До захода солнца

Увидела, как он опустил подбородок, чтобы посмотреть.

— Злюсь, — ответил он, и я напряглась. — Я не должен тебе этого говорить, зверушка, но трудно злиться на тебя, когда я чувствую твой запах. — Он сжал меня в объятиях и продолжил бормотать: — И чертовски невозможно злиться, когда я чувствую и слышу твое дыхание, биение твоего сердца во сне.

Это заставило мое сердце забиться быстрее.

Он продолжал:

— Ты с кем-то боролась во сне, потом кричала, потом плакала.

Я почувствовала, как мои губы приоткрылись.

— Кричала?

Его темная голова кивнула.

— Плакала? — Переспросила я.

Еще один кивок.

— Во сне? — Опять спросила я.

Еще один кивок, потом он передвинул нас, соскользнув вниз по кровати, перекатившись, чтобы мы оказались лицом друг к другу. Он натянул одеяло, его руки снова обняли меня.

— Ты помнишь, что тебе приснилось? — спросил он с легким любопытством, я отрицательно покачала головой на подушке. — Ничего? — настаивал он, я снова отрицательно качнула головой.

— Мне кажется, я не хочу вспоминать, — ответила я ему. — Этот сон заставил меня кричать, — я сделала паузу, затем добавила: — и плакать.

Его руки сжались.

— Может ты помнишь, кто был в твоем сне?

Я снова отрицательно покачала головой.

— Нет, не помню. Кто бы там не был, я потеряла их, и мне стало так грустно. — И почувствовала, как дрожь пробежала по моему телу, поэтому прижалась к нему еще ближе. — Невероятно грустно.

Он крепко прижал меня к своей груди.

— Это был всего лишь сон, зверушка.

На этот раз я кивнула.

Но почему-то у меня было такое ощущение, что этот сон был не совсем похож на сон. Я не помнила сам сон, но что бы там не было, мне казалось настолько реальным, по крайней мере, боль после этого странного сна была слишком реальной.

— С тобой такое когда-нибудь случалось раньше? — спросил Люсьен.

Я снова кивнула.

— Когда я была молодой, мне снились похожие сны, я их тоже не помнила. Тогда меня будила мама, но такое не случалось уже очень давно.

— Ты помнила, что тебе снилось?

Я отрицательно покачала головой и прошептала:

— Надеюсь, этот тоже никогда не вспомню. Тогда я просыпалась напуганной и расстроенной, — мой голос понизился до шепота, — этот был намного хуже.

Он еще раз ободряюще сжал меня.

— Он уже прошел.

Именно тогда я поняла, что буквально вжалась в него. И через секунду мне стало интересно, будет ли так сильно прижиматься Мирна к своему вампиру после того, как по-королевски разозлила его.

— Люсьен?

— Да, моя зверушка?

— Сегодня за ужином, — начала я, он напрягся, хотя я не хотела еще одного инцидента с бокалом вина, особенно сейчас, когда он держал меня в своих объятиях, но запросто мог швырнуть о стену, я немного отодвинулась, — я не хотела тебя разозлить.

Он не ответил, поэтому я приподнялась на локте и посмотрела в его лицо в темноте.

— Прости, что я тебя разозлила.

Он перекатился на спину, притянул меня к себе, запустив руку в волосы, прижав мое лицо к шее.


И он молчал, всего лишь покручивая мои волосы на пальце.

Я решила, что пришло время все прояснить.

К сожалению, моя мама не отвечала на звонки, а это означало, что скорее всего она ушла в кино. Мама любила фильмы, любые фильмы, в основном мелодрамы и романтические комедии, также она не была противницей боевиков, чем кровавее, тем лучше.

Тетя Надя, которая всегда была моей любимой тетей и с которой я могла поговорить, о чем угодно, тоже не отвечала на звонки, а это означало, что она скорее всего пошла в кино вместе с мамой.

Я не хотела звонить другим тетушкам или двоюродным сестрам, ну, потому что не хотела, чтобы они узнали, что я идиотка или еще идиотка в квадрате, чем и так уже знали.

Я позвонила Лане, она ответила. Но сказала, что Рейф будет у нее с минуты на минуту. Она была вся в ожидании. Я услышала по ее голосу, она пообещала перезвонить мне сразу же утром.

Так что я, как всегда, была в полном неведении относительно всего происходящего.

Поэтому должна была разобраться во всем сама.

— Мне казалось, что я веду себя так, как ты хотел, — сказала я Люсьену, и его рука в моих волосах замерла на несколько мгновений, прежде чем его пальцы снова начали накручивать прядь.

Затем он сказал кое-что, что застало меня врасплох:

— Я хочу тебя.

Меня? Он хотел меня?

Я никогда никому не была нужна.

Я была, как только что отметила, идиоткой, помимо прочих не очень хороших черт характера.

От его признания у меня потеплело в животе, сердце екнуло, и страх пополз вверх по позвоночнику.

Это было здорово. Вместо двух противоречивых эмоций теперь у меня уже было три.

— Я же у тебя есть, — солгала я, прежде чем указать на очевидное: — Вот она я, с тобой.

Я почувствовала, как он приподнял голову, его губы коснулись моего виска, прежде чем снова опустил на подушки.

— У меня была ты, душечка, — пробормотал он, используя другое нежное выражение, старомодное и слишком, слишком, слишком эффективное. Настолько эффективное, что избавило меня от сердечного приступа и ползущего страха, значительно усилив тепло внизу живота. — Каждый день и каждую ночь ты была у меня. До сегодняшнего вечера. А теперь ты исчезла. — Его рука нежно сжала мне волосы, и он тихо спросил: — Почему ты спряталась, Лия?

Что-то застряло у меня в горле. Я знала, что это было, но проглотила и притворилась, что этого вообще не было.

Я знала, что сейчас лгу самой себе, но решила, что лгать самой себе — определенно лучший выход.

— Я здесь, — прошептала я, — прямо здесь, где ты хотел, чтобы я была.

Его рука убрала мои волосы, и он переместил меня. Снял со своего тела и повернул так, чтобы моя спина прижималась к его груди, крепко обняв за талию, согнув локоть, прижавшись ладонью к моей груди.

— Помни об этом, — произнес он мне в затылок, когда переместил меня.

— О чем? — Спросила я.

— Вот где я хочу, чтобы ты была. Двадцать лет я хотел, чтобы ты была здесь. — Его рука напряглась и прижала меня сильнее к своему телу, я почувствовала, как его лицо зарылось в мои волосы. — Никто не будет ждать двадцать лет шлюху, Лия. И ее не поведут за книгами по магазинам. Никто не перевозит свою одежду в гардероб шлюхи. Никто не знакомит ее со своими друзьями. И, конечно, никто не будет терпеть, когда шлюха себя плохо ведет.

Я решила сосредоточиться на последнем, потому что разозлилась. В остальном в его словах было все очень логично. А также мой живот снова стал теплым, а мне это совсем было не нужно.

Но Мирна бы не разозлилась. Никогда.

Я подавила свой гнев и решила смириться.

— Итак, что это нам дает?

— То, где мы всегда и были с тобой, — ответил он, его голос звучал легче, как будто он не только поднял какой-то вес, но и как будто ему было весело. — Но вместо того, чтобы вступить в бой, ты отступила и укрепила оборону.

О нет.

Он меня полностью раскусил!

Он прижался ближе и твердо заявил:

— Но я справлюсь.

О нет, он этого не сделает. Нет, если я вмешаюсь (что и сделала).

— Ты уже справился, — солгала я, и он усмехнулся, отчего мне захотелось бросить в него чем-нибудь.

Конечно, я этого не сделала.