Дикая роза

– Мамочка! Ты меня раздавишь! – запищал малыш.

Все женщины засмеялись. Дженни еще раз поцеловала сына в щеку и отпустила. Она смотрела, как дед, держа внука за руку, уводит его из кухни. На мгновение Дженни целиком захлестнуло волной чувств к сыну. Она отчаянно надеялась, что он никогда не узнает о ее поступке. А если узнает? Перед глазами мелькнула картина: выросший Джеймс узнал правду и возненавидел ее за содеянное. Эта мысль вызвала другую волну – волну душевной боли. Дженни закрыла глаза, поднеся руку к виску.

– Дженни, тебе никак плохо? – всполошилась Лиззи.

Дженни открыла глаза, покачала головой и улыбнулась:

– Ничего страшного. Просто немного устала, только и всего.

Пег лукаво улыбнулась:

– Может, ты снова беременна?

– Пег Макдоннелл, какие нечестивые слова ты говоришь! Ее муж далеко от Лондона! – с упреком бросила Лиззи.

– Не кипятись, подруга. Я только пошутила, – ответила Пег.

Дженни улыбнулась, делая вид, что перебранка женщин ее веселит. Но в глубине души она сознавала: даже если бы Шейми к ней не охладел, ей никогда не забеременеть и не родить. Никогда. Даже если бы он по-прежнему желал близости с ней, а он не желал, она бы не смогла подарить ему ребенка.

– Муж Дженни хотя бы пишет ей. А от моего Ронни больше недели нету писем, – сказала Пег, и ее голос, обычно громкий и шумный, стал тихим.

После того как Джеймса увели, Пег вернулась к тревожным мыслям.

Дженни показалось, будто в глазах Пег блеснули слезы. Нет, не показалось. Их заметила и Элли, вдруг сказав:

– Он тебе не пишет, потому что бросил тебя и спутался с французской девицей по имени Фифи Лабелль.

Женщины громко захохотали. Пег вытерла глаза и нахмурилась. Элли подмигнула ей, ткнула локтем в бок, стремясь вывести из печали и слез. Как и все они, Элли прекрасно знала, что Пег волнует вовсе не интрижка ее Ронни с какой-то французской девицей. Ее тревожило, а вдруг ее мужа убили и теперь он мертвый лежит на холодной земле далеко от Лондона.

– У этой Фифи Лабелль сиськи величиной с дыньки. Она носит перья в волосах, а ее розовые шелковые панталоны расшиты бриллиантами, – добавила Элли.

– Ну и пусть, – шмыгнула носом Пег. – Мне не жалко. Пусть забавляется с Фифи. Ненасытный, как козел. Не давал мне и минуты покоя. – Она глубоко вдохнула и добавила: – Как же я по нему скучаю!

Раздался новый взрыв смеха, за которым последовала новая порция непристойных шуток. Дженни смотрела на собравшихся, слушала их разговор и завидовала им. Ее совсем не заботили французские девицы. Она знала, что ни с какой французской девицей ее муж не спутался. Он любит английскую женщину. И всегда будет любить.





Глава 52




Правила вежливости требовали разуться. Уилла уселась на мягкий ковер, предусмотрительно убрав под себя ноги, в «шерстяном доме» – черном бедуинском шатре, сотканном из козьей шерсти. Шатер был просторным и богато украшенным редкими коврами и драпировками. Все это свидетельствовало о богатстве и положении хозяина, но Уилла едва это замечала. Ее внимание было сосредоточено на стакане сладкого горячего чая с добавлением мяты. Вместе с Лоуренсом и Аудой она пять дней странствовала по пустыне, довольствуясь водой, финиками и вяленым козьим мясом. Чай был настолько вкусным и так благотворно действовал на ее усталое тело, что Уилле приходилось мысленно напоминать себе: «Пей маленькими глотками, иначе подумают, будто ты умираешь от жажды». Она хорошо знала, как высоко ценятся у бедуинов учтивые манеры. С теми, кого они посчитают грубыми и невоспитанными, бедуины попросту откажутся иметь дело.

На сей раз Лоуренс искал в пустыне бедуинское племя бени-сахр («сыновья камня») и их вождя, шейха Халафа аль-Мора. Сегодня они обнаружили лагерь племени. Халаф выслал своего человека – узнать, кто такие и зачем явились.

– Салям алейкум, – произнес Лоуренс, приложив руку к сердцу и сопроводив слова легким поклоном. – Да пребудет с вами мир.

– Ва алейкум салям, – ответил хозяин шатра. – И вам мира.

Он назвался Фахедом.

– Я привез вам наилучшие пожелания от Фейсала ибн-Хусейна, – сказал по-арабски Лоуренс. – Я хочу побеседовать с вашим шейхом и просить его совета и помощи в нашей войне с турками. Меня зовут Лоуренс. Родом я из Англии. Это Ауда ибу Тайи, вождь племени ховайтат. А это Уилла Олден, мой секретарь.

У Фахеда округлились глаза. Он смерил Уиллу взглядом и нахмурился. Уилла никогда не была секретарем Лоуренса, даже писем под его диктовку не печатала. Но в бедуинской культуре, обособлявшей женщин и не допускавшей их к участию в мужских делах, это было наиболее приемлемое объяснение присутствия женщины рядом с Лоуренсом. Скорее всего, только так она могла попасть в шатер шейха, а не быть препровожденной на половину его жен. Уиллу совершенно не заботило мнение шейха о ней и о женщинах вообще. Ею двигало страстное желание сфотографировать этих удивительных людей, земли, на которых они живут, их быт, их верблюдов и коз.

Фахед какое-то время хмурился, затем сказал:

– Я передам все это шейху.

Тон был учтивым, но никаких обещаний Фахед не дал и никаких обязательств на себя не взял. Он проводил нежданных гостей туда, где можно напоить и устроить на отдых их верблюдов, туда уже принесли и воду для них, после чего поспешил к самому большому в лагере шатру.

Через полчаса он вернулся:

– Шейх Халаф аль-Мор велел передать, что вам позволено посетить его шатер нынче вечером.

Лоуренс поклонился:

– Прошу передать шейху, что он оказывает нам большую честь.

Фахед отвел Лоуренса и Ауду в шатер, где они могли вымыться после странствий по пустыне. Уилле для мытья приготовили другой шатер. Для визита к шейху у всех троих была припасена чистая одежда. Уилла обрадовалась возможности вымыться. Хотя еще был апрель, дни стояли жаркие, и после их странствий по пустыне Уилла чувствовала себя грязной и пропахшей по́том. Пока ждали вечера и приглашения в шатер шейха, Лоуренс с Аудой обсуждали стратегию вовлечения Халафа аль-Мора в их борьбу с турками. Уилла употребила свободное время на фотографирование женщин и детей племени бени-сахр. Женщины держались робко, зато детишки любопытством не уступали Уилле. Они заворачивали ей рукава, чтобы посмотреть на ее белую кожу, затем сняли шарф, желая увидеть ее волосы. Обнаружив, что одна нога Уиллы искусственная, дети пожелали увидеть протез и узнать, как он прикрепляется к культе. Самые смелые сжимали ручонками ее лицо, чтобы пристальнее заглянуть в зеленые глаза. Пока они осматривали и ощупывали Уиллу, она смеялась. Удивительно, как сильно отличались они от английских детей. И в то же время они так же застенчиво хихикали, озорно улыбались и не скрывали любопытства.


Уилла спросила по-арабски, есть ли среди них дети Халафа аль-Мора. Смех мигом стих. Дети молча переглядывались. Уилла поинтересовалась, не обидела ли она их своим вопросом. Тогда мальчишка лет десяти, которого звали Али, вполголоса сообщил, что все дети шейха и их матери находятся в шатре его первой жены. Ее старший сын – первенец шейха – очень болен и вряд ли выживет. Вся семья шейха молится за него, прося Аллаха сохранить сыну жизнь.

Услышанное сильно взволновало Уиллу. Прежде всего ее тревожило состояние больного ребенка. На втором месте стояли просьбы Лоуренса. Захочет ли Халаф аль-Мор выслушать их, не говоря уже о помощи советом и людьми, когда его первенец находится при смерти?

Когда солнце стало клониться к закату, Фахед зашел за ними. Уилла пересказала Лоуренсу и Ауде то, что узнала от Али. Мужчины помрачнели, представляя возможные последствия. И тем не менее все трое отправились в шатер шейха с подарками: пистолетами, рукоятки которых были инкрустированы жемчугом, кинжалами с искусно украшенными ножнами, компасами в медных оправах, а также красивыми собачьими ошейниками и путами с золотыми колокольчиками для охотничьих птиц. Они знали, что Халаф держит салюков[12] и соколов.

Последовали приветствия и поклоны, затем вручение подарков, принятых с благодарностью. Халаф радушно принял гостей. Он был обаятелен и великодушен, не выказывая ни малейших признаков своего горя, однако Уилла видела его опечаленные глаза. Она знала, что бедуинская гордость не позволит ему делиться горем с чужими.

Присутствие Уиллы вызвало его живое любопытство.

– Неужели ваш шейх Лоуренс настолько беден, что не может нанять настоящего секретаря и вынужден довольствоваться работой женщины? – в шутку спросил он.

– Ах, сиди! Мой шейх настолько умен, что, взяв меня, он платит мне половину жалованья мужчины, заставляя работать вдвое больше… и в десять раз сильнее напрягать мозги! – ответила она.

Халаф громко расхохотался, забыв на время о своих горестях, и пригласил Уиллу сесть слева от него. Справа сел Лоуренс. Ауда занял место возле Лоуренса. Халаф назвал их «дай’ф Аллах» – «гости Бога». Принесли чаши для омовения рук, затем вкусный мятный чай, который теперь потягивала Уилла. Она знала: следом подадут обильный обед. Так требовали законы бедуинского гостеприимства. Для шейха было бы немыслимо предложить гостям скромное угощение.

Вначале поговорили на общие темы: в основном о погоде и верблюдах. Начни они сразу с цели визита, это опять-таки сочли бы грубым и недипломатичным. Где-то через час подали обед.

Шейх угостил их мансафом – бедуинским блюдом из баранины, тушенной в йогуртовом соусе и приправленной бахаратом, смесью черного перца, гвоздики, корицы и мускатного ореха. Мансаф готовился на открытом огне, вместе с добавленными кедровыми орешками и миндалем, а подавался на большом общем блюде, устланном вареным рисом. Уилла обожала мансаф.

За годы жизни на Аравийском полуострове Уилла хорошо усвоила бедуинский этикет. Омыв руки в ближайшей чаше, она закатала правый рукав. Есть полагалось только правой рукой и ни в коем случае не левой, поскольку левой человек подтирался.

Цель визита была одинаково известна всем собравшимся, однако как гласит пустынная пословица: «Хорошо знать правду, но лучше говорить о пальмах».

– Аль-хамду иллях, – произнес Халаф. – Хвала Аллаху.

Обед начался. Уилла обмакнула кусочек мансафа в джамид, йогуртовый соус, после чего одной правой рукой скатала его в шарик. Шарик она поднесла ко рту и втолкнула внутрь, стараясь не дотронуться им до губ и не уронить ни зернышка риса или крупинки мяса. Одновременно она следила, чтобы ноги были надежно укрыты одеждой, ибо показать арабу твою ступню считалось верхом грубости.

После мансафа подали сласти. Халаф велел показать гостям своих собак и любимого сокола. Будучи бедуином, Ауда залюбовался красотой сокола и назвал его необыкновенной птицей. Лоуренс поинтересовался собачьими родословными. Теперь можно было приступать к цели визита.

– Фейсал ибн-Хусейн просил нас засвидетельствовать вам его почтение и просить вас и ваших людей примкнуть к его войне за независимость Аравии, – начал Лоуренс. – У нас собрано четыре тысячи воинов, рвущихся в бой. Они готовы выступить против турок и двинуться на Акабу, а затем и на Дамаск. Но мне нужны дополнительные силы. Мне нужна помощь воинов племени бени-сахр.

Халаф не ответил. Вместо этого он наградил Ауду долгим оценивающим взглядом.

– А мои братья из племени ховайтат? Они примкнули к Фейсалу? – спросил шейх.

– Мы примкнули, – ответил Ауда.

Уилла затаила дыхание, ожидая реакции Халафа. Ответ Ауды мог помочь или, наоборот, помешать. Порой бедуины очень недоверчиво относились друг к другу. Союзы между племенами зачастую длились поколениями, равно как соперничество и кровная вражда.

Халаф открыл рот, но раньше, чем он заговорил, откуда-то донесся пронзительный женский крик, исполненный горя. Его слышали все, однако никто не подал виду. Каменный взгляд Халафа аль-Мора исключал любые вопросы.

Крик глубоко потряс Уиллу. Она не сомневалась: это кричала жена шейха, мать опасно больного сына. Уилле хотелось отправиться к этой женщине и попытаться спасти умирающего ребенка. В ее дорожной сумке были западные лекарства: хинин, аконит и морфий. Их Уилла всегда носила с собой. По собственному опыту она знала: те, кто пробирается по ледникам у подножия Эвереста или днями странствует по пустыне, должны уметь себя лечить. Если первые два лекарства не помогут, третье хотя бы облегчит детские страдания. Но она не могла просто встать и уйти. На это требовалось позволение шейха. Если его попросить, результат тоже мог оказаться двояким: или разрешит, или сочтет просьбу оскорбительной. Ведь он мог расценить просьбу Уиллы как подтверждение собственной несостоятельности помочь сыну. Если она оскорбит Халафа в его шатре, на глазах у его людей, он ни за что не согласится примкнуть к Лоуренсу и Фейсалу.

– Турки очень сильны. – Халаф по-прежнему уклонялся от ответа. – Фейсал может выиграть несколько сражений, но войну выиграют они.

– Это так, сиди… если вы не согласитесь нам помочь, – сказал Лоуренс.

– С какой стати бедуинам воевать за интересы Хусейна и англичан? Бедуины не принадлежат ни Хусейну, ни англичанам, ни туркам. Мы вообще никому не принадлежим, кроме пустыни.

– Тогда вы должны сражаться за свободу своей пустыни. Должны изгнать турок отсюда.

– Что нам даст Фейсал?

– Золото.

– А англичане?

– Еще больше золота.

– Почему?

– Потому что у нас есть свои интересы на Аравийском полуострове, – ответил Лоуренс. – Нам необходимо защищать наши нефтяные месторождения в Персии и иметь доступ к нашим колониям в Индии, которые тоже нуждаются в защите. Аравийская война с турками оттянет на себя ресурсы не только турецкой, но и германской армии, что ослабит их давление на западном фронте.

– Какие гарантии вы можете дать, что после изгнания турецких хозяев на их месте не окажутся английские?

– Я даю вам гарантии от себя лично и от господина Ллойд-Джорджа, великого английского шейха. Англия стремится лишь к влиянию в этих местах, но не к контролю.

Халаф кивнул.

– А как же… – начал он.

Его дальнейшие слова оборвал другой пронзительный крик. Шейх быстро встал и прошел туда, где висела большая клетка с ястребом. Желая скрыть от гостей отчаяние, охватившее его и проявившееся на лице, он сделал вид, будто рассматривает подарок на лапе ястреба.