Длань Господня

— Эй, глухие что ли? — кричала Агнес, приоткрыв дверь своей мастерской, где она занималась зельями. — Не слышите что ли, в ворота ломятся?

— Слышим, госпожа, слышим, — отзывается снизу Зельда Кухман, ее кухарка, — Игнатий уже пошел смотреть, кого там черт принес.

Девушка немного зла, она хочет продолжить дело свое, у нее не все получается, да видно, пришел кто-то к ней. Кто это может быть? Приказчик хозяина дома был недавно, денег получил. Может, посыльный от книготорговца?

Так он бы так в ворота тарабанить не осмелился. Кто же там?

И тут она узнает грубый, чуть хриплый голос одного человека, что любит выпить:

— Ну, хозяйка где? — гремит этот голос уже на кухне.

Слышен стук палки об пол. Да, так и есть, этот чертов болван с нечесаной черной бородой и деревянной ногой. Приятель ее господина, Роха, по прозвищу Скарафаджо.

— А к чему вам госпожа наша? — интересуется Зельда.

— Не твое собачье дело, — грубит мерзавец ее прислуге, — иди и доложи, что я приехал от господина по делу.

Агнес вздохнула, она понимает, что важное варево нужно снять с огня, не то переварится, а там драгоценная мандрагора. А еще девушке надо одеться. Она ведь стала свой вид менять, очень ей нравилось на себя новую смотреть, поэтому еще себе зеркало купила и поставила в комнате, в которой над зельями корпела. И теперь на ней ничего, кроме чулок да туфель, не было.

— Ута, — позвала она негромко. — Одежду неси.

— Несу, госпожа, — отвечала служанка.

Пока Ута собирала одежду ее, она подошла к зеркалу, глубоко вздохнула, тут же выдохнула воздух. И на глазах стала меняться, превращаясь в себя настоящую. Из красавицы темноволосой и с формами великолепными, становилась девицей худощавой, бледной, серой. Становиться нормальной было несложно. Просто так же, как тяжкий груз на землю сбросить. Это чтобы красавицей стать, нужно силы приложить, держать себя в красоте сложно, а вернуться к себе настоящей дело плевое.

Пока Ута несла ей одежду, так она свой вид уже приняла. Нижнюю рубаху и подъюбник надевать не стала, причесываться не стала, чепец на волосы накинула небрежно. Авось, этот Роха — не велика птица, так и пошла вниз.

Вниз пришла, встала в дверях. Дождалась, пока этот дьявол колченогий вылезет из-за стола со своей деревяшкой, встанет и поклонится ей. Только после того пошла в комнату, сказав ему:

— Здрав будь, господин Роха. Зачем пожаловал?

— Здравствуйте, госпожа. Приехал я от вашего господина, во-первых, справиться о вас.

— Со мною все хорошо, не хвораю, деньги есть, слуги мои меня чтят, — отвечала девушка, думая, что Роха опять будет денег клянчить, как было уже не раз. — Какое же второе дело у тебя ко мне?

— Второе? — Роха как будто забыл, да тут же вспомнил. — Так кавалер просил меня забрать пушки со двора.

«Пушки? Хорошо это. Пусть, конечно, он забирает эти уродливые штуки, что едва не половину двора занимают, запыленные, грязные, иной раз так они мешают карете с лошадьми развернуться во дворе. Конечно, пусть берет их».

— Господин что, опять войну затевает? — спросила девушка, садясь в свое кресло и жестом прося у горбуньи вино на стол.

— Войну затевает? Хех… — Роха засмеялся. — Да разве он без войны может? Он уже воюет вовсю. Я иной раз думаю, что не будь никакой войны рядом, так он помрет от тоски.

— Ну и как он? — спросила Агнес. — Счастлив ли?

— Он-то? Да так… Все есть у него: и земля, и мужики. Дом достроил красивый. Почет, слава, солдаты и офицеры, кавалеры… Одно слово — владетель, — рассказывал Роха.

— А живет с кем? Все с это кабацкой девкой, с Брунхильдой? — интересовалась Агнес и брала стакан с вином с подноса, что ставила перед ней Зельда.

— С девкой? — удивился Роха. — Так вы что, не слыхали? Кавалер уже женат уже месяца два как.

— Женат?! — воскликнула девушка, ставят стакан обратно, не отпив из него ни глотка. — Он на Брунхильде женился?

— Да на какой там Брунхильде, — Роха, даже на нее рукой махнул, — скажете тоже, на дочери графа Малена, вот на ком он женился.

Агнес так от новости такой взволновалась, что пятнами пошла красными. Ее господин женился, а она не знала. От волнения не знала, что с рукам своими делать. Стала платок комкать. Одно лишь радовало ее — лишь то, что и Брунхильда с носом осталась.

— И что, хороша та дочь графа? — волнуясь, спрашивала девушка.

— Да как тут скажешь, — мялся Роха, — по мне так ничего, сойдет, да, сойдет, приятная женщина. Но Брунхильде-то конечно в этом деле она не ровня. Но она же дочь графа! А тут уж… Сами понимаете, госпожа Агнес.

— А Брунхильда, значит, своего не добилась, замуж за господина проползти не получилось у змеюки. Наверное, слезы льет? В петлю-то не полезла? — спрашивала девушка, кажется, даже с надеждой в голосе.

— В петлю? Брунхильда? — Роха даже встал из-за стола и стал смеяться. — А-ха-ха! Да вы, госпожа Агнес, совсем ничего не знаете?

— Так говори же, господин Роха, — зло сказала девушка. — Чего я там еще не знаю?

— Так господин нашу Брунхильду выдал замуж за старого графа.

— За графа? Эту трактирную потаскуху за графа выдал? — не верила своим ушам Агнес. — За графа? Быть такого не может, неужто граф взял ее…

— Да клянусь вам, что так. Как увидал ее, так полюбил горячо, приезжал к господину свататься, просить ее руки, так, говорят, драгоценности ей дарил. Золото дарил. Говорят, поместье ей завещал какое-то. Но про то я точно не знаю. Врать не буду.


— Поместье? — Агнес, словно пьяная была и не все сразу понимала, поэтому и переспрашивала. — Брунхильде поместье и золото? Потаскухе этой?

— Да, ей, так граф-то не знает, что она потасканная, он то думал, что она сестра кавалера Фолькофа. Господин-то ее как сестру выдавал.

— Сестру? — Агнес смотрела на него круглыми глазами.

— Сестру, сестру. Вот так-то, а вы говорите в петлю ей лезть, нет, чего ей в петлю лезть, она теперь графиня.

Девушка вдруг стала серьезной, ее растерянность прошла, как рукой сняли, она спросила строго:

— Так ты за пушками приехал, господин Роха?

— Что? А, да, за пушками, за пушками, — кивал Роха.

— Так не сиди тут, иди, забирай их.

— Забирать? — он немного растерялся от такой смены настроения у хозяйки.

— Ступай, ступай, иди к пушкам, некогда мне с тобой тут сидеть, — сказала она, вставая, — дела у меня. Много дел.





* * *


Так все поменялось разом для нее, что у нее и слов не было. Сидела Агнес задумчивая. Казалось, все идет как обычно и вдруг вот такие перемены. Да такие, к которым она и не готова была. Не захотела по глупости остаться в той глуши с господином, и вот, она, уже на отшибе оказалась. А жизнь мимо течет рекой стремительной. И для некоторых, вон, как русло ее изгибается. Брунхильда, кобыляка беззубая, дура неграмотная, девка кабацкая, которую брал, кто хотел за десять крейцеров, вдруг графиня? Да как такое случиться могло? Это же и в сказках такого не бывало. А еще господин вдруг взял и женился. Нет, конечно, она думала, что он женится, даже иногда думала, что не на ней, но что бы вот так быстро, даже ее на свадьбу не позвав. Это было… обидно. Так обидно, что Агнес стала плакать, но совсем немного.

Чего слезы-то лить, дело надо делать. Плачь — не плачь, а за графа, сидючи дома в нищете, замуж не выйдешь. Обидно, обидно, но забыть надо об обидах. Думать надо. Думать. Как беззубая замуж вышла? А вышла она, во-первых, потому, что мужи на нее с открытым ртом смотрели, хоть и зуба у нее не было, во-вторых, потому, что господин ее своею сестрой называл, никак не иначе. Агнес посидела да решила, что и ей нужно пошевелиться. Теперь, когда она могла менять свою внешность, ей не составило бы труда прослыть красавицей. Нет, конечно, не менять себя полностью, в роскошную темноволосую девицу, в ту девицу, которой она по дому голая расхаживает, а придать себе настоящей чуть-чуть красоты. Чтобы изменения в глаза тем, кто ее уже видел, не сильно бросались. Да, это ей по силам: лоб, скулы, нос, плечи грудь… Все, что нужно, чтобы быть привлекательной, она сделает, она даже уже прикидывала, как будет выглядеть. И уже знала, кто поможет ей попасть в высший свет города Ланна. Оставалась сущая безделица: нужны ей были платья новые да украшения. Платья нужны из парчи и шелка. Еще золото нужно на пальцы. Не может племянница рыцаря божьего и господина фон Эшбахта в оловянных перстеньках со словами из молитв в свет идти.

Она случайно взглянула на Уту и Зельду, что шушукались у плиты. Им тоже нужна была хорошая одежда. Не могут же слуги богатой госпожи ходить в обносках. В общем, ей нужны были деньги. И не та мелочь, что собрала она, катаясь в карете по округе и обирая купчишек. Нет, ей нужны были настоящие деньги.

Она встала, дело было решенным, но пока ей надобно было доделать зелье. То самое зелье, что вскружит голову любому мужчине, как только нос мужчины его почует.





* * *


Роха приехал с людьми и лошадьми, пушки со двора вывез, сразу столько места освободилось. Игнатий вышел, подмел за ними, так чисто стало на дворе. Хорошо стало. Лошадям и ее карете теперь было где развернуться.

А зелье не шло, перегрела, что ли. Загустела основа, потемнела.

А она по дурости туда вылила выварку из мандрагоры. Так обидно было, Зельда с Игнатием ее неделю искали, а она по глупости половину такой ценности извела. Еще и три дня кропотливой работы псу под хвост. Как досадно это было! Тут Ута под руку попалась, пришла, спрашивала что-то, так нахлестала ей по щекам от огорчения. Села потом, поплакала даже. После подошла к зеркалу, слезы вытерла. Успокоилась. Даже заплаканная была красива. Но сделала бедра чуть пошире. Ну, и потом скулы чуть-чуть повыше.

Тут пришла зареванная Ута и сказала, что от книготорговца прибежал мальчишка посыльный.

Агнес накинула платье, даже чепец на голову не надела, не велик гость, приняла свой настоящий вид и спустилась вниз:

— Ну, что тебе?

— Господин Люббель просил вас быть, — говорил мальчишка, низко кланяясь перед этим.

— Хорошо, буду, — сказала Агнес, — ступай.

А мальчишка не уходил, глаза косил, стоял да кланялся опять.

— Зельда, — догадалась госпожа, — дай ему крейцер.

Видно, что мелочный мерзавец Люббель сам денег не дал, решил, что она заплатит посыльному.

— Один? — скривился мальчишка, беря монетку и пряча ее за щеку.

— Одного будет довольно, — сказала горбунья, выталкивая мальчишку в дверь. — Ступай.

Агнес вздохнула, нужно, конечно, было снова делать выварку из оставшейся мандрагоры, да было что-то лень. Вот и решила она развеяться:

— Игнатий, карету готовь, Ута, одежду неси. Поеду по городу прокачусь до ужина.