ДНК миллиардера. Естественная история богатых

На протяжении своей эволюции люди всегда были охотниками-собирателями, причем неспециализированными (generalized) охотниками-собирателями: мы жили небольшими племенами и бродили по земле в поисках сезонной пищи, примерно как стая бабуинов путешествует от хурмы к фиговому дереву и обратно.

У старой гвардии неспециализированных охотников-собирателей, видимо, было эгалитарное общественное устройство, основанное на совместном использовании ресурсов. Это не означает, что они были невинными дикарями. Они, без сомнения, боролись за высокое положение и статус. Даже в самых мрачных из таких племен должны были быть те, кого Хейден называет «людьми с крайне эгоистичными особенностями характера», которые всегда стремились к чему-то лучшему, как Виктор Кожены, выросший в унылой Праге под сенью Варшавского договора. Однако у неспециализированных охотников-собирателей не было ни настоящих сокровищ, которые можно было бы накапливать, ни хороших способов накопления. Таскать с собой шкатулку с драгоценностями от места охоты к ягодной поляне было бы чрезвычайно непрактично. Тогда еще не ощущался даже слабый аромат Romanee-Conti, и мысль о том, чтобы запереть его на десять лет в подвале для выдержки, вызвала бы резкое неприятие.

Ситуация начала меняться с появлением специализированных охотников-собирателей примерно 25 тысяч лет назад. Люди этого нового сорта научились добывать в большем количестве растения и животных благодаря таким изобретениям, как плетеная корзина, сеть, гарпун, силок, лук, жернов и рыболовный крючок. Специализированные охотники-собиратели могли гораздо дольше жить на одном месте и поддерживать более высокую численность населения, что привело к созданию более сложной социальной иерархии. Они изменили взгляд на свое место в мире, стали запасать пищу и накапливать богатство, что явилось революционным моментом в истории приматов.





Создание запасов


Накопление запасов – сравнительно распространенное поведение среди других групп животных. Медоносные пчелы и муравьи усердно трудятся, запасая излишки пищи, и мы приводим их в пример детям, чтобы убедить тех в нравственной ценности труда, накопления денег и карьерного роста. Однако муравьи – коммунисты. Их накопительство носит четко эгалитарный характер. Практика сельского хозяйства, также существующая в мире муравьев, сама по себе не отменяет этого. Так, муравьи-листорезы – прекрасные фермеры. Они собирают листья в тропической сельве, относят их в муравейник и используют для выращивания и последующей сборки съедобной плесени. Но, как и другие муравьи, они отрыгивают пищу во рты своих соседей, пока все не окажутся одинаково сыты. Так что пример муравьев, пожалуй, сильно отличается от модели накопления богатства, существующей среди людей. В Древнем Риме богатые завсегдатаи вечеринок действительно напивались и обжирались, а затем изрыгивали поглощенное, чтобы освободить место для следующих блюд, однако нет никаких свидетельств того, что они использовали других гостей в качестве плевательниц.

Чтобы понять наше собственное накопительское поведение, нам лучше обратиться к белкам, бурундукам и прочим видам, особи которых запасают пищу для личного потребления. Как и богатые люди, эти особи часто запасают гораздо больше, чем им может потребоваться. Европейский крот, охарактеризованный одним автором как «буйный деревенский социопат», даже хранит в своей кладовой живых животных. Он прищипывает передний конец земляного червя, что приводит того в состояние комы, затем утаскивает червя в нору, завязывает его в узел и прячет в небольшое углубление в стене туннеля своего гнезда. В богатой норе одного крота биолог обнаружил 1280 живых червей, весивших вместе свыше четырех фунтов. Словно знаток, спускающийся в подвал за арманьяком 1900 года, запасливый крот может выбрать аппетитного червячка и славно закусить им, скрасив унылый зимний вечер. Однако в животном мире безоглядное накопительство может, в конце концов, быть вопросом жизни и смерти. Обитающие на Аляске белки ежегодно прячут про запас до 16 тысяч еловых шишек, и им может понадобиться несколько годовых запасов, чтобы пережить суровую зиму.





Склонность делиться?


Недостаток всех этих примеров в том, что они не охватывают приматов, поскольку ни один другой примат на Земле не делает ничего хотя бы отдаленно напоминающего накопление запасов. На воле обезьяны, в том числе человекообразные, иногда пытаются спрятать лакомый кусочек или проглотить его, пока никто не заметил. Но это дурной тон, приятель. Семена и фрукты, составляющие их обычное меню, чаще всего имеются в изобилии и распространены довольно широко. Даже когда шимпанзе охотятся, что весьма опасно для них, успешные охотники, как правило, издают характерный крик, чтобы привлечь других шимпанзе. Охотники приносят добычу в место, где образуется группа кормящихся, а остальные шимпанзе собираются вокруг, выпрашивая объедки.

Охотники-собиратели (люди) делают примерно то же самое. Американский антрополог и приматолог Кэтрин Милтон, изучавшая индейцев в бразильских тропических лесах, пишет: «Отдельные люди не создают запасы… Ни один охотник, которому посчастливилось убить большого зверя, не претендует на то, что вся добытая им пища принадлежит только ему или его семье». Большая добыча – это событие для всего племени, которое собирается на пир этакой группой кормящихся. Для шимпанзе и охотников-собирателей дележ еды – это способ обрести и сохранить собственный статус. Так, в ходе одного исследования шимпанзе в горах Танзании альфа-самец по кличке Нтологи мастерски «подкупал» кормящуюся группу. Нтологи обычно угощал самок, влиятельных старших самцов, а также безобидных самцов среднего статуса; он редко тратил силы на подростков и никогда не приглашал бета-самца – своего главного соперника. Франс де Вааль пишет: «Нтологи пребывал на вершине обезьяньего сообщества исключительно долго – более десяти лет. Возможно, отчасти секрет заключался в том, как он распределял мясо». Иногда Нтологи просто вцеплялся в скелет, позволяя остальным откусывать мясо, и не пытался оставить что-либо себе, еще больше укрепляя собственный престиж таким явным альтруизмом. Интересно, что братья Ротшильды использовали примерно такую же стратегию, когда устраивали щедрые развлечения в первой половине XIX века: они предлагали гостям лучшие блюда французской кухни, пишет Нил Фергюсон в своей исторической работе «Дом Ротшильда», «но сами никогда не притрагивались к ним».

Как для людей, так и для шимпанзе благодарность за угощение может носить политический, экономический и (нередко) сексуальный характер. Например, в одной культуре охотников-собирателей Парагвая дележ добычи, кажется, помогал успешным охотникам получать непропорционально много внебрачного секса. Женщины-антропологи, изучавшие эту культуру, предположили, что женщины занимаются сексом с удачливыми охотниками, чтобы удержать их в группе. Однако идея секса ради блага группы звучит как-то фальшиво. Возможно, щедрость просто делала успешного охотника более привлекательным.

Дополнительно к уже перечисленным стимулам, побуждающим делиться пищей, есть еще один: не делиться ею может быть просто опасно. Общества охотников-собирателей всегда были склонны убивать, изгонять или как-то иначе подавлять своих оставшихся в безвестности Кожены.





Изобретение сельского хозяйства


Переход от интенсивной охоты и собирательства к одомашниванию растений и животных произошел не за один и не за два сезона. Как и в случае многих деловых решений, которые сквозь призму времени кажутся плодами гения, приходится признать, что это произошло случайно. Наиболее широко принятое объяснение появления сельского хозяйства сводится к тому, что интенсивные методы позволили некоторым охотникам-собирателям Леванта устроиться на одном месте и обзавестись более крупными семьями. Когда через пятьдесят или сто поколений в период, известный как поздний дриас, климат вдруг стал более суровым, nouveaux intensives уже не могли просто сняться с места и вернуться к охоте на белок и собиранию ягод, то есть к тем умениям, которыми славились их далекие прадедушки. Им нужно было искать новый путь вперед.

Несколько племен догадались, что спасение заключено в сельском хозяйстве. Вместо того чтобы просто собирать дикие растения, они сосредоточились на тех из них, которые подходили для выращивания. Археологические образцы зерен дикой пшеницы, относящиеся к этому периоду, имеют хрупкую ость (структуру, соединяющую их со стеблем) и легко осыпаются. Зерна же окультуренной пшеницы имеют более прочную ость; будучи пригодными к транспортировке и хранению, они быстро распространились, и археологи часто находят их. В случае пшеницы и некоторых других видов переход от дикого состояния к окультуренному растению занял всего лишь 150 лет.

По мнению Брайона Хейдена, традиционное объяснение причины возникновения сельского хозяйства несостоятельно, поскольку оно базируется на том, что биологи называют «групповой селекцией»; мудрые члены племени самозабвенно работали над окультуриванием растений, а эволюционным результатом этого стали выживание и постепенное умножение племен самоотверженных земледельцев. Сценарий групповой селекции многих привлекал своим сентиментальным очарованием в 1950-е и 1960-е годы, когда все пахали и мотыжили ради общего блага и хором пели что-то вроде «Фермер и скотник – братья навек». Но с наступлением 1970-х годов теория групповой селекции перестала рассматриваться биологами всерьез. Как и идея занятия сексом ради блага группы, она казалась маловероятной. Сторонники индивидуальной селекции утверждали, что даже самые благородные из нас сначала задаются не вопросом «Хорошо ли это для группы?», а «Хорошо ли это для меня?».

В 1976 году Ричард Докинз в своей книге «Эгоистичный ген» переформулировал этот вопрос так: «Хорошо ли это для моих генов?». Даже самое альтруистическое поведение в природе (например, когда медоносная пчела погибает при защите улья или когда миркат стоит с дозором на термитнике, пока его товарищи едят) сводится при ближайшем рассмотрении к тому, что способно помочь распространению генов эгоистичной особи в будущих поколениях.

Это вновь приводит нас к нашим «три-А-личностям», нашим безвестным Кожены, томящимся среди племенного пролетариата на диете из семян и ягод. Еще до возникновения сельского хозяйства толпа новых интенсивных охотников-собирателей имела сильное влечение к приватизации, и они оставались на одном месте достаточно долго, чтобы проявить его. Символы статуса начинают появляться среди археологических находок, сделанных в средиземноморском Леванте, чей возраст составляет примерно 12 тысяч лет: «Украшенные ступки, полированные каменные тарелки и чашки, каменные статуэтки, декорированные костяные инструменты… и личные украшения в форме бус, диадем, налобных повязок, головных уборов, ожерелий, наручных и ножных браслетов…» Эти блестящие безделушки свидетельствуют о господстве тщеславной элиты. Они еще не были богаты, но уже вели себя как таковые. Хейден характеризует эти «три-А-личности» как людей, стремящихся «максимизировать собственную власть и влияние путем накопления желанной пищи, вещей и услуг», то есть путем создания запасов. Как шимпанзе, приносящие мясо группе кормящихся, они также прилагали все усилия, чтобы самим распределять это имущество и награждать верных сторонников. В частности, «три-А-личности» начали расширять круг соревновательных пиров.

Многие археологи считают распространение пиров на заре сельскохозяйственной эпохи результатом усовершенствований процесса производства пищи. Хейден утверждает, что пиры были также и причиной этих усовершенствований. Организация щедрого пира и победа над соперничающими устроителями празднеств в «конкурентной борьбе» имели важное значение для последующего поиска новых и более впечатляющих видов пищи – не основных, а престижных продуктов питания, поскольку нужна была не каша в каждом котелке или хлеб на каждом столе, а праздничные блюда.

Хейден отмечает, что первые культурные растения у многих народов содержали одурманивающие вещества или были деликатесами. Некоторые даже использовались в качестве праздничной утвари: в Японии, Мексике и на востоке Северной Америки одним из первых окультуренных растений была бутылочная тыква, служившая главным образом сосудом на пирах. В других местах одним из первых появился красный острый перец чили, являвшийся не основной пищей, как в некоторых племенах майя даже сегодня, а символом статуса. Пшеница могла выращиваться для производства хлеба, однако некоторые исследователи считают, что первоначально из нее делали пиво. А как насчет гороха? Вспомните про лепешки и пюре из нута.





Революция грядет


Идея о том, что сельское хозяйство явилось побочным продуктом легкомысленной гонки за статусом, на первый взгляд противоречит здравому смыслу. Гораздо более логичным представляется то, что к фермерству обратились ради предотвращения голода. Но возможно, мы недооцениваем глубинное стремление приматов к повышению статуса: до сих пор люди голодают, чтобы хорошо выглядеть. Хейден полагает, что мы также недооцениваем значение пиров, которые не просто подтверждали или демонстрировали статус, но и являлись инструментом социального манипулирования. Он считает, что пиры данного периода стали политической необходимостью, способом обезоружить потенциальных противников, когда «три-А-личности» начали накапливать личное богатство. Свершилась крупнейшая революция в истории. Она ознаменовала собой разрыв не только с долгой традицией более или менее эгалитарной племенной жизни, но и с гораздо более старым предубеждением против накопительства, свойственным поведению приматов. Чтобы покончить с ним, «три-А-личности» использовали вечеринки примерно с той же целью, что и шимпанзе – группы кормящихся, то есть как способ кинуть остальной части племени несколько огрызков. Пир, как и существование группы кормящихся, был обещанием: «Держись рядом со мной, друг. Нас ждет веселье».

Взяв в свои руки богатства племени, выполняла ли новая элита это обещание? Хейден пишет, что, когда он изучал племенные деревни майя на плоскогорьях Мексики, он «был совершенно потрясен… тем, что местная элита практически не помогала остальным членам сообщества во время кризисов, но вместо этого изобретала способы, чтобы разбогатеть на чужом несчастье». Получив полную власть, добавляет он, «три-А-личности» «обычно губят жизни других, подрывают общество и культуру, а также разоряют окружающую среду». Но люди не так уж охотно отдают другим полную власть, и Хейден дает понять, что обещания лучших времен так или иначе сбывались. Когда люди догадались, как окультурить растения, представлявшие ценность для их престижа и престижа «вечеринок», они также поняли, что разные сельскохозяйственные культуры можно использовать и в практических целях. Научившись варить пиво из окультуренной пшеницы, они научились также молоть из нее муку. Вот так, в подпитии, мы и наткнулись на сельскохозяйственный образ жизни.

Сила, двигавшая «три-А-личностью», вскоре включила ориентированный на производство излишков механизм сельского хозяйства, и произошла революция.

В ходе этой неолитической революции, как и во время промышленной, изменениям подвергся практически каждый аспект человеческой жизни. Распространились постоянные поселения. Круглые хижины и шатры уступили место прямоугольным домам. Методом проб и ошибок строители решили первоначальные архитектурные задачи и изобрели фундамент, стену и очаг. Начали появляться храмовые сооружения; резко возросло число предметов искусства и статуса.

Богатые, по мнению Хейдена, играли двойственную роль в обществе. С одной стороны, они были бандитами, пиратами, париями, которые преступали закон, эксплуатировали соседей, пользуясь малейшей возможностью. С другой стороны, они становились образцами для подражания, заслугой которых был практически любой большой шаг в развитии цивилизации. Модель введения новшеств, породившая сельское хозяйство, повторялась в последующие тысячелетия бессчетное количество раз: «три-А-личности» развивали новые технологии в целях демонстрации собственного высокого положения и вознаграждения сторонников. Затем бедная толпа имитировала их, постепенно понимая, как использовать престижные технологии в обыденной жизни. Так, первые глиняные изделия, найденные при археологических раскопках в разных регионах, обычно очень богато декорировались и, очевидно, предназначались для пиршеств. Повседневные горшки появляются несколько позже. Точно так же ткани, металлические изделия, кожаная обувь, домашний водопровод и иллюстрированные книги первоначально символизировали богатство и лишь затем превратились в предметы первой необходимости для простых людей. Вряд ли можно считать заслугой богачей возникновение Международной федерации борьбы, однако любителям гонок NASCAR полезно будет узнать, что первая автомобильная гонка в Америке проводилась на деньги Алвы Вандербильт в 1899 году на лужайке перед ее особняком в Ньюпорте. Она стала настоящей полосой препятствий из полицейских, нянек и младенцев в колясках. Биограф Барбара Голдсмит пишет, что гонку выиграл тот водитель, который задавил меньше всех невинных зрителей.

Конечно, причиной, по которой богатые стремились к новым технологиям, было желание вызвать зависть и подражание. Как для шимпанзе с куском мяса в центре кормящейся группы, так и для леди, обсуждающей последние сплетни за завтраком, это был способ завоевать престиж и получить контроль над обществом. Однако подражание также принижает ценность символов власти, пишет Хейден, и «в сущности, заставляет успешных честолюбцев искать или развивать все более дорогие средства приобретения престижа». Это положило начало нескончаемой погоне за первенством, которая возбуждает и губит самых богатых людей по сей день.






Виктория


В Peak House в Аспене гости Виктора Кожены жадно поглощали копченную дымом южно-индийского чая лосятину и слушали Натали Коул, чередуя одно с другим. На десерт они смаковали крем-брюле с вьетнамским кофе, подававшимся с вином Chateau d’Yquem. К трем часам утра все засобирались по домам, однако это не было концом веселья. Несколько дней спустя Кожены сидел с местным другом и разглядывал снимки, сделанные приглашенным фотографом. У него была масса вопросов о том, кто эти люди и где они живут, – он якобы хотел разослать им фотографии. В течение последующих недель он соблазнял группу избранных щедрыми завтраками и ужинами в Peak House. Однажды он приказал заставить дом апельсиновыми деревьями, затем поменял их на пальмы, потому что ему захотелось чего-то арабского. Он приглашал новых друзей к себе в Лифорд-Кей, а также на свою 165-футовую яхту «Contemplation» («Созерцание»).

Конечно, Кожены готовил очередную инвестиционную схему, на этот раз связанную с ваучерной приватизацией в бывшей советской республике Азербайджан на Каспийском море. Он планировал использовать ваучеры для получения контроля за государственной нефтяной компанией SOCAR и всеми ее обширными запасами нефти. Кожены был слишком ловок, чтобы просить у своих новых друзей денег. Вместо этого он возил их по всему свету на своем личном самолете и, где бы они ни оказались, играл роль щедрого хозяина. Вечеринки Виктора Кожены всегда проходили в лучших отелях и ресторанах, и он увлекал друзей размахом своих международных махинаций. Сделке с SOCAR был обеспечен успех, говорил им Кожены, поскольку президент Азербайджана «даже в нужник без него не ходит». Может, это и не льстит ему, зато Кожены сулил, что SOCAR принесет доход, в сотни раз превышающий инвестиции. Бывший сенатор США Джордж Митчелл (скромный инвестор, привлеченный к участию своими друзьями из Аспена) даже встречался с президентом Азербайджана, чтобы удостовериться в серьезности утверждений Кожены. «Три-А-личности» Аспена выстраивались в очередь, чтобы сделать свой вклад. Пожалуй, им следовало действовать более осторожно. За год до сказочной рождественской вечеринки в доме Кожены Fortune опубликовал интересную статью, где говорилось о «неприятном уроке», который извлекли для себя предыдущие инвесторы по вине человека, окрещенного журналом «пражским пиратом». Название, данное Кожены своему азербайджанскому предприятию (Oily Rock Group Ltd.), тоже могло заставить хотя бы пару людей удивленно поднять свои холеные брови (Oily – отнюдь не «нефтяной», а «маслянистый», «сальный», «елейный»).

В действительности Кожены заработал на этом 450 миллионов долларов, большая часть которых принадлежала жителям Аспена и компаниям с Уолл-стрит, с главами которых они же его и познакомили. Fortune позднее писал: «Кожены, может, и был пиратом, но он был для них своим пиратом». Его бесконечные вечеринки сулили хорошие времена, поэтому инвесторы доверились ему. Предсказуемые проблемы начались тогда, когда сделка с SOCAR должна была завершиться. Правительство Азербайджана отказалось принимать собранные ваучеры, а внезапно охладевший к Кожены президент не пытался переубедить его. В августе 2000 года срок действия ваучеров истек. Разоренные инвесторы заявляли в суде, что Кожены на самом деле скупил ваучеры по сорок центов за штуку еще за полгода до большой вечеринки в Аспене. Затем он продал их Oily Rock по 25 долларов за каждый, заработав на этом более 100 миллионов. Кожены, вернувшийся на Багамы, отрицал обвинения. Он, как и его инвесторы, просто оказался несчастной жертвой непредсказуемых потрясений рынка развивающейся страны.

В любом случае, добавлял Кожены, если бы он действительно имел лишних 100 миллионов долларов, «в Аспене состоялась бы еще одна вечеринка». Учитывая бесконечное стремление богатых вырваться вперед, она наверняка оказалась бы еще шикарнее.





Кто здесь главный? Доминирование по-плохому




«Я знаю, что вы – принц Уэльский, и вы знаете, что вы – принц Уэльский, но свинья не знает, что вы – принц Уэльский».

Сэр Пратап Сингх, обращаясь к своему гостю, будущему королю Эдуарду VIII, который подвергся опасности, когда охотился верхом на диких свиней в Индии



В лужах вдоль берега озера Танганьика обитает странная рыбка – разновидность цихлид. Подчиненные самцы этого вида – бедные измученные создания, сексуально неразвитые, с тусклой, как и у самок, раскраской. Однако когда подчиненный самец превращается в доминантного, новый «помазанник» почти сразу же окрашивается в ярко-желтый или синий цвет. В течение следующей недели количество клеток его мозга, вырабатывающих основной для сексуального развития химический элемент, увеличивается в восемь раз. Он приобретает молоки. Кроме того, он наращивает мышцы и выставляет напоказ ярко-красный кончик своего спинного плавника, словно платок в нагрудном кармане двубортного пиджака. В самом деле, счастливый самец делает все возможное, чтобы известить соперников о собственном доминантном статусе, разве что не надевает эполеты и медали. Он привлекает самок всеми мыслимыми способами, и если бы мог, то стоял бы на хвосте и шевелил рыбьими губами под фонограмму песни Барри Уайта «I’m Qualified to Satisfy You».

Казалось бы, доминирование должно проявляться так же очевидно и среди людей. Но современному консьержу отеля отравляет жизнь тот факт, что парень в футболке и потертых голубых джинсах может быть миллиардером. А метрдотель страдает от душераздирающей дилеммы. Следует ли, прежде чем вилять хвостом, украдкой поискать доминантные сигналы? (Например, слегка поклонившись, бросить взгляд на туфли – вдруг это Berluti за 2 тысячи долларов? Или поприветствовать гостя, пожав его ладонь двумя руками – вдруг на его запястье Patek Philippe?) Или заискивать перед каждым? Филипп Аншутц, чье состояние оценивается в 9,6 миллиарда долларов, не позволит вам себя разоблачить – он носит дешевые часы Timex. Также и король Иордании Абдалла II порой любит гулять инкогнито в лохмотьях и кедах New Balance.

Вот что делает доминирование столь волнующей людей темой. Оно почти незаметно в нашей повседневной жизни, однако присутствует везде. (Попробуйте опоздать на встречу с Аншутцем. Попробуйте наступить на кеды Абдаллы II.) В любой ситуации люди оценивают друг друга так же быстро и безжалостно, как и ученики начальной школы, набирающие команду для игры в баскетбол. Ученые говорят, что всякий раз при встрече двух людей вопрос господства и подчинения разрешается тем, что один отводит в сторону взгляд или непроизвольно изменяет тон голоса и телодвижения, подражая другому.





Значение доминирования


Доминирование совсем не обязательно является прерогативой богачей. Люди – это очень гибкий вид, и вполне возможно, как показал Махатма Ганди, чтобы бедный человек посрамил могущественного, даже будучи маленьким, слабым, плохо одетым, физически непривлекательным противником насилия. Но, как правило, богатство и контроль над ресурсами позволяют легко определить, кто главный. У обычного человека, которому не нравится игра, выбор невелик: он может забрать свой мяч и пойти домой. Богатый же человек может купить игровую площадку и прогнать судью. Профессиональный игрок в поло однажды рассказал мне о том, как трудно было играть в присутствии одного азиатского монарха, который наблюдал за таймом с боковой линии вместе со своим ручным гепардом. Стоило рефери вынести пару вопиюще непредвзятых решений, как гепард загадочным образом срывался с поводка, бросался на поле, сбивал рефери с лошади и вставал ему на грудь, как бы давая совет.

У богатых есть разные способы (некоторые из них утонченнее, чем голодный гепард у горла подчиненного) дать понять всем вокруг, кто главный. Существуют правила, по которым они берут верх в любой ситуации. Прежде чем открыть эту книгу правил, полезно будет узнать кое-что о социальной иерархии в природе, а также обратить внимание на многочисленные исключения, по-видимому связанные с идеей доминирования.





Очередность клева


Доминирование – поразительная и новая идея в биологии, впервые выдвинутая в начале XX века малоизвестным норвежским исследователем, который изучал поведение цыплят. Торлейф Шьелдеруп-Эббе изобрел термин «очередность клева» и дал определение понятию иерархии подчинения. За свои труды он был разгромлен скандинавскими научными авторитетами и не смог продолжить научную работу. Однако его идеи упали на благодатную почву. В 1930-х годах другие исследователи предложили термин «альфа-самец» для описания лидера волчьей стаи. Биологи начали находить иерархии подчинения практически повсюду.

К сожалению (и это первое предостережение), они так и не пришли к единому мнению в отношении того, что означает доминирование. Разные исследователи, рассматривающие одну и ту же группу животных, могут определять доминантную особь любым из четырех наиболее распространенных способов: 1) тот, кто может побить всех остальных, хотя необязательно делает это (стиль доминирования 800-фунтовой гориллы и Уоррена Баффета); 2) тот, кто проявляет наибольшую агрессию (школа конкуренции основателя Oracle Ларри Эллисона, который однажды процитировал Чингисхана: «Не важно, добьюсь ли я успеха; важно, чтобы остальные потерпели неудачу»); 3) тот, кому другие члены группы уделяют больше всего внимания (образец – Ричард Брэнсон со своей фразой: «Посмотрите на меня в свадебном платье»); 4) тот, кто первым получает ресурсы, такие как пища, секс или хорошее место для ночлега (король Саудовской Аравии Фахд может остановиться в любой из приготовленных для него спален во дворцах и на яхтах принцев саудовского дома, разбросанных по всему миру, что аналогично нескольким десяткам постоянно зарезервированных гостиничных номеров люкс стоимостью 2500 долларов в сутки, которыми, однако, никогда не воспользуются).

Явный недостаток этих четырех определений заключается в том, что одно и то же животное может оказаться альфа-особью в одном исследовании и бета-особью – в другом. Так, исследователи, считающие определяющим фактором контроль за ресурсами, полагают, что доминантный член группы наименее склонен к проявлению агрессии. Все остальные слишком боятся поставить под сомнение его статус и делают это разве что через большие промежутки времени. Агрессия более типична для средних по статусу особей, добивающихся выгодного положения и надеющихся в конце концов добраться до вершины.

Так что вопрос о том, кто главный, сложнее, чем его представляют непродуманные теории альфа-самцов и очередности клева. Доминирование проявляется неодинаково у разных видов, разных особей одного вида и даже у отдельно взятой особи в разные дни. Ирвин Бернштейн, психолог из Университета Джорджии, утверждает, что свидетельств наличия предсказуемых эффектов в поведении каких-либо видов приматов недостаточно. Задумавшийся (или сытый) доминантный самец макаки-резус может позволить подчиненному самцу забрать его обед. Самка, которой наскучил ее альфа-самец, может развлечься с пылким молодым бета-самцом – такое поведение Бернштейн и его коллеги называют «выездом на сафари».

Биологи сходятся лишь в том, что доминирование – это не индивидуальная особенность характера. Хозяином ситуации делает не поза и не высокомерное поведение. Доминирование – это, скорее, отношение между двумя индивидами. Капрал в учебном лагере может быть лидером, когда приказывает новобранцу, но не тогда, когда отдает честь сержанту. Билл Гейтс может шествовать по коридорам Microsoft как альфа-самец, «но, насколько я знаю, – говорит Бернштейн, – собственный шофер нагоняет на него страх», В отличие от животных, люди редко проводят всю жизнь в одном стаде или стае. Мы регулярно переходим из одной иерархии в другую, превращаясь из властного председателя крупной компании в критикуемого родителя недисциплинированного ребенка в Greenwich Country Day School, из представителя старой аристократии в Кливленде в новосела (причем мало кому известного и интересного) в Палм-Бич.

На самом деле, чем больше я разговаривал с исследователями и богатыми людьми, тем больше мне казалось, что все они будто сговорились, отрицая идею доминирования как таковую. Богатые заявляли, что пользуются властью лишь в той мере, в которой этого требует «ответственность», «лидерство» или (излюбленный эвфемизм) «руководство», подобно тому как отрицали подлинный интерес к деньгам. Ларри Эллисон утверждал, что цитировал фразу о том, что «все остальные должны потерпеть неудачу», желая осудить столь недостойное стремление. (Вероятно, это было во время короткого периода морального обновления, когда он не призывал своих служащих «убивать» конкурентов и не нанимал шпионов, чтобы те рылись в мусоре его корпоративных врагов.)

А что биологи? Какой-то тревожащий аспект идеи доминирования вызывал у них дрожь в коленках. Один биолог говорил о «латентности в испускании терминальных откликов», подразумевая под этим «время, требующееся проигравшему для отступления». При чтении литературы у меня иногда возникало чувство, что идея доминирования не менее абстрактна, чем теория черных дыр, пока что-то вдруг не подсказало мне: она может быть так же неприятна, как и воспоминания о притеснениях, пережитых в средней школе. Так что, может, мне не следовало удивляться тому, что никто ранее не проводил систематического исследования доминирования среди взрослых людей, тем более среди богатых. Это табу.





Властный гул


Тем не менее господство и подчинение почти так же неотделимы от жизни приматов, как дыхание (и, возможно, имеют столь же подсознательный характер). В ходе одного любопытного исследования было сделано предположение о том, что мы невольно заявляем о своем господстве или подчинении всякий раз, когда открываем рот. Исследователи из Кентского университета записали на пленку 25 участников ток-шоу Ларри Кинга, обращая особое внимание на голосовые частоты ниже 500 герц. В прошлом большинство исследователей пренебрегали этими тонами, считая их бессмысленным шумом – низким невербальным гулом, поверх которого лежат слова. Но после обобщения результатов социологи Стэнфорд Грегори и Стивен Уэбстер заметили, что во время разговора низкочастотные тоны собеседников быстро сближаются.