Дневник моего исчезновения
Часть 22 из 71 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Тебе помочь?
Мама качает головой, вытирает пот со лба тыльной стороной руки и делает глоток вина.
– Нет-нет. Сиди, ты же весь день работала.
И я думаю о том, чем занималась целый день. Сидела в участке, потом у Берит, потом опять в участке.
– Это ужасно, – медленно произносит мама. – Эта история про женщину.
– Да.
– Она отсюда?
– Нет. Я ее никогда раньше не видела.
Мама пробует рагу. Тянется за ступкой, что-то толчет и досыпает в кастрюлю.
– А тот полицейский из Стокгольма? Его нашли?
Я думаю о Петере. Впервые со времени его исчезновения я говорю самой себе, что, скорее всего, с ним что-то случилось. И это что-то посерьезнее сломанной ноги.
– Нет, мы его не нашли.
– Сколько уже дней прошло?
– Пять.
Мама склоняет голову набок, будто раздумывает, мог бы кто-то выжить в течение пяти дней в лесу или нет.
Думаю, что она, как и я раньше, пришла к выводу, что шанс минимальный, поскольку она больше ничего не говорит на эту тему. Вместо этого поворачивается к плите и начинает помешивать в кастрюле.
Я смотрю на четыре тарелки с цветочным узором на столе, на столовое серебро, которое обычно мама держит в коробке с красной подложкой в ящике шкафа с хрусталем.
– Нас будет четверо? – интересуюсь я. – Я думала, придет только Маргарета.
Маргарета – моя тетя, но мы теперь видимся не часто. Как и мама, она всю свою жизнь живет в Урмберге. И как мама, она настоящая деревенская жительница – сильная и неприхотливая. Я ни разу не слышала, чтобы она выражала желание уехать из деревни. Думаю, здесь ее все устраивает.
Для кого-то Урмберг – дыра дырой, а для кого-то – центр вселенной. Все относительно.
– Магнус тоже придет.
Я киваю. Я не рассказывала маме, что спасла Магнуса от шайки подростков-хулиганов в понедельник. Потому что обещала ему молчать и потому что мне не хочется вспоминать эту историю.
– Ты говорила со священником о венчании? – спрашиваю я.
Мама перестает мешать. Подходит к столу, вытирает руки о передник и садится напротив.
– Малин, дорогая, ты хорошо все обдумала?
– Ты о чем?
Она трет одну руку о другую, не отрывая глаз от крышки стола.
– Дело в том… иногда мне кажется… я не понимаю… Ты его правда любишь?
– Ты с ума сошла? Конечно, люблю.
Мама вздыхает.
– Свадьба – это серьезный шаг. Не поторопились ли вы? Может, лучше сначала пожить вместе?
Мама права в том, что мы мало жили вместе. Мы познакомились, пока я училась в Полицейской школе, и успели пожить вместе месяц, прежде чем я получила работу в Катринехольме. Теперь у нас отношения на расстоянии, и это, конечно, не лучший вариант. Но я все равно не понимаю, почему мама говорит мне такие вещи. Почему она не уважает мой выбор? Я же уважаю ее решения. Например, то, что она решила остаться в этой дыре.
Мама продолжает:
– Иногда мне кажется, что ты… Я о том, что случилось с Кенни…
– Мама, пожалуйста, прекрати!
– Хорошо-хорошо, – бормочет она.
– Зачем ты говоришь такие вещи? Тебе же нравится Макс?
Мама набирает в грудь воздуха и поднимает на меня взгляд. Глаза у нее покрасневшие. А морщины вокруг губ и опущенные веки делают ее старой и усталой.
– Да, нравится. Но не я же за него замуж собралась, Малин. Расскажи, за что ты его любишь. Что ты в нем любишь?
– Что это? Допрос? Проверка домашнего задания? Я люблю его, потому что… Нам с ним хорошо. Он хороший парень. Веселый, умный, хорошо зарабатывает, и у нас будет хорошая жизнь.
– В Стокгольме!
– Какая разница?
– Нет, нет никакой разницы. Неважно, где вы будете жить. Но иногда у меня возникает такое чувство, что ты хочешь сбежать отсюда. А это не лучшая основа для брака. И если это так и ты от чего-то бежишь, то я надеюсь, что ты бежишь не от себя самой.
Мама, естественно, права в том, что я хочу отсюда свалить. Любой человек в здравом уме хотел бы свалить из этой дыры. Хотеть остаться в Урмберге может только сумасшедший или родившийся здесь, но чаще требуется и то и другое.
И Макс не имеет никакого отношения к моему стремлению свалить.
Макс – само совершенство. Другими словами его не описать. Он воплощает собой все, о чем я мечтаю: амбиции, столицу, экономическую стабильность.
И потом, что такое любовь, если не дружба, приправленная сексом? Я занимаюсь сексом с лучшим другом, и меня все устраивает.
Но этого маме не скажешь.
Почему люди все время твердят про любовь, как будто это что-то сверхъестественное? Словно это религия. Я не верю в любовь и не верю в Бога.
Я верю в упорную работу, решимость, настойчивость и другие вещи, которые дают конкретный результат. Я верю в факты и в науку, а не в суеверия и чувства. Особенно чувства. Их стоит остерегаться. Иначе можно сильно напороться. Залететь и навеки застрять в такой дыре, как Урмберг. Сидеть тут с сопливыми младенцами и придурком, с которым тебя угораздило переспать по пьяни летним вечером у озера.
Что-то мигает за окном. Это свет фар. Маленький «сааб» с ржавым капотом подъезжает к дому.
Магнус и Маргарета.
Мама смотрит на часы.
– Они вовремя. Я сказала Маргарете в семь.
Стоит маме открыть дверь, как в дом врывается Зорро, огромная овчарка. Она лает, носится по комнате, как шальная пуля, прыгает и лижется. Закончив приветствие, несется в кухню проверить пол на предмет съестного.
Старая тетушкина собака явно бодра для своих лет. Зорро живет с ней, сколько я себя помню. Магнус топчется на крыльце, отряхивая снег, потом входит и снимает куртку. За ним следует Маргарета в старом грязном пальто и розовом шарфе. Коротко подстриженные темные волосы наэлектризовались от шерстяной шапки с сердечком и стоят торчком.
Мама снимает фартук, вытирает руку и протягивает гостям.
– Привет, как поживаете?
Магнус стаскивает ботинки, уставившись в пол. Когда он в этой позе, видно, что кузен начал лысеть. Залысины поблескивают в свете лампы. И горбится он сильнее, чем раньше. На лице – больше морщин. Видно, что ему уже далеко за сорок.
– Все хорошо, – вежливо отвечает он.
Я обнимаю кузена, и, к моему удивлению, он отвечает мне тем же. Может, из чувства благодарности за свое спасение от хулиганистых мальчишек.
– Все прекрасно, – прокуренным голосом хрипит Маргарета и сжимает меня в своих пахнущих луком и старой собакой объятьях.
– Малин, боже мой, я и забыла, какая ты высокая. Тебе бы стоило стать баскетболисткой, а не полицейским.
Маргарета смеется над своей шуткой, демонстрируя кривые зубы с кучей пломб. Ее руки на моих плечах сильные и жилистые.
На Магнусе застиранная флисовая кофта, обтягивающая живот, и джинсы, из тех, что можно купить в торговом центре на шоссе в Катринехольм.
– Входите, садитесь, – приглашает мама. – Еда готова.
Мы идем в кухню. Мама с Маргаретой громогласно жалуются на уборку снега, и Маргарета заявляет, что в этом году ей снова придется звонить властям и устраивать скандал, иначе никто не пошевелится, чтобы им помочь.
У Маргареты талант добиваться своего. И она активно участвует в жизни деревни. Наверно, она самый влиятельный человек в Урмберге, чему остается только радоваться, потому что добиться такого авторитета бывшей акушерке, а теперь одинокой пенсионерке с сыном-дурачком было нелегко.
До смерти Кенни я старалась не общаться с Маргаретой. А мама все время напоминала мне о том, что ей тяжело и что тетя в нас нуждается. Ее первый ребенок умер от воспаления легких в шесть месяцев. А ее муж, чье имя запрещено произносить вслух, ушел от нее к парикмахерше из Флена, когда Маргарета была беременна Магнусом.
– Магнус получил работу! – щебечет Маргарета.
– Поздравляю! – улыбается мама. – Что за работа?
Магнус сидит, уставившись на свои коленки.
– Будет помогать Рагнхильд Сален собирать валежник у реки, – отвечает за него Маргарета. – По весне, разумеется.
– Это отличная работа, – ободряюще улыбается мама.
– Поздравляю! – говорю я, думая, что у жизни в такой маленькой деревне, как Урмберг, есть и свои преимущества. Местные жители помогают друг другу в сложных ситуациях. Здесь еще сохранился дух общинности, от которого не осталось и следа в Катринехольме и Стокгольме. И хоть мальчишки и издеваются над Магнусом, местное общество его принимает. Здесь для таких, как он, есть место. Ему дают почувствовать себя нужным.
Мама качает головой, вытирает пот со лба тыльной стороной руки и делает глоток вина.
– Нет-нет. Сиди, ты же весь день работала.
И я думаю о том, чем занималась целый день. Сидела в участке, потом у Берит, потом опять в участке.
– Это ужасно, – медленно произносит мама. – Эта история про женщину.
– Да.
– Она отсюда?
– Нет. Я ее никогда раньше не видела.
Мама пробует рагу. Тянется за ступкой, что-то толчет и досыпает в кастрюлю.
– А тот полицейский из Стокгольма? Его нашли?
Я думаю о Петере. Впервые со времени его исчезновения я говорю самой себе, что, скорее всего, с ним что-то случилось. И это что-то посерьезнее сломанной ноги.
– Нет, мы его не нашли.
– Сколько уже дней прошло?
– Пять.
Мама склоняет голову набок, будто раздумывает, мог бы кто-то выжить в течение пяти дней в лесу или нет.
Думаю, что она, как и я раньше, пришла к выводу, что шанс минимальный, поскольку она больше ничего не говорит на эту тему. Вместо этого поворачивается к плите и начинает помешивать в кастрюле.
Я смотрю на четыре тарелки с цветочным узором на столе, на столовое серебро, которое обычно мама держит в коробке с красной подложкой в ящике шкафа с хрусталем.
– Нас будет четверо? – интересуюсь я. – Я думала, придет только Маргарета.
Маргарета – моя тетя, но мы теперь видимся не часто. Как и мама, она всю свою жизнь живет в Урмберге. И как мама, она настоящая деревенская жительница – сильная и неприхотливая. Я ни разу не слышала, чтобы она выражала желание уехать из деревни. Думаю, здесь ее все устраивает.
Для кого-то Урмберг – дыра дырой, а для кого-то – центр вселенной. Все относительно.
– Магнус тоже придет.
Я киваю. Я не рассказывала маме, что спасла Магнуса от шайки подростков-хулиганов в понедельник. Потому что обещала ему молчать и потому что мне не хочется вспоминать эту историю.
– Ты говорила со священником о венчании? – спрашиваю я.
Мама перестает мешать. Подходит к столу, вытирает руки о передник и садится напротив.
– Малин, дорогая, ты хорошо все обдумала?
– Ты о чем?
Она трет одну руку о другую, не отрывая глаз от крышки стола.
– Дело в том… иногда мне кажется… я не понимаю… Ты его правда любишь?
– Ты с ума сошла? Конечно, люблю.
Мама вздыхает.
– Свадьба – это серьезный шаг. Не поторопились ли вы? Может, лучше сначала пожить вместе?
Мама права в том, что мы мало жили вместе. Мы познакомились, пока я училась в Полицейской школе, и успели пожить вместе месяц, прежде чем я получила работу в Катринехольме. Теперь у нас отношения на расстоянии, и это, конечно, не лучший вариант. Но я все равно не понимаю, почему мама говорит мне такие вещи. Почему она не уважает мой выбор? Я же уважаю ее решения. Например, то, что она решила остаться в этой дыре.
Мама продолжает:
– Иногда мне кажется, что ты… Я о том, что случилось с Кенни…
– Мама, пожалуйста, прекрати!
– Хорошо-хорошо, – бормочет она.
– Зачем ты говоришь такие вещи? Тебе же нравится Макс?
Мама набирает в грудь воздуха и поднимает на меня взгляд. Глаза у нее покрасневшие. А морщины вокруг губ и опущенные веки делают ее старой и усталой.
– Да, нравится. Но не я же за него замуж собралась, Малин. Расскажи, за что ты его любишь. Что ты в нем любишь?
– Что это? Допрос? Проверка домашнего задания? Я люблю его, потому что… Нам с ним хорошо. Он хороший парень. Веселый, умный, хорошо зарабатывает, и у нас будет хорошая жизнь.
– В Стокгольме!
– Какая разница?
– Нет, нет никакой разницы. Неважно, где вы будете жить. Но иногда у меня возникает такое чувство, что ты хочешь сбежать отсюда. А это не лучшая основа для брака. И если это так и ты от чего-то бежишь, то я надеюсь, что ты бежишь не от себя самой.
Мама, естественно, права в том, что я хочу отсюда свалить. Любой человек в здравом уме хотел бы свалить из этой дыры. Хотеть остаться в Урмберге может только сумасшедший или родившийся здесь, но чаще требуется и то и другое.
И Макс не имеет никакого отношения к моему стремлению свалить.
Макс – само совершенство. Другими словами его не описать. Он воплощает собой все, о чем я мечтаю: амбиции, столицу, экономическую стабильность.
И потом, что такое любовь, если не дружба, приправленная сексом? Я занимаюсь сексом с лучшим другом, и меня все устраивает.
Но этого маме не скажешь.
Почему люди все время твердят про любовь, как будто это что-то сверхъестественное? Словно это религия. Я не верю в любовь и не верю в Бога.
Я верю в упорную работу, решимость, настойчивость и другие вещи, которые дают конкретный результат. Я верю в факты и в науку, а не в суеверия и чувства. Особенно чувства. Их стоит остерегаться. Иначе можно сильно напороться. Залететь и навеки застрять в такой дыре, как Урмберг. Сидеть тут с сопливыми младенцами и придурком, с которым тебя угораздило переспать по пьяни летним вечером у озера.
Что-то мигает за окном. Это свет фар. Маленький «сааб» с ржавым капотом подъезжает к дому.
Магнус и Маргарета.
Мама смотрит на часы.
– Они вовремя. Я сказала Маргарете в семь.
Стоит маме открыть дверь, как в дом врывается Зорро, огромная овчарка. Она лает, носится по комнате, как шальная пуля, прыгает и лижется. Закончив приветствие, несется в кухню проверить пол на предмет съестного.
Старая тетушкина собака явно бодра для своих лет. Зорро живет с ней, сколько я себя помню. Магнус топчется на крыльце, отряхивая снег, потом входит и снимает куртку. За ним следует Маргарета в старом грязном пальто и розовом шарфе. Коротко подстриженные темные волосы наэлектризовались от шерстяной шапки с сердечком и стоят торчком.
Мама снимает фартук, вытирает руку и протягивает гостям.
– Привет, как поживаете?
Магнус стаскивает ботинки, уставившись в пол. Когда он в этой позе, видно, что кузен начал лысеть. Залысины поблескивают в свете лампы. И горбится он сильнее, чем раньше. На лице – больше морщин. Видно, что ему уже далеко за сорок.
– Все хорошо, – вежливо отвечает он.
Я обнимаю кузена, и, к моему удивлению, он отвечает мне тем же. Может, из чувства благодарности за свое спасение от хулиганистых мальчишек.
– Все прекрасно, – прокуренным голосом хрипит Маргарета и сжимает меня в своих пахнущих луком и старой собакой объятьях.
– Малин, боже мой, я и забыла, какая ты высокая. Тебе бы стоило стать баскетболисткой, а не полицейским.
Маргарета смеется над своей шуткой, демонстрируя кривые зубы с кучей пломб. Ее руки на моих плечах сильные и жилистые.
На Магнусе застиранная флисовая кофта, обтягивающая живот, и джинсы, из тех, что можно купить в торговом центре на шоссе в Катринехольм.
– Входите, садитесь, – приглашает мама. – Еда готова.
Мы идем в кухню. Мама с Маргаретой громогласно жалуются на уборку снега, и Маргарета заявляет, что в этом году ей снова придется звонить властям и устраивать скандал, иначе никто не пошевелится, чтобы им помочь.
У Маргареты талант добиваться своего. И она активно участвует в жизни деревни. Наверно, она самый влиятельный человек в Урмберге, чему остается только радоваться, потому что добиться такого авторитета бывшей акушерке, а теперь одинокой пенсионерке с сыном-дурачком было нелегко.
До смерти Кенни я старалась не общаться с Маргаретой. А мама все время напоминала мне о том, что ей тяжело и что тетя в нас нуждается. Ее первый ребенок умер от воспаления легких в шесть месяцев. А ее муж, чье имя запрещено произносить вслух, ушел от нее к парикмахерше из Флена, когда Маргарета была беременна Магнусом.
– Магнус получил работу! – щебечет Маргарета.
– Поздравляю! – улыбается мама. – Что за работа?
Магнус сидит, уставившись на свои коленки.
– Будет помогать Рагнхильд Сален собирать валежник у реки, – отвечает за него Маргарета. – По весне, разумеется.
– Это отличная работа, – ободряюще улыбается мама.
– Поздравляю! – говорю я, думая, что у жизни в такой маленькой деревне, как Урмберг, есть и свои преимущества. Местные жители помогают друг другу в сложных ситуациях. Здесь еще сохранился дух общинности, от которого не осталось и следа в Катринехольме и Стокгольме. И хоть мальчишки и издеваются над Магнусом, местное общество его принимает. Здесь для таких, как он, есть место. Ему дают почувствовать себя нужным.