Длинные версты
Часть 35 из 40 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Вы не понимаете! У вас эти офицеры вводят свои порядки! Те, которые были в царской армии! Даже вы, наш товарищ, мне ответили своим «так точно», будто вы не старый подпольщик, а какой-то унтер-держиморда! Если так пойдет, то у вас вскоре и «под ружье» ставить начнут! А потом и телесные наказания введут! Неужели вы сами не замечаете, как перерождаетесь под влиянием этих «благородий»?
Вздохнув, ответил:
– Ничто не делается просто так. Вы просто не в курсе. Выражения «так точно» и «никак нет» необходимы для понимания, дошел ли приказ. Представьте – вокруг бой. Стреляют. Снаряды рвутся. То есть очень шумно. И если человек будет отвечать «да» или «нет», то его могут не расслышать. Особенно при разговоре по полевому телефону. Например, с орудийной батареей. А вот если в словосочетании «так точно» ты услышал хотя бы отдельные буквы, то все равно поймешь, что тебе ответили. Просто по темпоритму.
Чиркнув спичкой, выпустившей при этом целое облако вонючего дыма, закурил и продолжил:
– Что касается стояния «под ружьем», так это тоже имеет свое объяснение. Мы данный способ, конечно, не применяем, но я вам поясню – у человека, в зависимости от профессии, наиболее хорошо развиваются определенные группы мышц. У пахаря одни. У сталевара другие. Но когда они попадают в армию, необходимо задействовать те мышцы, которые позволяют хорошо удерживать винтовку во время прицеливания. Вот «стояние» их и разрабатывает. Другое дело, что при царе это могли использовать как наказание. Совмещали, так сказать, приятное с полезным.
Баба опять сморщилась, будто лимон куснула:
– Это все демагогия, пытающаяся оправдать угнетение человека человеком, которое вы практикуете в этом воинском формировании! Запомните – только истинно свободная личность сможет защитить революцию! А привлечение буржуазных военных специалистов дискредитирует саму идею новой, народной, коммунистической армии!
Пока она говорила, я, взяв бумагу и карандаш, черкнул несколько слов. И когда собеседница стала набирать воздуха в грудь для следующего перла, жестом подозвав бледного от ярости Берга, сунул листик ему со словами:
– Передай Григоращенко.
Роза сбилась и, подозрительно посмотрев вслед барону, спросила:
– Это вы что сейчас написали?
Я отмахнулся:
– Не обращайте внимания. Служебная необходимость.
Но баба закусилась:
– И вот этот человек… Это же явный офицер! У вас они тут просто кишат! Мы пока до казарм шли, штук пять недорезанных золотопогонников видели! Пусть даже и в этой вашей странной форме, но я их сердцем чую! Поэтому мы и прибыли, чтобы разобраться, в чем дело! Образумить и предупредить потерявшего бдительность товарища о недопустимости подобной близорукости!
Мне постепенно стала надоедать эта сумасшедшая. В принципе, только прочтя подпись на мандате, я понял, что данные персонажи относились к так называемой «военной оппозиции»[53]. То есть к той группе партийцев, которые ратуют за партизанский метод управления войсками. Выступают категорически против строительства регулярной армии. Вот даже чтобы намека на нормальную дисциплину не было. Ну и соответственно, готовы лично гнобить офицеров, перешедших на сторону красных, видя в них исключительно душителей ростков свободы, должных прорасти в воинских формированиях. А выстраданный мной и другими подвижниками устав называли пережитком самодержавно-крепостнического порядка.
Да уж… тут Жилину можно лишь посочувствовать, так как с подобными ебанатами он каждый день имеет дело. Но я думал, что он их уже заборол. Оказалось, что леваки просто затаились. А как только «смотрящего», в смысле Ленина, подстрелили, так моментально кинулись наверстывать упущенное. Блин! Если эти ушлепки сорвут почти закончившиеся переговоры в Деникиным, я лично их кастрирую и в передовых шеренгах воевать погоню.
Но морда у меня оставалась спокойной и даже доброжелательной, поэтому, кивая, я слушал поучающую и взывающую к бдительности речь. Минут двадцать. А на очередное требование этой ненормальной мягко спросил:
– Так что же, мне их всех выгнать, что ли?
Та задрала нос:
– Зачем же «всех»? Можно оставить несколько наиболее лояльных, в виде советников. А остальных вполне могут заменить социально близкие и политически верно настроенные товарищи.
Я кивнул на парочку кожаных «геев»:
– М-м… они?
– А что вас удивляет?
Интересно девки пляшут, ловко сиськами крутя. Я-то думал, что эти гаврики просто ДББЛ (как говорил культурный Лавров арабским журналистам). Но оказывается, они еще и с претензией. То есть не просто хотят проредить мой любовно собранный комсостав, так еще и занять его место. Приобщившись, соответственно, ко всем плюшкам и имеющейся всероссийской славе морпехов. Ну-ну… Пожав плечами, задал вопрос Лившицу (или Кравчуку, я их как-то не запомнил):
– Хорошо. Какое упреждение при выносе прицела должен брать наводчик пулемета при атаке кавалеристов в ракурсе в три четверти и на расстоянии до них в шестьсот шагов?
Вопрошаемый насупился:
– Это должен знать пулеметчик! А командиру достаточно лишь указать цель!
Шумно выдохнув, печально подытожил:
– Угу… а кто пулеметчика научит? Про артиллерию вас спрашивать даже не стану…
Тетка возмутилась:
– К чему эти нюансы? Я вам совершенно про другое говорю! Про старорежимные порядки и засилье золотопогонников!
– Хорошо. А как вы будете останавливать бегущих в панике бойцов?
– Сознательный боец не поддается панике!
Пипец… а пони какают радугой. Мля, теперь я понимаю, почему у Жилина глаз начал дергаться. Это же уму непостижимо! Как? Как вот эти долбоклюи вообще умудрились Гражданскую войну выиграть? Восемнадцатый, сука, год во дворе, а у них в мозгах сплошные завихрения. Хотя, с другой стороны, нормальных людей все-таки больше, и эту «военную оппозицию» получается держать в рамках. Но вот сколько они офицерских судеб искалечили за время своего существования? Сдерживая поднимающуюся ярость, спросил:
– А сколько вас всего из столицы приехало?
Баба, почуяв неладное, осторожно ответила:
– Товарищ Каменский направил в батальон морской пехоты только нашу группу. Но к чему этот вопрос?
Фух, аж от сердца отлегло. Значит, больше никто не успеет напакостить. Они там у себя привыкли дискутировать, но есть вещи, в которых дискуссии недопустимы. И армейская дисциплина относится к ним в полной мере. Так что, поднявшись и окинув взглядом посетителей, спокойно предложил:
– Ну что, граждане. Поговорили, а теперь пройдемся.
Роза удивилась:
– Куда?
– Как куда? Через двадцать минут начнется заседание военного трибунала батальона. Будет суд над организованной контрреволюционной группой, которая проникла в расположение нашей части с целью разложения личного состава, лишения боеготовности самого результативного подразделения Красной Армии… – В этот момент один из кожаных рванул клапан кобуры, но получив стеклянной пепельницей в лоб, упал вместе со стулом, а я закончил: – И покушение на его командира.
«Донна Роза», растерянно взглянув на павшего товарища, тут же начала орать. Правда, за револьверы ни она, ни второй «москвич» уже не хватались. А я, передав «проверяющих» охране, выйдя из канцелярии, двинул к Григоращенко, где уже собрались он и несколько краскомов, являющихся по совместительству и составом трибунала.
Народ был в совершеннейших непонятках по поводу сбора. А увидев скрипящего зубами Чура, вообще охренел. Ну, пришлось доводить до мужиков причины такого состояния. Матвей Игнатьевич, услышав мою интерпретацию разговора и общих побуждений приехавших варягов, лишь крякнул:
– От ведь как оно обернулось. Какие зловреды… Хм… А ведь еще месяца четыре назад мы бы их в чем-то поддержали… Сами почти такими же были. Вы, Чур Пеленович, хоть нашу первую встречу вспомните…
Я ухмыльнулся:
– А теперь?
Григоращенко вздохнул:
– Оно и козе понятно – ошибаются товарищи. Смертельно опасно ошибаются. Ведь будь по-ихнему, они и людей положат, и все наши революционные достижения просрут. Надо с ними поговорить, твердо указав на ошибки.
Криво оскалившись, я пояснил:
– С ними и Ленин разговаривал. И Жилин. И прочие люди из правительства. Я, вот, намедни поговорил. Как о стенку горох. Вот и смотрите – эти «товарищи» своими действиями развалят все воинские части, до которых дотянутся. Похерят переговоры с Деникиным. Отвратят от нас всех грамотных офицеров. И получим мы в итоге – фронт с немцами, фронты с самыми разнообразными беляками и полное отсутствие понимания, что со всем этим делать, потому что войск у нас не будет. Будет просто толпа, наподобие той, что мы нашли в Крыму, когда только сюда прибыли.
Ломая спички, закурил, продолжив:
– И сам прикинь – крымскую вольницу мы за несколько дней распропагандировали так, что ребята сейчас успешно фронт держат. А этих ничто не берет. Вот я и делаю вывод, что словами их остановить не получится. А вреда они приносят – куда там немцам с Красновым! Это мы, люди опытные, можем их бреду противостоять. Но если вот такие Розы на фронт попадут? Он ведь просто рухнет! Поэтому выступаю за расстрел провокаторов!
Комитетчики от такого пассажа округлили глаза, но ответить никто не успел, так как наконец-то появился Лапин. Он решил свои вопросы в городе и теперь, ввалившись к нам, обвел собрание очумелыми глазами:
– Чур, там под конвоем Роза Зильберт с товарищами стоит! Бойцы сказали, что арестовали их по твоему приказу! Тут, наверное, какая-то ошибка? Я ведь ее лично знаю. Это же старая большевичка!
Жестом остановив возбужденного Кузьму, я предложил ему присесть и вывалил все свои мысли по поводу «старой большевички» со товарищи. Просто перечислил все их хотелки и дал свои выводы с прогнозом на будущее. Комиссар от всего происходящего, мягко говоря, охренел. Потом тоже попытался влезть со своим «надо поговорить». На что я, открыв дверь, крикнул в коридор: «Заводите арестованных», и, обращаясь к трибуналу, громко подытожил:
– Да не вопрос! Вот эти контрики. Говорите. И насчет дисциплины, и насчет военспецов, и насчет того, что собой должна представлять Рабоче-Крестьянская Красная Армия. Два часа вам на беседу даю. Все-таки жизнь людская на кону. Но если убедить не получится, то повторюсь – решать судьбу провокаторов будем мы. Здесь и сейчас. И если они не осознают глубину заблуждений, то шлепну их, по приговору трибунала, недрогнувшей рукой.
Я специально говорил громко, чтобы москвичи все услышали. «Кожаные» даже с шага сбились, но вот «донна Роза» и глазом не моргнула. В принципе, я так и думал – или фанатичка, или просто не верит, что ее (такую заслуженную и знакомую с самыми известными людьми) вот так запросто могут пришить. Эх, дамочка… Это сейчас у вас не принято своих партайгеноссе к стенке ставить. Знала бы ты, как развернется твой усатый товарищ в нашем времени, в конце тридцатых… Хотя, честно говоря, я сейчас как никогда стал понимать Сталина. Вот как можно хоть о чем-то с такими уродами договариваться? Это же пипец какой-то. Даже современные «небратья» на фоне подобных «революционеров» кажутся эталоном вменяемости.
Ну ничего. Это просто значит, что сталинскими методами мы начнем работать раньше. И чем быстрее совершенно отмороженных террористов (а большинство революционеров я считал именно террористами) помножим на ноль, тем лучше станет житься всем остальным людям в стране. Ведь сама идея социального государства очень хороша. Но подобные персонажи, в самых разных областях, выступают не то что ложкой, а целым ведром дегтя в нашей бочке меда.
Стоя в конце длинного казарменного коридора и глядя в окно, я даже отсюда слышал доносящиеся из-за двери визгливые вопли Зильберт, прерываемые неразличимым бубнежом мужских голосов. Слушая, думал при этом, что вот я и вляпался в большую политику. Теперь, как бы с трибуналом ни повернулось, появятся враги на самом верху. Ну, то есть не на самом-самом, но довольно весомые персоны. Да и ладно. Я ведь не Жилин и долго дискутировать с «товарищами» не стану.
Закурив, ухмыльнулся, представив смертельные разочарования тех революционных деятелей, кто решит всерьез занозить Чуру, и почему-то вспомнился наш давний разговор с Иваном. Я ему тогда доказывал, что пришедшие к власти люди в основном, по сути, очень мало чем отличаются от тех же игиловцев. А уж по методам так вообще один в один. Поэтому у меня и отношение к ним «не фонтан». Жилин на мой пассаж как-то отстраненно и вроде даже невпопад ответил, что в России все происходит в строго необходимое время. Я вначале не понял, к чему это, но он пояснил, что не будь революции, объединенные европейцы во время Второй мировой уничтожили бы страну. Что Еврорейху могла противостоять лишь социалистическая держава с соответственно воспитанным и переформатированным населением.
– Даже если представить фантастику, что царь успел бы провести точно такую же индустриализацию, как при Сталине, один черт – проиграли бы. Невозможно было бы эвакуировать в таком темпе частные заводы. Невозможно было бы приобрести такое количество продовольствия у помещиков. Невозможно было бы переориентировать массу частных производств на войну. И пусть в армии были бы сплошные военные гении, сражающиеся как львы, подвел бы тыл. Да и общие настроения в народе… Не встали бы дети и женщины к станкам…
Я попробовал возразить:
– Так, может, накала такого не было бы? Фрицы ведь пошли в крестовый поход против коммунизма?
Жилин криво ухмыльнулся:
– В плане «Ост» не говорилось про коммунистов. Там говорилось про народы, населяющие Восточную Европу. И участь покоренных унтерменшей была бы вовсе незавидной, независимо от их политических предпочтений. Как показывает опыт будущего, Запад нас хочет уничтожить не за тип общественно-экономической формации в стране, а просто потому, что мы существуем. Слишком уж их наши пространства влекут. Только вот на беду евробанды в России случилась революция, социализм и Сталин. Поначалу многим людям казалось, что это ужас. Но, как выяснилось со временем, этот ужас был необходим, чтобы уберечься от гораздо более страшного кошмара.
Заинтересовавшись гипотезой, я спросил:
– Тогда, по твоей логике, после победы в Великой Отечественной, большевизм должен был плавно закончиться. Ведь угроза пропала.
Иван покачал пальцем:
– Шалишь! Там почти сразу подоспели операция «Немыслимое» и план «Дропшот»[54]. Про «Totality», «Чариотир» и «Флитвуд» я даже не говорю. Поэтому опять пришлось напрягаться всей страной, в темпе делая ядерное оружие с носителями. А вот к семидесятым был достигнут паритет. Держава полностью обезопасила себя. Тут-то и начался закат коммунистов. Постепенно, а потом все быстрее и быстрее они деградировали, как в своем кругу, так и в глазах окружающих.
Развеселившись, ответил:
– Ну ты и мистик! Хотя не ты один. В свое время еще Миних сказал, что «Россия управляется непосредственно господом богом. Иначе невозможно представить, как это государство до сих пор существует». А еще, исходя из твоей теории, можно сказать, что в нашем будущем войны не ожидается. Я верно понял?
Жилин тогда в ответ тоже хихикнул:
– Где-то так. Но, кажется, там тоже все на грани балансирует. Правда и мы готовы к любому повороту. Включая войну. Не зря же умные люди говорят, что России, чтобы опять уйти в социализм, нужно буквально несколько указов, немного времени и пара-тройка тысяч арестов. Так что, получается, словно в той песне: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути»!
Вздохнув, ответил:
– Ничто не делается просто так. Вы просто не в курсе. Выражения «так точно» и «никак нет» необходимы для понимания, дошел ли приказ. Представьте – вокруг бой. Стреляют. Снаряды рвутся. То есть очень шумно. И если человек будет отвечать «да» или «нет», то его могут не расслышать. Особенно при разговоре по полевому телефону. Например, с орудийной батареей. А вот если в словосочетании «так точно» ты услышал хотя бы отдельные буквы, то все равно поймешь, что тебе ответили. Просто по темпоритму.
Чиркнув спичкой, выпустившей при этом целое облако вонючего дыма, закурил и продолжил:
– Что касается стояния «под ружьем», так это тоже имеет свое объяснение. Мы данный способ, конечно, не применяем, но я вам поясню – у человека, в зависимости от профессии, наиболее хорошо развиваются определенные группы мышц. У пахаря одни. У сталевара другие. Но когда они попадают в армию, необходимо задействовать те мышцы, которые позволяют хорошо удерживать винтовку во время прицеливания. Вот «стояние» их и разрабатывает. Другое дело, что при царе это могли использовать как наказание. Совмещали, так сказать, приятное с полезным.
Баба опять сморщилась, будто лимон куснула:
– Это все демагогия, пытающаяся оправдать угнетение человека человеком, которое вы практикуете в этом воинском формировании! Запомните – только истинно свободная личность сможет защитить революцию! А привлечение буржуазных военных специалистов дискредитирует саму идею новой, народной, коммунистической армии!
Пока она говорила, я, взяв бумагу и карандаш, черкнул несколько слов. И когда собеседница стала набирать воздуха в грудь для следующего перла, жестом подозвав бледного от ярости Берга, сунул листик ему со словами:
– Передай Григоращенко.
Роза сбилась и, подозрительно посмотрев вслед барону, спросила:
– Это вы что сейчас написали?
Я отмахнулся:
– Не обращайте внимания. Служебная необходимость.
Но баба закусилась:
– И вот этот человек… Это же явный офицер! У вас они тут просто кишат! Мы пока до казарм шли, штук пять недорезанных золотопогонников видели! Пусть даже и в этой вашей странной форме, но я их сердцем чую! Поэтому мы и прибыли, чтобы разобраться, в чем дело! Образумить и предупредить потерявшего бдительность товарища о недопустимости подобной близорукости!
Мне постепенно стала надоедать эта сумасшедшая. В принципе, только прочтя подпись на мандате, я понял, что данные персонажи относились к так называемой «военной оппозиции»[53]. То есть к той группе партийцев, которые ратуют за партизанский метод управления войсками. Выступают категорически против строительства регулярной армии. Вот даже чтобы намека на нормальную дисциплину не было. Ну и соответственно, готовы лично гнобить офицеров, перешедших на сторону красных, видя в них исключительно душителей ростков свободы, должных прорасти в воинских формированиях. А выстраданный мной и другими подвижниками устав называли пережитком самодержавно-крепостнического порядка.
Да уж… тут Жилину можно лишь посочувствовать, так как с подобными ебанатами он каждый день имеет дело. Но я думал, что он их уже заборол. Оказалось, что леваки просто затаились. А как только «смотрящего», в смысле Ленина, подстрелили, так моментально кинулись наверстывать упущенное. Блин! Если эти ушлепки сорвут почти закончившиеся переговоры в Деникиным, я лично их кастрирую и в передовых шеренгах воевать погоню.
Но морда у меня оставалась спокойной и даже доброжелательной, поэтому, кивая, я слушал поучающую и взывающую к бдительности речь. Минут двадцать. А на очередное требование этой ненормальной мягко спросил:
– Так что же, мне их всех выгнать, что ли?
Та задрала нос:
– Зачем же «всех»? Можно оставить несколько наиболее лояльных, в виде советников. А остальных вполне могут заменить социально близкие и политически верно настроенные товарищи.
Я кивнул на парочку кожаных «геев»:
– М-м… они?
– А что вас удивляет?
Интересно девки пляшут, ловко сиськами крутя. Я-то думал, что эти гаврики просто ДББЛ (как говорил культурный Лавров арабским журналистам). Но оказывается, они еще и с претензией. То есть не просто хотят проредить мой любовно собранный комсостав, так еще и занять его место. Приобщившись, соответственно, ко всем плюшкам и имеющейся всероссийской славе морпехов. Ну-ну… Пожав плечами, задал вопрос Лившицу (или Кравчуку, я их как-то не запомнил):
– Хорошо. Какое упреждение при выносе прицела должен брать наводчик пулемета при атаке кавалеристов в ракурсе в три четверти и на расстоянии до них в шестьсот шагов?
Вопрошаемый насупился:
– Это должен знать пулеметчик! А командиру достаточно лишь указать цель!
Шумно выдохнув, печально подытожил:
– Угу… а кто пулеметчика научит? Про артиллерию вас спрашивать даже не стану…
Тетка возмутилась:
– К чему эти нюансы? Я вам совершенно про другое говорю! Про старорежимные порядки и засилье золотопогонников!
– Хорошо. А как вы будете останавливать бегущих в панике бойцов?
– Сознательный боец не поддается панике!
Пипец… а пони какают радугой. Мля, теперь я понимаю, почему у Жилина глаз начал дергаться. Это же уму непостижимо! Как? Как вот эти долбоклюи вообще умудрились Гражданскую войну выиграть? Восемнадцатый, сука, год во дворе, а у них в мозгах сплошные завихрения. Хотя, с другой стороны, нормальных людей все-таки больше, и эту «военную оппозицию» получается держать в рамках. Но вот сколько они офицерских судеб искалечили за время своего существования? Сдерживая поднимающуюся ярость, спросил:
– А сколько вас всего из столицы приехало?
Баба, почуяв неладное, осторожно ответила:
– Товарищ Каменский направил в батальон морской пехоты только нашу группу. Но к чему этот вопрос?
Фух, аж от сердца отлегло. Значит, больше никто не успеет напакостить. Они там у себя привыкли дискутировать, но есть вещи, в которых дискуссии недопустимы. И армейская дисциплина относится к ним в полной мере. Так что, поднявшись и окинув взглядом посетителей, спокойно предложил:
– Ну что, граждане. Поговорили, а теперь пройдемся.
Роза удивилась:
– Куда?
– Как куда? Через двадцать минут начнется заседание военного трибунала батальона. Будет суд над организованной контрреволюционной группой, которая проникла в расположение нашей части с целью разложения личного состава, лишения боеготовности самого результативного подразделения Красной Армии… – В этот момент один из кожаных рванул клапан кобуры, но получив стеклянной пепельницей в лоб, упал вместе со стулом, а я закончил: – И покушение на его командира.
«Донна Роза», растерянно взглянув на павшего товарища, тут же начала орать. Правда, за револьверы ни она, ни второй «москвич» уже не хватались. А я, передав «проверяющих» охране, выйдя из канцелярии, двинул к Григоращенко, где уже собрались он и несколько краскомов, являющихся по совместительству и составом трибунала.
Народ был в совершеннейших непонятках по поводу сбора. А увидев скрипящего зубами Чура, вообще охренел. Ну, пришлось доводить до мужиков причины такого состояния. Матвей Игнатьевич, услышав мою интерпретацию разговора и общих побуждений приехавших варягов, лишь крякнул:
– От ведь как оно обернулось. Какие зловреды… Хм… А ведь еще месяца четыре назад мы бы их в чем-то поддержали… Сами почти такими же были. Вы, Чур Пеленович, хоть нашу первую встречу вспомните…
Я ухмыльнулся:
– А теперь?
Григоращенко вздохнул:
– Оно и козе понятно – ошибаются товарищи. Смертельно опасно ошибаются. Ведь будь по-ихнему, они и людей положат, и все наши революционные достижения просрут. Надо с ними поговорить, твердо указав на ошибки.
Криво оскалившись, я пояснил:
– С ними и Ленин разговаривал. И Жилин. И прочие люди из правительства. Я, вот, намедни поговорил. Как о стенку горох. Вот и смотрите – эти «товарищи» своими действиями развалят все воинские части, до которых дотянутся. Похерят переговоры с Деникиным. Отвратят от нас всех грамотных офицеров. И получим мы в итоге – фронт с немцами, фронты с самыми разнообразными беляками и полное отсутствие понимания, что со всем этим делать, потому что войск у нас не будет. Будет просто толпа, наподобие той, что мы нашли в Крыму, когда только сюда прибыли.
Ломая спички, закурил, продолжив:
– И сам прикинь – крымскую вольницу мы за несколько дней распропагандировали так, что ребята сейчас успешно фронт держат. А этих ничто не берет. Вот я и делаю вывод, что словами их остановить не получится. А вреда они приносят – куда там немцам с Красновым! Это мы, люди опытные, можем их бреду противостоять. Но если вот такие Розы на фронт попадут? Он ведь просто рухнет! Поэтому выступаю за расстрел провокаторов!
Комитетчики от такого пассажа округлили глаза, но ответить никто не успел, так как наконец-то появился Лапин. Он решил свои вопросы в городе и теперь, ввалившись к нам, обвел собрание очумелыми глазами:
– Чур, там под конвоем Роза Зильберт с товарищами стоит! Бойцы сказали, что арестовали их по твоему приказу! Тут, наверное, какая-то ошибка? Я ведь ее лично знаю. Это же старая большевичка!
Жестом остановив возбужденного Кузьму, я предложил ему присесть и вывалил все свои мысли по поводу «старой большевички» со товарищи. Просто перечислил все их хотелки и дал свои выводы с прогнозом на будущее. Комиссар от всего происходящего, мягко говоря, охренел. Потом тоже попытался влезть со своим «надо поговорить». На что я, открыв дверь, крикнул в коридор: «Заводите арестованных», и, обращаясь к трибуналу, громко подытожил:
– Да не вопрос! Вот эти контрики. Говорите. И насчет дисциплины, и насчет военспецов, и насчет того, что собой должна представлять Рабоче-Крестьянская Красная Армия. Два часа вам на беседу даю. Все-таки жизнь людская на кону. Но если убедить не получится, то повторюсь – решать судьбу провокаторов будем мы. Здесь и сейчас. И если они не осознают глубину заблуждений, то шлепну их, по приговору трибунала, недрогнувшей рукой.
Я специально говорил громко, чтобы москвичи все услышали. «Кожаные» даже с шага сбились, но вот «донна Роза» и глазом не моргнула. В принципе, я так и думал – или фанатичка, или просто не верит, что ее (такую заслуженную и знакомую с самыми известными людьми) вот так запросто могут пришить. Эх, дамочка… Это сейчас у вас не принято своих партайгеноссе к стенке ставить. Знала бы ты, как развернется твой усатый товарищ в нашем времени, в конце тридцатых… Хотя, честно говоря, я сейчас как никогда стал понимать Сталина. Вот как можно хоть о чем-то с такими уродами договариваться? Это же пипец какой-то. Даже современные «небратья» на фоне подобных «революционеров» кажутся эталоном вменяемости.
Ну ничего. Это просто значит, что сталинскими методами мы начнем работать раньше. И чем быстрее совершенно отмороженных террористов (а большинство революционеров я считал именно террористами) помножим на ноль, тем лучше станет житься всем остальным людям в стране. Ведь сама идея социального государства очень хороша. Но подобные персонажи, в самых разных областях, выступают не то что ложкой, а целым ведром дегтя в нашей бочке меда.
Стоя в конце длинного казарменного коридора и глядя в окно, я даже отсюда слышал доносящиеся из-за двери визгливые вопли Зильберт, прерываемые неразличимым бубнежом мужских голосов. Слушая, думал при этом, что вот я и вляпался в большую политику. Теперь, как бы с трибуналом ни повернулось, появятся враги на самом верху. Ну, то есть не на самом-самом, но довольно весомые персоны. Да и ладно. Я ведь не Жилин и долго дискутировать с «товарищами» не стану.
Закурив, ухмыльнулся, представив смертельные разочарования тех революционных деятелей, кто решит всерьез занозить Чуру, и почему-то вспомнился наш давний разговор с Иваном. Я ему тогда доказывал, что пришедшие к власти люди в основном, по сути, очень мало чем отличаются от тех же игиловцев. А уж по методам так вообще один в один. Поэтому у меня и отношение к ним «не фонтан». Жилин на мой пассаж как-то отстраненно и вроде даже невпопад ответил, что в России все происходит в строго необходимое время. Я вначале не понял, к чему это, но он пояснил, что не будь революции, объединенные европейцы во время Второй мировой уничтожили бы страну. Что Еврорейху могла противостоять лишь социалистическая держава с соответственно воспитанным и переформатированным населением.
– Даже если представить фантастику, что царь успел бы провести точно такую же индустриализацию, как при Сталине, один черт – проиграли бы. Невозможно было бы эвакуировать в таком темпе частные заводы. Невозможно было бы приобрести такое количество продовольствия у помещиков. Невозможно было бы переориентировать массу частных производств на войну. И пусть в армии были бы сплошные военные гении, сражающиеся как львы, подвел бы тыл. Да и общие настроения в народе… Не встали бы дети и женщины к станкам…
Я попробовал возразить:
– Так, может, накала такого не было бы? Фрицы ведь пошли в крестовый поход против коммунизма?
Жилин криво ухмыльнулся:
– В плане «Ост» не говорилось про коммунистов. Там говорилось про народы, населяющие Восточную Европу. И участь покоренных унтерменшей была бы вовсе незавидной, независимо от их политических предпочтений. Как показывает опыт будущего, Запад нас хочет уничтожить не за тип общественно-экономической формации в стране, а просто потому, что мы существуем. Слишком уж их наши пространства влекут. Только вот на беду евробанды в России случилась революция, социализм и Сталин. Поначалу многим людям казалось, что это ужас. Но, как выяснилось со временем, этот ужас был необходим, чтобы уберечься от гораздо более страшного кошмара.
Заинтересовавшись гипотезой, я спросил:
– Тогда, по твоей логике, после победы в Великой Отечественной, большевизм должен был плавно закончиться. Ведь угроза пропала.
Иван покачал пальцем:
– Шалишь! Там почти сразу подоспели операция «Немыслимое» и план «Дропшот»[54]. Про «Totality», «Чариотир» и «Флитвуд» я даже не говорю. Поэтому опять пришлось напрягаться всей страной, в темпе делая ядерное оружие с носителями. А вот к семидесятым был достигнут паритет. Держава полностью обезопасила себя. Тут-то и начался закат коммунистов. Постепенно, а потом все быстрее и быстрее они деградировали, как в своем кругу, так и в глазах окружающих.
Развеселившись, ответил:
– Ну ты и мистик! Хотя не ты один. В свое время еще Миних сказал, что «Россия управляется непосредственно господом богом. Иначе невозможно представить, как это государство до сих пор существует». А еще, исходя из твоей теории, можно сказать, что в нашем будущем войны не ожидается. Я верно понял?
Жилин тогда в ответ тоже хихикнул:
– Где-то так. Но, кажется, там тоже все на грани балансирует. Правда и мы готовы к любому повороту. Включая войну. Не зря же умные люди говорят, что России, чтобы опять уйти в социализм, нужно буквально несколько указов, немного времени и пара-тройка тысяч арестов. Так что, получается, словно в той песне: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути»!