Длань Господня
Часть 21 из 75 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Десять гульденов желал, — лепетал Люббель. — Тут, в письме, все писано. Вот, читайте.
— Этот шар ему отошли обратно, скажи, что бы настоящий прислал, иначе… — она помолчала и продолжила смакуя. — Иначе я ему весточку пошлю, да такую, что с последней половины его головы кожа оползет.
Она не врала, казалось, что не будь у нее шара, так и не найдет она хитрого жида, не сможет без стекла ему проклятие послать, но у нее уже была мысль, как наказать мошенника.
— Слышишь, Люббель, напиши, что я от него настоящее стекло жду, иначе пожалеет он.
Она сказала, повернулась и пошла прочь из этого вонючего дома.
Глава 19
Волков никогда бы такую мебель не купил бы. И простыни такие не купил бы. Все, что привезла госпожа Ланге, было красивое и дорогое. Ему было жаль денег, он бы пожадничал такие кресла и такую кровать с балдахином покупать. Впрочем, госпожа Ланге не знала того, что все это в один день, возможно, будет украдено или сгорит, когда сюда придут горцы. Она стояла у входа в новый дом, смотрела, как дворовые заносят мебель, и всем видом показывала, что ждет от него похвалы. Волков уже думал похвалить ее, но тут прибежала Элеонора Августа. Прибежала дочь графская, торопилась, запыхалась, волосы растрепались, как у крестьянки простой. Схватила Бригитт под руку и, хитрыми глазами поглядывая на мужа, поволокла ее по лестнице наверх. Глупая, глупая женщина. Все в тайны играла. Он ухмыльнулся, глядя вслед своей жене.
Кавалер прекрасно знал, что это значит. Его жене не терпелось получить письмо от любовника, которое должна была привезти госпожа Ланге и о котором ее муж все знал.
Дьявол. Нужно было письмо у Бригитт брать да читать, а не стулья рассматривать красивые. Как он мог забыть про это, нужно было прочесть письмо прежде, чем жена его получит. Теперь оно у нее в руках. Кавалер вздохнул. Надеялся он на то, что Бригитт передаст на словах его содержание. А пока он взял один из новых ажурных стульев, поднял его, взвешивая. Стул был на удивление легок. Волков сел в него. Он был удобен. Красив, удобен, подлокотники хороши, жаль, что украдут его горцы. Конечно, украдут, жечь не станут такую красоту.
Он недавно позавтракал, дел и просителей у него сейчас не было, сидел он и смотрел, как мужики и бабы дворовые носят из телег новые вещи. Он хотел уж рявкнуть на глупую бабу, что неаккуратно несла гобелен, но к нему пришла Мария и сказала:
— Опять к вам гонец, господин. Приехал в старый дом, я его сюда привела.
«Опять!» Кажется, даже кухарка уже узнавала гонцов от герцога.
— Тот же, что и всегда?
— Нет, одежа та же самая, красивая, а сам другой, — сказала Мария. — Звать?
— Зови, — вздохнул Волков.
Он знал, что гонец от герцога и что привезти он мог только дурные вести. Гонец и вправду был другой, он достал из сумки бумагу. Нет, не свиток с лентой цветов Ребенрее, нет, просто бумага, сложенная вчетверо, даже без сургуча. Он развернул ее. Текст в письме был прост и понятен кавалеру:
Граф с женой, что гостит тут, завтра отправится домой, а вслед ему пойдет гауптман Фильшнер со ста двадцатью людьми, чтобы брать вас и вести к герцогу. Так как вы крепки и людей у вас достаточно, то при гауптмане будет предписание властям города Мален дать ему еще людей двести и арбалетчиков, сколько выйдет. И граф должен будет собрать ополчение первого порядка в тридцать рыцарей или пятьдесят конных людей с послугой. Так же у гауптмана будет при себе пятьдесят талеров, если нужда настанет собрать среди горожан и имперских слуг еще охотников против вас. Наказано гауптману Фильшнеру, коли вы сбежите в другую землю, так встать у вас на Эшбахте лагерем на постой и брать стол и кров из вашей земли. И ждать вас, пока вы не явитесь с покорностью. Сим письмом благодарность свою пред вами полагаю исполненной.
Подписи или экслибриса не было. Но они и не нужны были. Конечно, это письмо было от канцлера. Он всего два письма Волкову написал.
«Сим письмом благодарность свою пред вами полагаю исполненной».
Дорогие письма получались. Две тысячи талеров и куча отличных мехов была послана ему в подарок. Очень дорогие письма получались, но вот это письмо, то, что Волков держал в руках, было весьма ценным. Оно не только давало ему время.
Кавалер вздохнул, сегодня он думал заняться новым домом, побездельничать хоть немного. Нет, ничего не выйдет. Он сказал гонцу, снова заглядывая в письмо:
— Передай господину, что послал мне это письмо, мою большую благодарность. Пусть тебя покормят, и езжай, ответа не будет.
Гонец поклонился, а Волков крикнул, не отрывая глаз от бумаги:
— Эй, кто-нибудь, Максимилиана ко мне.
Он вчитывался в строки, прикидывая время, что у него есть. Да, суров герцог, суров. Одно письмо — просьба, второе письмо — приказ, а третьего письма… не будет. Вместо него будут у тебя вассал, добрые люди при железе и славном капитане Фильшнере.
И поволочет сей капитан тебя к герцогу на суд, хорошо, если не в кандалах. Нет-нет, не выйдет ничего у капитана. Письмо давало Волкову время. Он уже знал, что будет делать. Слава Богу, что не жадничал, не поскупился на подарки для канцлера.
— Кавалер, звали? — появился Максимилиан.
— Собирайте людей. Офицеров ко мне, скажите, что жду немедля, сами собирайтесь в дорогу: вы, Увалень, Сыч, кавалер Клаузевиц, господа Фейлинги оба, господин Гренер. — Волков на мгновение прервал перечисление. — Вы, Максимилиан, выдайте господину Гренеру коня из моих конюшен, из тех, что поплоше, а его мерина, на котором он приехал, отдайте в конюшню Егану.
Волков не хотел, что бы кто-то из его выезда ездил с ним на мерине. Да, теперь его людей уже можно было считать настоящим выездом, хоть он и не хотел его себе заводить, но раз уж есть у него всадники, то пусть будут похожи на кавалеров, а не на мужиков, что вздумали ездить верхом на своих меринах.
— Кавалер, — не уходил Максимилиан, пряча улыбку, — а дорога будет дальняя, едем в Мален?
— И в Мален, и в Мелендорф, к графу, и во Фринланд, дорога, в общем, будет неблизкая, пару дней нас не будет.
Максимилиан поклонился и ушел выполнять распоряжения.
А он остался сидеть в удобном, красивом стуле посреди красивой залы в красивом доме, и не замечал всей этой красоты. Он перебирал в уме все возможные варианты событий, намечал встречи, думал, какие слова и кому будет говорить. А тут в дом пришел брат Семион, и был на вид счастлив, сразу заговорил:
— Да благословит вас Бог, кавалер. Свободны вы, уделите мне время? У меня есть хорошие новости.
Волков оторвался от размышлений, поглядел на монаха. А тот, словно этого и ждал:
— Говорил я с епископом, он принимал меня долго и ласково, очень грустил поначалу, что брат Бенедикт, блаженный наш отшельник, почил безвинно убиенный зверем сатанинским. Но когда я сказал Его Преосвященству, что надумали мы его канонизировать и сделать местным святым, поставить ему часовню, так епископ возликовал. Сказал, что мудры мы необыкновенно и что придумка наша очень хороша. Велел с утра сегодня во всех церквах на заутрене читать за упокой и славу невинно убиенного брата Бенедикта, бить траур на всех колокольнях города. Сегодня уже весь Мален знает о том. Готов поставить десять талеров против одного, что к нам пойдут людишки со всего графства на молебны к мощам. Да что там… Готов ставить талер против крейцера, что уже на следующей неделе богомольцы к нам пойдут. Дело, считайте, решенное, я сказал, что опишу подвиг брата Бенедикта и подам его епископу, он подпишет и пошлет архиепископу, говорю вам, дело пошло.
Волков смотрел на сияющее лицо монаха и, когда тот замолчал, спросил у него:
— Ты опять у епископа денег выклянчил?
Монах сразу престал светиться, вздохнул и закатил глаза блаженный в невинности своей. Вздыхал и молчал.
— Сколько взял у него? — не отставал кавалер.
— Только на часовенку маленькую, — сказал монах, так глаз от неба и не опуская.
— Двести монет?
— Да что вы, господин, откуда двести, дал старый скряга всего сто двадцать. Только лишь на часовенку.
— На часовенку? Это не на ту ли, которую архитектор грозился строить бесплатно? И на которую все господа Эшбахата, мои офицеры, хотели дать денег, на которую ты у солдат уже выпросил кирпич задарма? — поинтересовался Волков.
Монах опять стал рассматривать потолок и вздыхать.
— Давай восемьдесят монет мне, — без всяких церемоний заявил Волков.
— Господин мой, да побойтесь вы Бога, — возопил брат Семион, — уж и дом забрали, и последние крохи отбираете?
— Дурак, — беззлобно сказал кавалер и протянул ему письмо от канцлера, — читай.
Монах схватил бумагу, быстро прочел ее и посмотрел на Волкова.
— Дом у него отняли, — недовольно продолжал Волков, — дом твой сгорит к весне, как горцы сюда пожалуют, забыл что ли, что воюем мы. И теперь не только с псами горными, теперь еще враг есть у нас, такой, что похлеще горцев будет.
Монах вздохнул:
— Так сколько денег заберете?
— Дай хоть восемьдесят, найму на них людей из Фринланада.
Монах вернул кавалеру письмо, достал большой кошель из-под сутаны, стал тут же считать деньги, выкладывая их на новый, только что поставленный стол.
— И не уходи никуда, — говорил ему Волков, — сейчас в Мален со мной поедешь убеждать бургомистра и нобилей тамошних, чтобы этому капитану солдат не давали.
Монах кивал согласно, продолжая отсчитывать серебро. Ничего против не говорил, понимал, что дело серьезное.
Глава 20
Офицеры собрались не сразу, он хотел ехать быстрее, да пришлось их ждать, хоть день уже за полдень пошел. Приехал Брюнхвальд, Рене и Бертье. Вместо Рохи был молодой сержант Вильгельм, коего все звали Вилли. Он заметно робел, когда ему Максимилиан предложил сесть вместе с теми людьми, что собрались за столом кавалера. Тут же был и брат Семион, его Волков не погнал: умный, всегда знает, что сказать. Кавалеру тянуть было некогда, его уже люди почти на конях ждали, он сразу все и объяснил собравшимся: так и так, господа офицеры, сеньор мой посылает за мною видного гауптмана своего с людьми и при железе с приказом меня взять. Еще он людей в городе взять хочет и еще ему граф призыв из помещиков соберет.
Он договорил и стал ждать, кто и что ему скажет. А ему никто ничего не говорит, все офицеры молчат, думают. Одно дело — с горцами воевать, а другое дело — с законным сюзереном целой земли, которую из края в край за неделю не проехать. Не шутка, тут господам офицерам подумать захотелось. Только молодой да глупый Вилли посмотрел на старших товарищей, и хоть не по чину то было, первый кавалеру ответил:
— Мне герцог не указ, я не с герцогом в Фернебурге Ливенбаха и мертвяков бил, не с герцогом на обоих берегах реки горцев учил. Скажу вам от всех стрелков, господин — все, когда надо будет, встанем под руку вашу.
Молодец был Вилли, но ждал Волков не его слова. И тогда сказал Брюнхвальд:
— Герцог мне милостей не оказывал, я и люди мои, с вашей земли кормимся, солдаты вас Дланью Господней зовут. Вам верят, и меня не поймут, если я к вам не стану под знамя ваше… И моих людей вы под знаменем своим увидите.
— Так, все мы будем у вас, — сказал Бертье, он всегда говорил раньше, чем думал, — жаль, конечно, что с герцогом не сложилось. Так ничего тут не поделаешь. А тяжко будет — так уйдем, хотя обвыклись мы тут уже. Нам тут уже нравиться стало. Людишкам нашим тоже.
— Конечно, — заговорил Рене не очень уверенно, — раз по другому спор с Его Высочеством не разрешить, придется решать железом. Но может еще все образуется, не придется вам с сеньором воевать?
Вот тебе и родственник, а Волков думал, что он первый за него будет. Лучше бы Вилли в его родственниках был или Карл Брюнхвальд.
— Воевать не будем, — сказал кавалер, сразу всех успокаивая. — Но всех людей для того соберите, всех, кого сможете.
— Господин, а как же так, — не понимал Вилли, — воевать не будем, а людей собрать надобно.
— Этот шар ему отошли обратно, скажи, что бы настоящий прислал, иначе… — она помолчала и продолжила смакуя. — Иначе я ему весточку пошлю, да такую, что с последней половины его головы кожа оползет.
Она не врала, казалось, что не будь у нее шара, так и не найдет она хитрого жида, не сможет без стекла ему проклятие послать, но у нее уже была мысль, как наказать мошенника.
— Слышишь, Люббель, напиши, что я от него настоящее стекло жду, иначе пожалеет он.
Она сказала, повернулась и пошла прочь из этого вонючего дома.
Глава 19
Волков никогда бы такую мебель не купил бы. И простыни такие не купил бы. Все, что привезла госпожа Ланге, было красивое и дорогое. Ему было жаль денег, он бы пожадничал такие кресла и такую кровать с балдахином покупать. Впрочем, госпожа Ланге не знала того, что все это в один день, возможно, будет украдено или сгорит, когда сюда придут горцы. Она стояла у входа в новый дом, смотрела, как дворовые заносят мебель, и всем видом показывала, что ждет от него похвалы. Волков уже думал похвалить ее, но тут прибежала Элеонора Августа. Прибежала дочь графская, торопилась, запыхалась, волосы растрепались, как у крестьянки простой. Схватила Бригитт под руку и, хитрыми глазами поглядывая на мужа, поволокла ее по лестнице наверх. Глупая, глупая женщина. Все в тайны играла. Он ухмыльнулся, глядя вслед своей жене.
Кавалер прекрасно знал, что это значит. Его жене не терпелось получить письмо от любовника, которое должна была привезти госпожа Ланге и о котором ее муж все знал.
Дьявол. Нужно было письмо у Бригитт брать да читать, а не стулья рассматривать красивые. Как он мог забыть про это, нужно было прочесть письмо прежде, чем жена его получит. Теперь оно у нее в руках. Кавалер вздохнул. Надеялся он на то, что Бригитт передаст на словах его содержание. А пока он взял один из новых ажурных стульев, поднял его, взвешивая. Стул был на удивление легок. Волков сел в него. Он был удобен. Красив, удобен, подлокотники хороши, жаль, что украдут его горцы. Конечно, украдут, жечь не станут такую красоту.
Он недавно позавтракал, дел и просителей у него сейчас не было, сидел он и смотрел, как мужики и бабы дворовые носят из телег новые вещи. Он хотел уж рявкнуть на глупую бабу, что неаккуратно несла гобелен, но к нему пришла Мария и сказала:
— Опять к вам гонец, господин. Приехал в старый дом, я его сюда привела.
«Опять!» Кажется, даже кухарка уже узнавала гонцов от герцога.
— Тот же, что и всегда?
— Нет, одежа та же самая, красивая, а сам другой, — сказала Мария. — Звать?
— Зови, — вздохнул Волков.
Он знал, что гонец от герцога и что привезти он мог только дурные вести. Гонец и вправду был другой, он достал из сумки бумагу. Нет, не свиток с лентой цветов Ребенрее, нет, просто бумага, сложенная вчетверо, даже без сургуча. Он развернул ее. Текст в письме был прост и понятен кавалеру:
Граф с женой, что гостит тут, завтра отправится домой, а вслед ему пойдет гауптман Фильшнер со ста двадцатью людьми, чтобы брать вас и вести к герцогу. Так как вы крепки и людей у вас достаточно, то при гауптмане будет предписание властям города Мален дать ему еще людей двести и арбалетчиков, сколько выйдет. И граф должен будет собрать ополчение первого порядка в тридцать рыцарей или пятьдесят конных людей с послугой. Так же у гауптмана будет при себе пятьдесят талеров, если нужда настанет собрать среди горожан и имперских слуг еще охотников против вас. Наказано гауптману Фильшнеру, коли вы сбежите в другую землю, так встать у вас на Эшбахте лагерем на постой и брать стол и кров из вашей земли. И ждать вас, пока вы не явитесь с покорностью. Сим письмом благодарность свою пред вами полагаю исполненной.
Подписи или экслибриса не было. Но они и не нужны были. Конечно, это письмо было от канцлера. Он всего два письма Волкову написал.
«Сим письмом благодарность свою пред вами полагаю исполненной».
Дорогие письма получались. Две тысячи талеров и куча отличных мехов была послана ему в подарок. Очень дорогие письма получались, но вот это письмо, то, что Волков держал в руках, было весьма ценным. Оно не только давало ему время.
Кавалер вздохнул, сегодня он думал заняться новым домом, побездельничать хоть немного. Нет, ничего не выйдет. Он сказал гонцу, снова заглядывая в письмо:
— Передай господину, что послал мне это письмо, мою большую благодарность. Пусть тебя покормят, и езжай, ответа не будет.
Гонец поклонился, а Волков крикнул, не отрывая глаз от бумаги:
— Эй, кто-нибудь, Максимилиана ко мне.
Он вчитывался в строки, прикидывая время, что у него есть. Да, суров герцог, суров. Одно письмо — просьба, второе письмо — приказ, а третьего письма… не будет. Вместо него будут у тебя вассал, добрые люди при железе и славном капитане Фильшнере.
И поволочет сей капитан тебя к герцогу на суд, хорошо, если не в кандалах. Нет-нет, не выйдет ничего у капитана. Письмо давало Волкову время. Он уже знал, что будет делать. Слава Богу, что не жадничал, не поскупился на подарки для канцлера.
— Кавалер, звали? — появился Максимилиан.
— Собирайте людей. Офицеров ко мне, скажите, что жду немедля, сами собирайтесь в дорогу: вы, Увалень, Сыч, кавалер Клаузевиц, господа Фейлинги оба, господин Гренер. — Волков на мгновение прервал перечисление. — Вы, Максимилиан, выдайте господину Гренеру коня из моих конюшен, из тех, что поплоше, а его мерина, на котором он приехал, отдайте в конюшню Егану.
Волков не хотел, что бы кто-то из его выезда ездил с ним на мерине. Да, теперь его людей уже можно было считать настоящим выездом, хоть он и не хотел его себе заводить, но раз уж есть у него всадники, то пусть будут похожи на кавалеров, а не на мужиков, что вздумали ездить верхом на своих меринах.
— Кавалер, — не уходил Максимилиан, пряча улыбку, — а дорога будет дальняя, едем в Мален?
— И в Мален, и в Мелендорф, к графу, и во Фринланд, дорога, в общем, будет неблизкая, пару дней нас не будет.
Максимилиан поклонился и ушел выполнять распоряжения.
А он остался сидеть в удобном, красивом стуле посреди красивой залы в красивом доме, и не замечал всей этой красоты. Он перебирал в уме все возможные варианты событий, намечал встречи, думал, какие слова и кому будет говорить. А тут в дом пришел брат Семион, и был на вид счастлив, сразу заговорил:
— Да благословит вас Бог, кавалер. Свободны вы, уделите мне время? У меня есть хорошие новости.
Волков оторвался от размышлений, поглядел на монаха. А тот, словно этого и ждал:
— Говорил я с епископом, он принимал меня долго и ласково, очень грустил поначалу, что брат Бенедикт, блаженный наш отшельник, почил безвинно убиенный зверем сатанинским. Но когда я сказал Его Преосвященству, что надумали мы его канонизировать и сделать местным святым, поставить ему часовню, так епископ возликовал. Сказал, что мудры мы необыкновенно и что придумка наша очень хороша. Велел с утра сегодня во всех церквах на заутрене читать за упокой и славу невинно убиенного брата Бенедикта, бить траур на всех колокольнях города. Сегодня уже весь Мален знает о том. Готов поставить десять талеров против одного, что к нам пойдут людишки со всего графства на молебны к мощам. Да что там… Готов ставить талер против крейцера, что уже на следующей неделе богомольцы к нам пойдут. Дело, считайте, решенное, я сказал, что опишу подвиг брата Бенедикта и подам его епископу, он подпишет и пошлет архиепископу, говорю вам, дело пошло.
Волков смотрел на сияющее лицо монаха и, когда тот замолчал, спросил у него:
— Ты опять у епископа денег выклянчил?
Монах сразу престал светиться, вздохнул и закатил глаза блаженный в невинности своей. Вздыхал и молчал.
— Сколько взял у него? — не отставал кавалер.
— Только на часовенку маленькую, — сказал монах, так глаз от неба и не опуская.
— Двести монет?
— Да что вы, господин, откуда двести, дал старый скряга всего сто двадцать. Только лишь на часовенку.
— На часовенку? Это не на ту ли, которую архитектор грозился строить бесплатно? И на которую все господа Эшбахата, мои офицеры, хотели дать денег, на которую ты у солдат уже выпросил кирпич задарма? — поинтересовался Волков.
Монах опять стал рассматривать потолок и вздыхать.
— Давай восемьдесят монет мне, — без всяких церемоний заявил Волков.
— Господин мой, да побойтесь вы Бога, — возопил брат Семион, — уж и дом забрали, и последние крохи отбираете?
— Дурак, — беззлобно сказал кавалер и протянул ему письмо от канцлера, — читай.
Монах схватил бумагу, быстро прочел ее и посмотрел на Волкова.
— Дом у него отняли, — недовольно продолжал Волков, — дом твой сгорит к весне, как горцы сюда пожалуют, забыл что ли, что воюем мы. И теперь не только с псами горными, теперь еще враг есть у нас, такой, что похлеще горцев будет.
Монах вздохнул:
— Так сколько денег заберете?
— Дай хоть восемьдесят, найму на них людей из Фринланада.
Монах вернул кавалеру письмо, достал большой кошель из-под сутаны, стал тут же считать деньги, выкладывая их на новый, только что поставленный стол.
— И не уходи никуда, — говорил ему Волков, — сейчас в Мален со мной поедешь убеждать бургомистра и нобилей тамошних, чтобы этому капитану солдат не давали.
Монах кивал согласно, продолжая отсчитывать серебро. Ничего против не говорил, понимал, что дело серьезное.
Глава 20
Офицеры собрались не сразу, он хотел ехать быстрее, да пришлось их ждать, хоть день уже за полдень пошел. Приехал Брюнхвальд, Рене и Бертье. Вместо Рохи был молодой сержант Вильгельм, коего все звали Вилли. Он заметно робел, когда ему Максимилиан предложил сесть вместе с теми людьми, что собрались за столом кавалера. Тут же был и брат Семион, его Волков не погнал: умный, всегда знает, что сказать. Кавалеру тянуть было некогда, его уже люди почти на конях ждали, он сразу все и объяснил собравшимся: так и так, господа офицеры, сеньор мой посылает за мною видного гауптмана своего с людьми и при железе с приказом меня взять. Еще он людей в городе взять хочет и еще ему граф призыв из помещиков соберет.
Он договорил и стал ждать, кто и что ему скажет. А ему никто ничего не говорит, все офицеры молчат, думают. Одно дело — с горцами воевать, а другое дело — с законным сюзереном целой земли, которую из края в край за неделю не проехать. Не шутка, тут господам офицерам подумать захотелось. Только молодой да глупый Вилли посмотрел на старших товарищей, и хоть не по чину то было, первый кавалеру ответил:
— Мне герцог не указ, я не с герцогом в Фернебурге Ливенбаха и мертвяков бил, не с герцогом на обоих берегах реки горцев учил. Скажу вам от всех стрелков, господин — все, когда надо будет, встанем под руку вашу.
Молодец был Вилли, но ждал Волков не его слова. И тогда сказал Брюнхвальд:
— Герцог мне милостей не оказывал, я и люди мои, с вашей земли кормимся, солдаты вас Дланью Господней зовут. Вам верят, и меня не поймут, если я к вам не стану под знамя ваше… И моих людей вы под знаменем своим увидите.
— Так, все мы будем у вас, — сказал Бертье, он всегда говорил раньше, чем думал, — жаль, конечно, что с герцогом не сложилось. Так ничего тут не поделаешь. А тяжко будет — так уйдем, хотя обвыклись мы тут уже. Нам тут уже нравиться стало. Людишкам нашим тоже.
— Конечно, — заговорил Рене не очень уверенно, — раз по другому спор с Его Высочеством не разрешить, придется решать железом. Но может еще все образуется, не придется вам с сеньором воевать?
Вот тебе и родственник, а Волков думал, что он первый за него будет. Лучше бы Вилли в его родственниках был или Карл Брюнхвальд.
— Воевать не будем, — сказал кавалер, сразу всех успокаивая. — Но всех людей для того соберите, всех, кого сможете.
— Господин, а как же так, — не понимал Вилли, — воевать не будем, а людей собрать надобно.