Длань Господня

— Ну, так что же видите вы там? — не скрывая ехидства и раздражения, спросила она.

Но он словно слов ее и не слыхал, встал, отошел от стола, повторяя:

— Удивительно, удивительно.

— Можно мне уже подол опустить? — произнесла Агнес еще злее, чем прежде.

— Нет! — крикнул магистр Лейбус грозно. — Стойте так! Стойте так!

Он выхватил из кучи книг и бумаг кусок толстого стекла, стал вытирать его о рукав мантии. Протер и заглянул в него. Агнес увидала огромный глаз старика через стекло. А он подошел к ней и опять стал разглядывать ее зад. Вернее, то место где начинается ложбинка между ягодицами. И опять говорит это свое:

— Удивительно!

— Чего же там удивительного? — воскликнула Агнес, у которой от стояния такого колени уже болели.

— Вижу я у вас регенерацию.

— Что? — удивилась девушка и повернула к нему лицо. — Регенерация?

— Да, настоящая регенерация. Наверное, вы о таком не слыхали, наверное, даже слова такого не слыхивали, — продолжал Отто Лейбус продолжая разглядывать ее зад через свое стекло.

Агнес терпеть не могла, когда ее считали дурой. И она прекрасно знала слово «регенерация» в ее книгах. Не вытерпела, зря, наверное, но, все-таки, сказала старику зло:

— Сиречь восстановление. Сие любой школяр знает, кто язык пращуров учит.

Хирург отрывался от ее зада и уставился на нее озадаченно, а сказал потом:

— Да нет, сие не любой школяр знает.

— Так что, опять он растет?

— Признаться да, первый раз в моей практике такое вижу, чтобы ампутированный член продолжал свой рост.

— Зря резали, — сказал Агнес, спрыгивая со стола, — зря боль терпела.

Она оправила юбки, наконец, ей бы успокоиться, а она все злилась: получается, напрасно страдала, напрасно такое ценное зелье отдала. Вспомнила.

Она повернулась к хирургу и спросила:

— Зелье-то мое опробовали?

Мудрец, убеленный сединами, знаменитый человек, писатель трактатов стал вдруг другим. Стал улыбаться мерзко, стал потирать руки, как будто в волнении. И заговорил противно, не так, как говорил до этого:

— Признаться, опробовал, думал, вранье, решился и… Да, то хорошее зелье, настоящее.

— Значит, все получилось? — спросила Агнес, которой приятно было еще раз услышать подтверждение своего мастера от столь видного ученого.

— Да-да, — кивал хирург, теперь уже беря себя в руки и возвращаясь к своему нормальному состоянию. — Зелье ваше всяких похвал достойно. Я даже рассказал одному человеку о нем. И этот человек спросил меня, не могу ли такое зелье и ему у вас взять… Купить?

Агнес замерла, ожидая продолжения.

У нее остался один флакончик, вернее, пол флакона, из него она мазала свою кухарку, когда хотела ее наградить. Тогда горбунья или предавалась страсти с кучером прямо в людской, или вовсе ходила по мерзким трактирам по ночам. И всегда возвращалась оттуда счастливой.

У Агнес осталось всего половина флакона. И девушка не хотела бы продешевить и назвать цену первой.

— Мой знакомый предложил вам десять талеров, — наконец, не выдержал молчания Отто Лейбус.

Агнес закатила глаза к потолку. Точно так, как закатывала глаза Брунхильда, когда ей оказывал знаки внимания тот кавалер, у которого не было на нее никаких шансов. Более резкого отказа и придумать было нельзя.

— На базар ступайте, там всякого такого полно, купите и дешевле, — чуть не с презрением ответила девушка.

— Хорошо, я понял, это цена не вашего товара, — хирург поднял руки примирительно. — Мой знакомый велел предложить вам цехин.

Девушка молча повернулась и пошла к двери. Впрочем, она подумала о том, что половину флакончика, может, и стоит отдать за толстый и тяжелый цехин. Но хорошо, что она не согласилась:

— Стойте, стойте, — заговорил ей в след Отто Лейбус, — это просто проверял я вас, мой знакомый и я понимаем, что такое зелье сделать нелегко.

— Ну, раз понимаете, — сказала она, развернувшись к нему лицом, — так дайте правильную цену.

— Он сказал, что не пожалеет за такое зелье десяти папских флоринов.

Как хорошо, что она не согласилась на цехин. Девушка не знала точно, но, кажется, десять флоринов, отчеканенных в монетном дворе Его Святейшества, стоят раз этак в шесть дороже самого нового, самого не потертого и тяжелого цехина.


Но сейчас вовсе не вес золота ее интересовал. Нет, с золотом все было ясно. Агнес медленно пошла к хирургу, стараясь заглянуть ему в глаза, говоря при этом:

— А кто же сей господин, что готов платить золотом за такую безделицу.

Тут все и поменялось в мгновение, теперь не лекарь с пациентом говорили, а охотник и добыча вдруг оказались в комнате. И старый хирург хребтом своим это почувствовал.

— Этого вам знать не надобно, — произнес старый лекарь чуть медленнее, чем обычно говорил, и старался он при этом не поглядеть ей в глаза.

— Да уже сама я решу, что мне знать надобно, а что не надобно, — говорила девица, приближалась к нему и так и норовила его взгляд поймать. — А ну-ка, ну-ка, погляди не меня, старик, погляди. Не отводи глаза-то, и так почти слепы они, а ты еще их прячешь — И крикнула резко, как ударила: — На меня взгляни.

— Что с вами, — Отто Лейбус решил тут ее осадить, — не лезьте ко мне, слуг позову.

И по недоумению глаза на нее поднял, поднял и скис тут же, словно запьянел. Обмяк, хотел шаг назад сделать да в стол свой огромный уперся. Замер и смотрел на девушку, а та вдруг заулыбалась и заговорила ласково-ласково:

— Ну, говори, кому мой эликсир понадобился, да так, что он готов за него столько золота отдать, что можно упряжь коней хороших купить.

Он молчал, у него голова стала кружиться от глаз ее. Рот разинет и закроет, разинет и закроет.

— Ну, говори лекарь, не то так и буду тут стоять, а скажешь, так уйду сразу.

— Это… — он замолчал. — Это для пациента моего.

— Ну? А имя-то у пациента есть?

— Он… Святой отец, брат Бернард, — он попытался зажмуриться, да не смог, словно кто пальцами ему веки расширял, пытался лицо в сторону отвернуть.

— Богатые попы в городе Ланне. Откуда у него столько денег? — говорила Агнес и пальцем перед глазами старика водила. — Ты, лекарь, глаз-то не отводи, не отводи. На меня смотри. Сюда, тут я, тут.

— Он епископ, — продолжал хирург, дыхание переводя.

— Ах, епископ? — говорил Агнес. — Тогда все ясно.

— Он настоятель храма святого Николая, — он пытался жмуриться.

— Не прячь глаз, не прячь! — кричала девушка. — Тот самый, что на площади святого Николая стоит?

— Тот, тот, — кивал Отто Лейбус, готовый сказать все, лишь бы эта чертова девка больше не пялилась на него, невыносимо это было, словно она заглядывала ему прямо в голову, в мозги смотрела.

Вот он, вроде, все сказал, что она знать хотела, а вроде, и не все, девушка видела, что не все. Да-да, он что-то не говорил ей.

— Ну, старик, — она все еще не «отпускала» его глаз, — говори, говори дальше, что ты там прячешь.

— Ничего, — лепетал хирург, — все сказал, все, нечего мне больше сказать.

— Врешь! — вдруг взвизгнула она. — Врешь, старик!

Подошла совсем близко, схватила его за подбородок и стала еще пристальнее, еще злее «заглядывать» в него.

— Говори, иначе ночами буду приходить к тебе во снах. Будешь по нужде вставать по десять раз за ночь. Или сон от тебя прогоню, неделями спать не сможешь, изведу тебя … Если не скажешь мне. Ну, говори.

Она уже пальцы сложила на руке, чтобы свое умение «Касание» на старике испробовать, но тут он сам заговорил:

— Ох, что же мне сказать, — заныл Отто Лейбус, — что же… Ну, разве то, что епископ платье женское надевает. Молодых мужчин к себе водит, а сам для них женщиной бывает, и для этого… Для этих мужчин ему зелье ваше очень надобно. Я ему каплю дал, так он меня просьбами извел, что такое же зелье хочет.

— Откуда же ты все это знаешь, может, и сам ты из таких? — с интересом спрашивала Агнес.

— Нет-нет, он пациент мой, лечу я ему его задний проход, геморрои его и трещины… И все прочее… — говорил старик. — Вот и дал ему каплю вашего зелья на пробу, так он уже замучил меня своим просьбами.

Вот как все просто, оказывается, было. Девушка отпустила хирурга, даже похлопала его по старческой, чуть заросшей белой щетиной щеке:

— Ну, вот, и стоили ли запираться. Я ж никому ничего не скажу, — она улыбнулась, — я тайны хранить умею, я сама почти лекарь. Да и у меня у самой тайн достаточно.

Старый хирург вздохнул так глубоко, что голова закружилась.

— И мы с вами друзьями будем, — продолжала девушка, — вы мне будете помогать, а я вам… по мере сил, — и вдруг опять она глазом своим черным заглянула ему в глаза. — Будем друзьями хорошими? А, старик?

— Будем, молодая госпожа, будем, — говорил он ей, тряся головой, он сейчас ей все, что угодно сказал бы, лишь бы она побыстрее ушла отсюда. — Будем друзьями, и я буду вам помогать во всем, в чем пожелаете.

— Вот и хорошо, я люблю заводить друзей. Ну, до свидания, магистр, — она повернулась, пошла к двери и, не поворачиваясь, крикнула: — А епископу, отцу Бернарду, я сама зелье продам, вам беспокоиться не нужно.

Как дверь за ней прикрылась, так он оперся рукою на край стола и слабым голосом позвал слугу. Как тот пришел, он велел ему налить его капли в воду, старый хирург выпил все до дна и пошел шагом усталого старика к креслу. Хотел хоть чуть-чуть посидеть и дух перевести, а то сердце едва из груди едва не выскакивало, и в ушах приближался шум, от которого потом начиналась в голове боль. Ох и пациентка, ох и пациентка. Будь он помоложе, так может быть, и город сменил бы, чтобы от такой подруги подальше быть. Но мыслей на нее донести у него в голове не было. Об этом и думать не хотелось, уж очень страшно было даже думать о таком.

Старик оказался добычей легкой. А еще муж, называется, ученый, умудренный. Даже усилий не приложила, только в глаза поглядела и раздавила его, как клопа, едва дышал от страха. С другими дольше возилась. Девушка улыбалась от осознания своей силы. Теперь будет он ей помогать. Будет, никуда не денется. Главное — не мучать, чтобы не помер раньше времени. Он полезный.

Но пройдя десяток шагов, она уже про лекаря позабыла, невелика была победа. Теперь она думала о настоятеле храма Святого Николая Угодника, отце Бенедикте. Вот он ее интересовал, девушка пока и сама не могла понять, зачем ей этот сановитый поп, но знала, что пойдет к нему знакомиться. Может, и не сейчас, но обязательно пойдет.