Длинный путь
Часть 20 из 28 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
“Послушай, Рэй. Твой шанс выжить — пятьдесят к одному, считая запасных. Не убивай свою мать". Я долго сдерживался, но в конце концов просто послал его. Сказал, что у него довольно велики шансы жениться на моей матери, но он их почему-то никак не использует.
Гэррети взъерошил волосы рукой. Наконец-то он забыл о своих двух секундах.
— Он здорово разозлился. Сказал, что я бесчувственный, как… Как тиковое бревно, вот как он сказал. Должно быть, у них это семейная поговорка. Тогда я заговорил с ним по своей логике.
— И как это?
— Сказал, что, если он не уйдет, я его ударю.
— А твоя мать?
— Она на эту тему почти не говорила. Думаю, ей могло казаться, что я выиграю. Этот приз — все, что ты хочешь до конца жизни, загипнотизировал ее. У меня был брат, Джефф. Он умер от пневмонии, когда ему было шесть лет.
Похоже, она как-то надеялась, что я попрошу вернуть его, если… Невероятно, но мне так кажется. Кроме того, она боялась. Ты же знаешь, тех, кто отговаривает участвовать в Длинном пути, тоже могут забрать. Потом мне позвонили, и так я стал участником.
— А я нет.
— Что?
— До тридцать первого двенадцать участников отказались. Я был запасным. Узнал, что иду, в одиннадцать вечера четыре дня назад.
— О Господи! Тебя это не… Не огорчило?
Макфрис только пожал плечами.
Гэррети поглядел на часы. 15.02. Все нормально. Даже тень его, удлинившаяся к вечеру, казалось, двигалась теперь более уверенно. Нога была в порядке.
— Ты все еще думаешь, что сможешь просто сесть? — спросил он Макфриса.
— Смотри, мы уже пережили большинство. Шестьдесят одного.
— Это не имеет значения. В один прекрасный миг мне просто надоест.
Одно время я рисовал маслом. Очень любил это дело. А как-то раз проснулся утром, и все. Как отрезало.
— Выжить — это не то. Это не хобби.
— Как сказать? Вспомни про альпинистов, подводников или хотя бы про дебила-рабочего, для которого единственное удовольствие — подраться по субботам. Для них всех выживание превращается в хобби. В часть игры. Гэррети промолчал.
— Лучше поднажми. Мы теряем скорость, — сказал Макфрис. — Мой отец грозил посадить меня в подвал и не кормить, пока я не откажусь от этой затеи.
— И почему он не сделал этого?
— Не успел. Меньше чем через час после того, как мне позвонили, раздался звонок в дверь, и там стояли два громадных солдата, таких уродливых, что от их вида часы могли остановиться. Отец только взглянул на них и сказал мне: «Пит, иди наверх и собери свой скаутский рюкзак». Вот этот, — он указал пальцем на рюкзачок за спиной. — И только моя сестренка Катрина — ей четыре года — поняла. Она сказала: «Пит идет искать приключений». А потом они собрались и улетели всей Семьей на остров Прескью. Они вернуться, только когда все кончится. Так или иначе.
Гэррети взглянул на часы. 15.20.
— Спасибо.
— Что, опять спас тебе жизнь? — Макфрис улыбнулся.
— Именно.
— И ты думаешь, мне это приятно?
— Не знаю. Время — странная штука. Даже если идешь нормально и без предупреждений, тебя отделяют от ограды кладбища всего две минуты. Это очень мало.
Словно в подтверждение прогрохотали ружья. Уокер закричал, закудахтал, как внезапно схваченная фермером курица. Толпа издала низкий, продолжительный, вздох.
— Да, это мало, — согласился Макфрис. Они шли. Тени становились длиннее. Толпа мгновенно, как по волшебству, оделась в куртки и плащи.
Откуда-то подымался дымок трубки, напомнивший Гэррети об отце. На дорогу выбежала вырвавшаяся у кого-то болонка и, тявкая, побежала за Пирсоном.
Выстрел отбросил ее на обочину, и она лежала там, вздрагивая и жалобно визжа. Никто ее не подбирал. Из толпы выбился на дорогу плачущий ребенок, и на один жуткий момент Гэррети показалось, что сейчас и его постигнет судьба болонки. Но солдат просто отвел ребенка за ограждение.
В 18.00 солнце скатилось к кромке горизонта. Воздух похолодел.
Зрители поднимали воротники и потирали руки.
Колли Паркер, как обычно, ругал мэнскую погоду. «Без четверти девять будем в Огасте, — думал Гэррети. — А оттуда до Фрипорта рукой подать». При этой мысли ему стало легче, хотя велика ли радость — две минуты видеть ее, если он вообще разглядит ее в этой толпе.
Вдруг ему показалось, что их там вообще не будет. Только парни из его класса да престарелые леди из Женского комитета — те самые, что два дня перед отправлением поили его чаем. Это было давным-давно.
— Давай сбавим шаг, — предложил Макфрис. — Подойдем к Бейкеру и войдем в Огасту, как три мушкетера. Что скажешь?
— Ладно, — Гэррети эта мысль понравилась. Они отстали, оставив впереди угрюмого Хэролда Квинса. В полутьме они отыскали своих по голосу Абрахама: — Неужели вы решили наконец навестить нас?
— Го-осподи, это и правда он, — Макфрис вгляделся в лицо Абрахама, поросшее трехдневной щетиной. — Как похож!
— Давным-давно, — начал Абрахам чужим голосом, будто в его семнадцатилетнее тело вселился дух, — наши предки основали здесь… Ах, черт, забыл, как дальше! Мы учили это в восьмом классе по истории.
— Лицо отца-основателя и интеллект сифилитичного осла, печально констатировал Макфрис. — Абрахам, как ты дошел до жизни такой? Вместо ответа ударили выстрелы. Знакомый стук тела об асфальт. — Это был Галлант, — сказал Бейкер. — Он весь день еле шел.
— Помните тест на сочинение? — спросил вдруг Абрахам.
Все кивнули. Сочинение на тему: «Почему я решил принять участие в Длинном пути?» — было стандартной частью процесса отбора.
Гэррети почувствовал, как по его щиколотке течет что-то теплое. Что это — кровь, пот, гной или все вместе? Вроде не болело, только носок промок.
— Ну так вот, — продолжал Абрахам, — Я сдавал этот тест без всякой подготовки. Просто я шел в кино и проходил мимо здания, где проходил отбор.
Вы скажете, что с меня должны были потребовать карточку — это верно, как раз в тот день я случайно захватил ее с собой. Если бы ее у меня не оказалось, я бы пошел в кино и не подыхал сегодня здесь в такой веселой компании.
С этим все молча согласились.
— Я ответил на вопросы и вижу — в конце три чистых страницы и надпись:
“Ответьте, пожалуйста, на этот вопрос как можно объективнее, используя не более 1500 слов". Вот черт, подумал я. Остальные вопросы были легкие.
— Ага, — хмыкнул Бейкер. — Часто ли у вас бывает понос, и употребляете ли вы наркотики.
— Вот-вот. Я сидел над этим чертовым сочинением почти до конца, пока не вышел какой-то хмырь и не показал, что через пять минут нужно сдавать.
Тогда я взял и написал: «Я хочу принять участие в Длинном пути потому, что я бесполезен для общества, и мир без меня станет лучше. А если я вдруг выиграю, то повешу в каждой комнате своего особняка по Ван-Гогу и заведу шесть десятков первоклассных шлюх». Потом я еще подумал и приписал:
“Обязуюсь платить им пенсию по старости". Думаю, это их и добило. Через месяц мне сообщили, что я принят.
— И ты был доволен? — спросил Колли Паркер.
— Трудно сказать. Все казалось, что это несерьезно. А потом было уже поздно. Одним прекрасным утром я проснулся Его Величеством Участником. Я смеялся и всем говорил, что откручу Майору яйца. Я ведь не знал тогда, что это он открутит мои, — Абрахам криво улыбнулся.
Среди участников прошел шепот, и Гэррети осмотрелся.
Светящийся указатель сообщал: «Огаста 10».
— Ты и умрешь, смеясь? — спросил Колли Паркер. Абрахам долго смотрел на него.
— Отцы-основатели не смеются, — ответил он наконец.
Глава 14
“И помните — если вы воспользуетесь руками или любой другой частью тела или произнесете хотя бы слово, вы потеряете шанс выиграть десять тысяч долларов Желаю удачи".
Дик Кларк
Огаста оказалась совсем не похожей на Олдтаун. Это был современный город безумного веселья, город, полный наркоманов, маньяков и просто сумасшедших.
Они услышали Огасту задолго до того, как достигли ее. Гэррети снова и снова вспомнил про океанский прибой. Шум толпы был слышен за пять миль.
Иллюминация окрасила небо апокалиптическим пастельным цветом.
Могло показаться, что город горит.
Они сбились ближе друг к другу, как коровы в грозу. Этот рев Толпы таил для них угрозу — Гэррети так и видел этого алчущего бога Великой Толпы, раскинувшего вокруг Огасты свои багровые щупальца и грозящего по жрать их всех живьем.
Сам город был растерзан и пережеван этим всемогущим божеством.
Огасты не было. Не было тучных теток, красивых девушек, пухлощеких детей с облаками сладкой ваты. Не было маленьких итальянцев, разбрасывающих ломти арбуза. Только Толпа — без лица, без тела, без мысли. Только Голос Толпы и Глаза Толпы. Толпа была одновременно Богом и Маммоной. Она требовала страха и поклонения. Требовала жертв. Они шли по щиколотку в конфетти. Они теряли и находили друг друга в отблесках репортерских вспышек. Гэррети поймал какой-то листок — и увидел самого себя глядящего с обложки пособия по боди-билдингу. Поймал другой и увидел Джона Траволту.
Наконец, на вершине холма, откуда в обе стороны открывался вид на беснующуюся толпу, их встретил Майор, похожий на галлюцинацию в своем джипе, в свете ослепительных красно-белых прожекторов. И участники показали, что струны их эмоций не порваны, а только расстроены, как гитара в руках неумелого игрока. Они — все тридцать семь оставшихся, — хрипло кричали, не слыша собственных голосов. Они кричали и кричали, и толпа, не услышав, а скорее, угадав их намерения, забилась от восторга, принимая это их жертвоприношение. Гэррети почувствовал острую боль в груди и все равно не мог замолчать, хотя и понимал, что он на грани помешательства.
Гэррети взъерошил волосы рукой. Наконец-то он забыл о своих двух секундах.
— Он здорово разозлился. Сказал, что я бесчувственный, как… Как тиковое бревно, вот как он сказал. Должно быть, у них это семейная поговорка. Тогда я заговорил с ним по своей логике.
— И как это?
— Сказал, что, если он не уйдет, я его ударю.
— А твоя мать?
— Она на эту тему почти не говорила. Думаю, ей могло казаться, что я выиграю. Этот приз — все, что ты хочешь до конца жизни, загипнотизировал ее. У меня был брат, Джефф. Он умер от пневмонии, когда ему было шесть лет.
Похоже, она как-то надеялась, что я попрошу вернуть его, если… Невероятно, но мне так кажется. Кроме того, она боялась. Ты же знаешь, тех, кто отговаривает участвовать в Длинном пути, тоже могут забрать. Потом мне позвонили, и так я стал участником.
— А я нет.
— Что?
— До тридцать первого двенадцать участников отказались. Я был запасным. Узнал, что иду, в одиннадцать вечера четыре дня назад.
— О Господи! Тебя это не… Не огорчило?
Макфрис только пожал плечами.
Гэррети поглядел на часы. 15.02. Все нормально. Даже тень его, удлинившаяся к вечеру, казалось, двигалась теперь более уверенно. Нога была в порядке.
— Ты все еще думаешь, что сможешь просто сесть? — спросил он Макфриса.
— Смотри, мы уже пережили большинство. Шестьдесят одного.
— Это не имеет значения. В один прекрасный миг мне просто надоест.
Одно время я рисовал маслом. Очень любил это дело. А как-то раз проснулся утром, и все. Как отрезало.
— Выжить — это не то. Это не хобби.
— Как сказать? Вспомни про альпинистов, подводников или хотя бы про дебила-рабочего, для которого единственное удовольствие — подраться по субботам. Для них всех выживание превращается в хобби. В часть игры. Гэррети промолчал.
— Лучше поднажми. Мы теряем скорость, — сказал Макфрис. — Мой отец грозил посадить меня в подвал и не кормить, пока я не откажусь от этой затеи.
— И почему он не сделал этого?
— Не успел. Меньше чем через час после того, как мне позвонили, раздался звонок в дверь, и там стояли два громадных солдата, таких уродливых, что от их вида часы могли остановиться. Отец только взглянул на них и сказал мне: «Пит, иди наверх и собери свой скаутский рюкзак». Вот этот, — он указал пальцем на рюкзачок за спиной. — И только моя сестренка Катрина — ей четыре года — поняла. Она сказала: «Пит идет искать приключений». А потом они собрались и улетели всей Семьей на остров Прескью. Они вернуться, только когда все кончится. Так или иначе.
Гэррети взглянул на часы. 15.20.
— Спасибо.
— Что, опять спас тебе жизнь? — Макфрис улыбнулся.
— Именно.
— И ты думаешь, мне это приятно?
— Не знаю. Время — странная штука. Даже если идешь нормально и без предупреждений, тебя отделяют от ограды кладбища всего две минуты. Это очень мало.
Словно в подтверждение прогрохотали ружья. Уокер закричал, закудахтал, как внезапно схваченная фермером курица. Толпа издала низкий, продолжительный, вздох.
— Да, это мало, — согласился Макфрис. Они шли. Тени становились длиннее. Толпа мгновенно, как по волшебству, оделась в куртки и плащи.
Откуда-то подымался дымок трубки, напомнивший Гэррети об отце. На дорогу выбежала вырвавшаяся у кого-то болонка и, тявкая, побежала за Пирсоном.
Выстрел отбросил ее на обочину, и она лежала там, вздрагивая и жалобно визжа. Никто ее не подбирал. Из толпы выбился на дорогу плачущий ребенок, и на один жуткий момент Гэррети показалось, что сейчас и его постигнет судьба болонки. Но солдат просто отвел ребенка за ограждение.
В 18.00 солнце скатилось к кромке горизонта. Воздух похолодел.
Зрители поднимали воротники и потирали руки.
Колли Паркер, как обычно, ругал мэнскую погоду. «Без четверти девять будем в Огасте, — думал Гэррети. — А оттуда до Фрипорта рукой подать». При этой мысли ему стало легче, хотя велика ли радость — две минуты видеть ее, если он вообще разглядит ее в этой толпе.
Вдруг ему показалось, что их там вообще не будет. Только парни из его класса да престарелые леди из Женского комитета — те самые, что два дня перед отправлением поили его чаем. Это было давным-давно.
— Давай сбавим шаг, — предложил Макфрис. — Подойдем к Бейкеру и войдем в Огасту, как три мушкетера. Что скажешь?
— Ладно, — Гэррети эта мысль понравилась. Они отстали, оставив впереди угрюмого Хэролда Квинса. В полутьме они отыскали своих по голосу Абрахама: — Неужели вы решили наконец навестить нас?
— Го-осподи, это и правда он, — Макфрис вгляделся в лицо Абрахама, поросшее трехдневной щетиной. — Как похож!
— Давным-давно, — начал Абрахам чужим голосом, будто в его семнадцатилетнее тело вселился дух, — наши предки основали здесь… Ах, черт, забыл, как дальше! Мы учили это в восьмом классе по истории.
— Лицо отца-основателя и интеллект сифилитичного осла, печально констатировал Макфрис. — Абрахам, как ты дошел до жизни такой? Вместо ответа ударили выстрелы. Знакомый стук тела об асфальт. — Это был Галлант, — сказал Бейкер. — Он весь день еле шел.
— Помните тест на сочинение? — спросил вдруг Абрахам.
Все кивнули. Сочинение на тему: «Почему я решил принять участие в Длинном пути?» — было стандартной частью процесса отбора.
Гэррети почувствовал, как по его щиколотке течет что-то теплое. Что это — кровь, пот, гной или все вместе? Вроде не болело, только носок промок.
— Ну так вот, — продолжал Абрахам, — Я сдавал этот тест без всякой подготовки. Просто я шел в кино и проходил мимо здания, где проходил отбор.
Вы скажете, что с меня должны были потребовать карточку — это верно, как раз в тот день я случайно захватил ее с собой. Если бы ее у меня не оказалось, я бы пошел в кино и не подыхал сегодня здесь в такой веселой компании.
С этим все молча согласились.
— Я ответил на вопросы и вижу — в конце три чистых страницы и надпись:
“Ответьте, пожалуйста, на этот вопрос как можно объективнее, используя не более 1500 слов". Вот черт, подумал я. Остальные вопросы были легкие.
— Ага, — хмыкнул Бейкер. — Часто ли у вас бывает понос, и употребляете ли вы наркотики.
— Вот-вот. Я сидел над этим чертовым сочинением почти до конца, пока не вышел какой-то хмырь и не показал, что через пять минут нужно сдавать.
Тогда я взял и написал: «Я хочу принять участие в Длинном пути потому, что я бесполезен для общества, и мир без меня станет лучше. А если я вдруг выиграю, то повешу в каждой комнате своего особняка по Ван-Гогу и заведу шесть десятков первоклассных шлюх». Потом я еще подумал и приписал:
“Обязуюсь платить им пенсию по старости". Думаю, это их и добило. Через месяц мне сообщили, что я принят.
— И ты был доволен? — спросил Колли Паркер.
— Трудно сказать. Все казалось, что это несерьезно. А потом было уже поздно. Одним прекрасным утром я проснулся Его Величеством Участником. Я смеялся и всем говорил, что откручу Майору яйца. Я ведь не знал тогда, что это он открутит мои, — Абрахам криво улыбнулся.
Среди участников прошел шепот, и Гэррети осмотрелся.
Светящийся указатель сообщал: «Огаста 10».
— Ты и умрешь, смеясь? — спросил Колли Паркер. Абрахам долго смотрел на него.
— Отцы-основатели не смеются, — ответил он наконец.
Глава 14
“И помните — если вы воспользуетесь руками или любой другой частью тела или произнесете хотя бы слово, вы потеряете шанс выиграть десять тысяч долларов Желаю удачи".
Дик Кларк
Огаста оказалась совсем не похожей на Олдтаун. Это был современный город безумного веселья, город, полный наркоманов, маньяков и просто сумасшедших.
Они услышали Огасту задолго до того, как достигли ее. Гэррети снова и снова вспомнил про океанский прибой. Шум толпы был слышен за пять миль.
Иллюминация окрасила небо апокалиптическим пастельным цветом.
Могло показаться, что город горит.
Они сбились ближе друг к другу, как коровы в грозу. Этот рев Толпы таил для них угрозу — Гэррети так и видел этого алчущего бога Великой Толпы, раскинувшего вокруг Огасты свои багровые щупальца и грозящего по жрать их всех живьем.
Сам город был растерзан и пережеван этим всемогущим божеством.
Огасты не было. Не было тучных теток, красивых девушек, пухлощеких детей с облаками сладкой ваты. Не было маленьких итальянцев, разбрасывающих ломти арбуза. Только Толпа — без лица, без тела, без мысли. Только Голос Толпы и Глаза Толпы. Толпа была одновременно Богом и Маммоной. Она требовала страха и поклонения. Требовала жертв. Они шли по щиколотку в конфетти. Они теряли и находили друг друга в отблесках репортерских вспышек. Гэррети поймал какой-то листок — и увидел самого себя глядящего с обложки пособия по боди-билдингу. Поймал другой и увидел Джона Траволту.
Наконец, на вершине холма, откуда в обе стороны открывался вид на беснующуюся толпу, их встретил Майор, похожий на галлюцинацию в своем джипе, в свете ослепительных красно-белых прожекторов. И участники показали, что струны их эмоций не порваны, а только расстроены, как гитара в руках неумелого игрока. Они — все тридцать семь оставшихся, — хрипло кричали, не слыша собственных голосов. Они кричали и кричали, и толпа, не услышав, а скорее, угадав их намерения, забилась от восторга, принимая это их жертвоприношение. Гэррети почувствовал острую боль в груди и все равно не мог замолчать, хотя и понимал, что он на грани помешательства.