Дневник моего исчезновения

– Люди писают в воду. Прикинь, какая гадость!

– И тогда нужно лить химию?

– Да. Но она еще опаснее, чем моча.

Сага смотрит в потолок и что-то обдумывает. Потом добавляет:

– Прикинь, если случайно глотнешь этой воды. Это опаснее, чем радиоактивное излучение или что-то типа того. И намного гаже.

Последнее вызывает у меня смех.

Сага замолкает, выдергивает перо из дырочки в пуховике, потом еще одно и еще. Они падают на пол, как снежники за окном.

– Кстати, – протягивает она.

– Да?

– Мы встречаемся?

– Да, – отвечаю я.



Мы еще немного сидим на грязном матрасе. Сидеть вот так рядом с Сагой приятно и совсем не страшно. Словно встречаться – самая естественная вещь на свете.

В наших отношениях ничего не изменилось и одновременно изменилось все.

Сага тянется за рюкзаком и достает пакет, а из пакета предмет размером с половину картонки из-под молока.

– Что это у тебя? – интересуюсь я.

– Мое задание. Пирамида из использованных спичек.

– Красота.

Сага отмахивается.

– Ничего особенного. Я пыталась сделать пирамиду Хеопса.

Она нежно проводит рукой по поделке. Облупившийся черный лак на ее ногтях блестит в слабом свете из окон. Где-то на бетонный пол капает вода.

– Но они не склеены. Как ты это сделала?

– Связала использованной зубной нитью. Чтобы все было вторсырьем.

– Вау!

– Я еще никогда так много не чистила зубы нитью, как в последнюю неделю. У меня все десны кровоточат. Но нельзя было брать новую. Это было бы нечестно. Согласен?

Я киваю.

Наш разговор прерывает глухой стук. Я слышу голоса. Смех, крик, приближающиеся шаги. Мы инстинктивно прячемся за столом, но слишком поздно. Они нас увидели.

Винсент, Мухаммед и Альбин стремительно приближаются к нам, подобно гончим, почуявшим запах добычи. Винсент идет впереди, он всегда впереди, как вожак стаи.

Он считает себя королем Урмберга.

Подойдя, он сплевывает мерзкий коричневый снюс и скрещивает руки на груди. Прокашлявшись, он наклоняет голову и смотрит на нас.

– Нихрена себе, Йак, ты завел себе девчонку?

Мухаммед и Альбин хохочут в голос, Альбин зажигает сигарету, делает затяжку, удерживает дым во рту и потом выпускает к потолку.

Они подходят ближе, и Сага прижимается ко мне. Все мои чувства обостряются. Я чувствую холод, проникающий под куртку, запах плесени, звук дыхания Саги, слабое фыркание сигареты Альбина, когда он вдыхает дым.

– Ты мутишь с этой уродкой? – спрашивает Винсент, кивая на Сагу. – В таком разе мы тебе благодарны. Никто из нас не стал бы ее трахать, даже если бы она сама просила. Так что ты оказываешь нам услугу.

Винсент ухмыляется и продолжает:

– Черт. Прекрасная парочка. Дурочка и гомик. Такую еще поискать надо. Двое из дурдома.

Снова смех. Мухаммед ухмыляется. Альбин делает затяжку. В глазах его мелькает неуверенность.




– Нам пора, – заявляет Сага и начинает собирать вещи.

Она встает, и я вижу, что у нее дрожат руки, а на щеках появились красные пятна.

– Куда так торопиться? Мы же только что пришли.

Он тянется за пирамидой из спичек на столе, держит перед собой и морщит лоб, будто пытаясь решить сложную математическую задачку.

Например, два плюс два.

– Это еще что за хрень?

Он вертит в руках поделку, подносит к свету, трясет, словно хочет узнать, что там внутри.

– Отдай, – тянется за пирамидой Сага.

– Если скажешь, что это.

Тут Винсент замечает коробку с Эйфелевой башней на полу рядом с грязным матрасом и выпускает пирамиду из рук. Она с хрустом шлепается об пол и спички рассыпаются по мокрому бетону.

Мухаммед и Альбин неуверенно смотрят на Винсента, словно ожидая команды, а тот нагибается и берет Эйфелеву башню.

Она блестит и скрипит, когда Винсент берет ее за верхушку и начинает раскачивать.

– Только не говори, что сидел дома и строил эту хрень. Тебе, что, больше нечем заняться? Скучаешь по мамочке? Или твоя шлюха-сестра не берет тебя с собой на гулянки?

– Это Эйфелева башня, – тихо говорю я.

Винсент выпускает башню из рук. Она падает и остается лежать на боку, покореженная, но все еще целая.

Винсент поворачивается и кивает Альбину. Тот подходит и встает рядом, кидает бычок в сторону и откашливается.

Альбина стоит пожалеть. Не только потому, что он идиот с плохими отметками по всем предметам, но и потому, что его папа инвалид. Бабушка принимала опасные лекарства во время беременности, и отец Альбина родился без ног.

Винсента тоже можно пожалеть.

Во всяком случае, так говорит Мелинда. Его отец работает на нефтяной платформе в Северном море и почти не бывает дома.

Я пытаюсь думать об этом, когда Альбин встает рядом с Эйфелевой башней и смотрит на меня пустым взглядом. Я пытаюсь представить его папу без ног в инвалидном кресле и как он не может переехать через высокий порог, но безуспешно.

Как бы я ни пытался, ничего не получается. От страха мне трудно дышать. Ощущение такое, словно кто-то стянул мне грудь жесткой веревкой, а легкие наполнились зеленой слизью.

Альбин смотрит на Винсента.

Винсент кивает:

– Раздави ее.

– Нет, – с криком вскакиваю я. – Нет, нет!

Альбин устало смотрит на меня. Потом пожимает плечами, словно не видит в команде Винсента ничего особенного, словно получает такие каждый день. Просто еще один приказ, который нужно выполнить, не задумываясь.

Он поднимает ногу в мокрой кроссовке и опускает подошву на Эйфелеву башню так, словно давит паука на полу в подвале.





Малин




Судмедэксперт Самира Хан невысокого роста, она едва достает мне до груди. Самира пожимает руки всем по очереди. Длинные темные волосы заплетены в толстую косу. На женщине зеленая униформа и клеенчатый передник, шуршащий от малейшего движения. Перчатки и очки лежат рядом на столе.

Прошло почти две недели с той встречи по Скайпу, на которой мы обсуждали скелет у могильника.

Разве могли мы предполагать, что нам придется снова встретиться, чтобы обсудить другое убийство? И что с нами не будет Петера, который пропал бесследно.

Мы с Манфредом и Сванте поехали в Сольну – почти полтора часа, чтобы лично поговорить с Самирой. Андреас остался в Урмберге. У него была встреча с другими полицейскими по поводу координации нашей работы.

Хоть у нас еще и нет доказательства, что кровь на кроссовке Ханне – это кровь жертвы убийства, мы исходим из того, что это так. Это означает, что Ханне, а может, и Петер, были свидетелями убийства или находились поблизости в момент преступления.