вот сегодня плата. Завтра, может, еще что-нибудь будет. А пока подумай вот о чем: что было самое худшее из того, что с тобой делал мужчина?
Мир ускользал от Миранды, у нее перед глазами загорались пурпурные пятна.
– Думаешь, мы будем обходительнее?
Она обмякла в его руках. Великан отпустил ее и швырнул пистолет в траву.
Миранда упала на колени, отчаянно пытаясь вдохнуть.
В девичье предплечье скользнула игла, попав в вену на сгибе локтя, и великан нажал на поршень. Когда жидкость ввели, девочка прижалась головой к груди коренастого, будто ее неожиданно сморил сон. Он поднес ребенка к Миранде и положил на днище «Алюмакрафта». Поправил ей серапе.
Миранда даже не успела перевести дух к тому времени, как они завели «Бронко», а когда они отъехали, она упала на спину и лежала, уставившись в небо, на слабое зарево на востоке. Затем подняла пистолет из травы и положила его на ящик, прежде чем проковылять в лодку, где спала девочка. Трясущейся рукой закрыла пистолет в ящике для снастей и села на кормовую банку. Девочка осталась лежать на днище. Миранда сидела и дрожала, глядя пустыми глазами, пока сверчки в тростниках вдоль берега не возобновили свою песнь.
Оно во рту
На обратном пути она заглушила мотор и позволила течению унести лодку с реки в кипарисовую рощу, где мелководье заросло ряской и в полых пнях распустились белые цветочки. Похожие на соборы кипарисы тянулись ввысь в утренней мгле. Вокруг становилось все серее. Девочка спала, будто околдованная, под своим ярким одеяльцем. Миранда дала бы ей на пару-тройку лет больше, чем Мальку. Лицо у нее было землистое, сама она казалась крошечной. Поперек лба тянулась полоска сажи. Волосы были подстрижены совсем коротко. Пахла она дымом и чем-то еще – чем-то нездоровым. Миранда переместилась к средней банке и приподняла краешек серапе. Задрала девичий рукав. Возле локтя виднелись следы игл, похожие на отпечатки ножек каких-нибудь фей; на самых свежих подсохли капельки крови. Под ними до самого запястья – выцветшая сетка шрамов.
Ото льда в пенопластовом ящике отвалился кусок.
Миранда прикрыла ребенка и поставила термобокс себе под ноги. Взяла из ящика складной нож Хирама. Разрезала пленку и подняла крышку – та открылась со скрипом.
«Нет».
«НЕТ».
В прозрачном полиэтиленовом пакете с изображением синего белого медведя, завязанном сверху зажимом-закруткой, лежала голова Кука. Глаза его закатились, борода вся в кровавых пятнах. На дне пакета собрался дюйм-два крови, которая переливалась, сверкая в его складках.
Миранда ухватилась за планширь, уставившись на свои кроссовки, на манжеты джинсов, закатанные до щиколоток. Каждая деталь ее кожи – вены, несущие кровь к пальцам ног; родинка над лодыжкой и комар, усевшийся рядом с ней, чтобы испить живительной силы; костяшки пальцев, покрывшиеся струпьями там, где она несколько часов назад ударила по полу магазина, – все вступало в резкий контраст с белым пенопластом, в котором качалась в воде смерть, будто неимоверно крупная пробка от бутылки.
Где-то рядом на дереве ухнула сова.
Миранда заставила себя взглянуть на голову Кука.
И увидела что-то – плотный сверток полиэтилена, обмотанного резиной. Он не давал сомкнуться его губам.
Она закрыла крышку и долго сидела не двигаясь, пока влажное утро медленно заползало ей под рубашку. Глядя на крышку все с той же надписью – «ПАСТОРУ».
В какой-то момент – она не знала точно ни когда, ни спустя сколько – птичье пение перекрыл гул мотора. Звук был не самый желанный, но Миранда на удивление ему обрадовалась – лишь бы переключить внимание с ящика на что угодно другое.
Где-то за деревьями проплыла лодка.
Девочка зашевелилась. Покрывало упало, когда она перекатилась на бок, свернулась калачиком и, открыв рот, простонала. По ее животу прокатился спазм, и Миранда поняла, что происходит, ровно в тот момент, когда оно произошло. Девочку вырвало на днище. Желчью и каким-то бесцветным комком то ли овсянки, то ли детского питания. Мелкими комками, с дурным запахом. Ее глаза были широко открыты, ее трясло. Рвота прилипла к ее щеке полумесяцем.
Миранда перемахнула через среднюю банку, чтобы оказаться рядом с девочкой. Протянула руку, чтобы вытереть ей щеку, но девочка вздрогнула и сжалась всем своим тельцем.
– Все хорошо, – заверила Миранда и снова потянулась к ней.
Наконец старик исчез в глубине теней за своим домом, и Эйвери только слышал его свист.
Когда «Алюмакрафт» отплыл от Воскресного дома, Миранда сбавила обороты и несколько минут шла с круизной скоростью, пока темный след лодки катился к берегам. Клокочущий шум низин заглушал гул двадцати лошадиных сил «Эвинруда». Она знала каждый изгиб, каждый рукав, все мелководья, где можно было сесть дном, все завалы из бревен, все пни. Она знала деревья, где гнездились голубые цапли. Девочкой она воровала у них перья и приделывала к стрелам, а потом охотилась с ними на кроликов и оленей. Она понимала зверей, на которых охотилась. Где они жили, где ели. Чего хотели. Как их добыть. Она находила в этом утешение.
«Все меняется».
Она бросила взгляд на синий «Иглу», втиснутый между средним и кормовым сиденьями. В нем была вторая партия травы, которую Эйвери распихал по стеклянным банкам. Ящик в этот раз был тяжелее. Партия – больше. Миранда держала одну руку за спиной на руле и чувствовала пистолет Кука, заправленный за пояс ее джинсов.
Сегодня она впервые за семь лет не знала, что принесет ей река. Ощущала лишь безвозвратность того, что сейчас происходило. В голове у нее раздавался шепот старой ведьмы: «Кое-что просыпается».
– Не думай об этом, – приказала она себе.
Лодка неумолимо двигалась вперед в самый темный час ночи.
К тому времени, как показался лодочный пандус за железнодорожной эстакадой, луна уже зашла. Из припаркованного в начале пандуса белого «Бронко» вышли двое мужчин. Миранда сбросила скорость. Затем заглушила двигатель и причалила рядом с баржей. Двое мужчин дождались, пока она привяжет лодку, не спускаясь к ней. Она взобралась на баржу и стала смотреть за тем, как они смотрят на нее. Два силуэта стояли на фоне газоразрядной лампы, изливавшей синеву над землей и деревьями. Один был высоким и широкоплечим, в толстовке с поднятым капюшоном, лицо его скрывалось в тени. Второй – коренастым и лысым. Оба стояли и не двигались.
Миранда почувствовала, как капелька пота скатилась от ее волос на загривок. Затем спустилась вдоль позвоночника, вокруг холодного металла на пояснице. Пульс участился, во рту пересохло. Она вытащила из лодки «Иглу» и ступила на росистую траву у подножия пандуса. Вопросительно подняла термобокс над головой.
Сверчки на берегу смолкли, когда высокий прогромыхал:
– Тридцать шагов вверх по пандусу, потом стой.
С трясущимися руками, она опустила бокс на уровень талии и медленно двинулась, стараясь сохранять спокойствие. Тридцать шагов, остановилась.
Высокий двинулся с места, блеснув серебристой цепью на штанах. Он был огромный – настоящий великан. Шагал со странной, небрежной грацией в тяжелых байкерских сапогах, зацепив большие пальцы за карманы джинсов. Оказавшись вблизи, он сбросил с головы капюшон, и Миранда невольно отпрянула на шаг. У него оказались коротко подстриженные волосы и квадратная челюсть, а татуированное лицо напоминало череп: на щеках были изображены зубы, на носу – черный треугольник с зазубринами. Под глазами и над ними, а также от уголков рта тянулись трещины. В яремной ямке висел кулон в виде вороньей лапы на кожаном шнурке.
– Как тебя зовут? – спросил он мягким, почти доброжелательным тоном.
– Какая разница?
Великан улыбнулся.
Миранда поставила «Иглу». Банки внутри снова звякнули.
– Открой.
Она села на корточки, помня о холодном револьвере, касавшемся ее кожи. Открыла бокс. Великан протянул руку, и она увидела, что та тоже была вся в татуировках. По тыльной стороне пальцев тянулись тонкие кости. Миранда передала ему одну банку. Великан повернулся в смутном свете.
– Мексиканская, – сказал он. – Дерьмо. Пестицидов много. Красавчик Чарли за это поручился. Сказал, оно того стоит. Это правда?
– Я это не курю, – сказала Миранда. – Только вожу.
Великан поставил банку на место и понес термобокс вверх по пандусу. Потом тихонько поговорил с партнером. Коренастый стоял в белой футболке, заправленной в джинсы, кожаной куртке и ковбойских сапогах. Лицо было усеяно прыщами. Он взял «Иглу» у великана и отнес к «Бронко», затем открыл багажник, положил туда бокс и взял пенопластовый ящик, вроде того, в каком Миранда хранила мелкую рыбу в магазине. Коренастый вернулся и поставил ящик на землю перед Мирандой. Ящик был запечатан прозрачной упаковочной лентой, дважды обернутой вокруг. На крышке черным маркером было нацарапано единственное слово: ПАСТОРУ.
– Это наша плата? – спросила Миранда.
– Скажи пастору, – ответил коренастый скрипучим голосом, – оно во рту. – Он ухмыльнулся, показав острые, как у акулы, зубы.
Пот выступил у Миранды под мышками и заструился по спине. Нагнувшись за ним, она почувствовала, как задралась рубашка, явив пистолет. Что бы ни лежало внутри, оно было большое, тяжелое и вмерзло в старый лед. Встав, она позволила подолу свободно упасть и двинулась вниз по пандусу, надеясь, что пистолет не выпирал у нее под рубашкой.
– Погоди, – сказал великан.
Она замерла.
В салоне «Бронко» включился верхний свет, когда коренастый потянулся за каким-то невидимым грузом на переднем сиденье. Он пинком захлопнул дверь, и в руках у него уже был спящий ребенок – девочка, завернутая в серапе[13]. Босые ножки торчали из-под шали, раскачиваясь при каждом шаге, пока двое мужчин спускались по пандусу.
Миранда почувствовала, как что-то внутри нее перевернулось.
– Что это значит? – спросила она.
Великан, не обращая на нее внимания, вытащил из кармана толстовки шприц с прозрачной жидкостью.
Миранда рывком опустила пенопластовый ящик на землю, его содержимое расплескалось.
– Что это значит? – повторила она вопрос, на этот раз громче. Страх в ее голосе уступал место ярости.
Великан, зажав зубами пластиковый колпачок шприца, снял его с иглы. Затем потянулся к серапе и ухватил девочку за предплечье, закатал рукав хлопчатобумажной пижамы с розовыми крылатыми поросятами. На руке виднелись тонкие белые шрамы. На сгибе локтя – множество следов от уколов.
Миранда выхватила с поясницы свой тридцать восьмой калибр и большим пальцем взвела курок.
– Стой, – сказала она, но услышала слабость в собственном голосе. Это прозвучало скорее как просьба, чем как приказ, и Миранда сразу поняла – как часто понимала в момент, когда выпускала стрелу и та уходила выше или ниже, – что просчиталась.
Великан выплюнул колпачок шприца себе в руку и закрыл иглу.
Затем сделал три медленных шага навстречу Миранде.
Как легко это, наверное, было – нажать на спусковой крючок. Между дулом и целью было такое маленькое расстояние, но он был человеком, а не оленем, не кроликом, не бутылкой из-под пива. Ее палец замер. Пистолет – это лишь кусок металла, не часть ее, не вещь, и ее слабость распространялась по всему телу. Ее будто разоблачили, застигли врасплох. Словно у нее не осталось стрел. То же самое она чувствовала, когда ей было десять и она случайно наткнулась в низинах на кабана. Огромного, лохматого, облепленного мухами, с изогнутыми, как серпы, клыками. Тогда только стрела Хирама, вылетевшая из-за деревьев, спасла ее от того, чтобы ее выпотрошили.
Великан протянул руку и взял пистолет.
– Мне не нужно говорить, в чем ты сейчас ошиблась, так ведь? – сказал он.
Он схватил ее за запястье и повернул кругом, обхватил мощной рукой за горло. Она вцепилась в его предплечье, ощутив дыхание у себя над ухом и запах жвачки, когда он сказал:
– Держу пари: судя по тому, как ты только что встала в стойку для стрельбы, ты понимаешь, что нужно делать. Но раз вытаскиваешь пушку, надо стрелять, а ты этого не сделала, Какая-Разница. – Он сильнее сжал ее горло.
Миранде стало трудно дышать.
Когда он говорил, его красный язык извивался в пасти черепа, вытатуированного у него на лице.
– Это девчонка – никто. И все души, что мы сожгли, чтобы ее достать, тоже были никем. Мы ее хорошо накачали. Такая вот сегодня плата. Завтра, может, еще что-нибудь будет. А пока подумай вот о чем: что было самое худшее из того, что с тобой делал мужчина?
Мир ускользал от Миранды, у нее перед глазами загорались пурпурные пятна.
– Думаешь, мы будем обходительнее?
Она обмякла в его руках. Великан отпустил ее и швырнул пистолет в траву.
Миранда упала на колени, отчаянно пытаясь вдохнуть.
В девичье предплечье скользнула игла, попав в вену на сгибе локтя, и великан нажал на поршень. Когда жидкость ввели, девочка прижалась головой к груди коренастого, будто ее неожиданно сморил сон. Он поднес ребенка к Миранде и положил на днище «Алюмакрафта». Поправил ей серапе.
Миранда даже не успела перевести дух к тому времени, как они завели «Бронко», а когда они отъехали, она упала на спину и лежала, уставившись в небо, на слабое зарево на востоке. Затем подняла пистолет из травы и положила его на ящик, прежде чем проковылять в лодку, где спала девочка. Трясущейся рукой закрыла пистолет в ящике для снастей и села на кормовую банку. Девочка осталась лежать на днище. Миранда сидела и дрожала, глядя пустыми глазами, пока сверчки в тростниках вдоль берега не возобновили свою песнь.
Оно во рту
На обратном пути она заглушила мотор и позволила течению унести лодку с реки в кипарисовую рощу, где мелководье заросло ряской и в полых пнях распустились белые цветочки. Похожие на соборы кипарисы тянулись ввысь в утренней мгле. Вокруг становилось все серее. Девочка спала, будто околдованная, под своим ярким одеяльцем. Миранда дала бы ей на пару-тройку лет больше, чем Мальку. Лицо у нее было землистое, сама она казалась крошечной. Поперек лба тянулась полоска сажи. Волосы были подстрижены совсем коротко. Пахла она дымом и чем-то еще – чем-то нездоровым. Миранда переместилась к средней банке и приподняла краешек серапе. Задрала девичий рукав. Возле локтя виднелись следы игл, похожие на отпечатки ножек каких-нибудь фей; на самых свежих подсохли капельки крови. Под ними до самого запястья – выцветшая сетка шрамов.
Ото льда в пенопластовом ящике отвалился кусок.
Миранда прикрыла ребенка и поставила термобокс себе под ноги. Взяла из ящика складной нож Хирама. Разрезала пленку и подняла крышку – та открылась со скрипом.
«Нет».
«НЕТ».
В прозрачном полиэтиленовом пакете с изображением синего белого медведя, завязанном сверху зажимом-закруткой, лежала голова Кука. Глаза его закатились, борода вся в кровавых пятнах. На дне пакета собрался дюйм-два крови, которая переливалась, сверкая в его складках.
Миранда ухватилась за планширь, уставившись на свои кроссовки, на манжеты джинсов, закатанные до щиколоток. Каждая деталь ее кожи – вены, несущие кровь к пальцам ног; родинка над лодыжкой и комар, усевшийся рядом с ней, чтобы испить живительной силы; костяшки пальцев, покрывшиеся струпьями там, где она несколько часов назад ударила по полу магазина, – все вступало в резкий контраст с белым пенопластом, в котором качалась в воде смерть, будто неимоверно крупная пробка от бутылки.
Где-то рядом на дереве ухнула сова.
Миранда заставила себя взглянуть на голову Кука.
И увидела что-то – плотный сверток полиэтилена, обмотанного резиной. Он не давал сомкнуться его губам.
Она закрыла крышку и долго сидела не двигаясь, пока влажное утро медленно заползало ей под рубашку. Глядя на крышку все с той же надписью – «ПАСТОРУ».
В какой-то момент – она не знала точно ни когда, ни спустя сколько – птичье пение перекрыл гул мотора. Звук был не самый желанный, но Миранда на удивление ему обрадовалась – лишь бы переключить внимание с ящика на что угодно другое.
Где-то за деревьями проплыла лодка.
Девочка зашевелилась. Покрывало упало, когда она перекатилась на бок, свернулась калачиком и, открыв рот, простонала. По ее животу прокатился спазм, и Миранда поняла, что происходит, ровно в тот момент, когда оно произошло. Девочку вырвало на днище. Желчью и каким-то бесцветным комком то ли овсянки, то ли детского питания. Мелкими комками, с дурным запахом. Ее глаза были широко открыты, ее трясло. Рвота прилипла к ее щеке полумесяцем.
Миранда перемахнула через среднюю банку, чтобы оказаться рядом с девочкой. Протянула руку, чтобы вытереть ей щеку, но девочка вздрогнула и сжалась всем своим тельцем.
– Все хорошо, – заверила Миранда и снова потянулась к ней.