Девушка в бегах
Часть 31 из 32 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Вы не можете… Я же здесь. Я видела, что случилось. – Но, произнося это, я уже начинаю сомневаться. Не в правде, а в том, кто в нее поверит. Маму обвинили из-за слухов, которые распространили Эбботы, а про Малькольма проще всего будет сказать, что он пошел по стопам своего отца. Если детектив соврет, чтобы поддержать бабушку, вместе они смогут представить события этой ночи, как захотят. Мое не вызывающее доверия слово против их.
Малькольм истечет кровью на полу. Я потеряю маму.
Пистолет оказывается в моей руке еще до того, как я принимаю сознательное решение взять его. Рука дрожит так сильно, что я едва могу удержать его направленным на женщину, которая угрожает отнять у меня все.
Я ожидаю услышать протесты, мольбы – но не от мамы.
– Нет, Кэйтелин. Нет.
Не отводя взгляда от бледного лица бабушки, я отвечаю маме:
– Если она умрет, мы снова сможем сбежать, спрятаться. Я смогу вызвать помощь для Малькольма, а мы уйдем. На этот раз мы справимся лучше, потому что я все знаю. Я не испорчу все снова, я смогу помочь. – Палец скользит к курку. Он еще теплый. Я держу руку неподвижно. – Я не дам ей отобрать тебя у меня.
– Посмотри на меня. Сейчас же.
Мама не кричит, даже не поднимает голос. Она спокойна, и поэтому ее слова звучат еще более убедительно. Отведя взгляд от бабушки, я смотрю на маму – она пытается сесть. От каждого движения на ее лице проступает напряжение, но голос не выдает боли, которую она наверняка чувствует.
– Все это время на моей совести была смерть.
– Но ты не хотела его гибели. Это был несчастный случай.
– Это была худшая ночь в моей жизни. Увидеть его, увидеть ее. И он не вступился за меня – так что я просто стояла там и плакала, а его мать… – Она вздрагивает. – Слишком поздно он догнал меня и попытался извиниться за то, что он трус, неспособный быть вместе с женщиной, которую любил. Я ничего не понимала, ничего не видела. На самом деле я думала, что потеряла тебя в ту ночь, потому что мне казалось, будто я умираю. И я оттолкнула его. Я не хотела причинить ему вреда, но оттолкнула. Он погиб из-за меня. Каждый день в течение последних девятнадцати лет я проживала с памятью об этом. О том моменте, когда он упал. Я не хочу такой же участи для тебя.
Губы Малькольма беззвучно шевелятся, его глаза расширились от ужаса. Он осознает, что с ним происходит. А я не могу ни о чем думать, просто не могу.
– Я не хочу потерять тебя снова, – говорю я маме. Соленые слезы стекают по моим щекам, попадают в рот.
– Этого никогда не случится, – отвечает она, пододвигаясь ко мне. – Но я готова заплатить за то, что совершила, и я не смогу жить, зная, что ты убила человека ради меня.
Всхлип сотрясает мое тело, когда я прижимаю пистолет к себе.
– Хорошо, девочка. Хорошо. А теперь отдай его мне.
Я позволяю ей вытащить тяжелый пистолет из моих пальцев.
– На кухне, внизу, есть еще один телефон, – произносит она побелевшими губами, а затем раненой рукой кладет пистолет себе на колени. Он по-прежнему направлен на бабушку. Здоровой рукой мама дотягивается до Малькольма, зажимая его рану.
Она выглядит так, будто вот-вот потеряет сознание, но, взглянув на Малькольма, я понимаю: это просто означает, что мне нужно поспешить.
– Я справлюсь, – говорит она, и этих слов оказывается достаточно, чтобы заставить меня подняться на ноги.
Выбежав из комнаты, я врезаюсь в стену напротив двери; ноги тут же запутываются в ковре, которым застелен коридор. Каждый удар сердца болезненно отдается в груди.
Сбегая вниз по лестнице, я чувствую, как перила разогреваются от трения под моей рукой. Перепрыгнув через последние три ступеньки, я бросаюсь на кухню. Шаги громко отдаются в гостиной. В ушах шумит, ребра отчаянно болят. Я не замечаю, что здесь есть кто-то еще, пока меня не хватают чьи-то руки, высунувшиеся из темноты.
Я кричу, зовя мать на помощь. Это единственное, что приходит на ум. Мне в голову целится мясистый кулак, но я набрала такую скорость, что по инерции тяну напавшего за собой, и мы оба врезаемся в кухонную стойку.
Заметив на ней подставку с ножами для резки мяса, я тут же хватаю ее обеими руками, разворачиваюсь и обрушиваю на голову незнакомцу. Я попадаю ему прямо в висок, и он с грохотом падает. От звука, с которым его голова ударяется о каменный пол, меня едва не выворачивает наизнанку.
Охотник за головами лежит неподвижно, а я кручусь на месте посреди кухни, шарахаясь от каждой тени, вдыхаю и выдыхаю со всхлипами, громко, громко, громко. Больше никто не появляется. Я не знаю, где Синеглазый и здесь ли он вообще. Я срываю со стены телефонную трубку так резко, что телефонный аппарат падает на пол и отлетает в сторону охотника за головами, но я, не мешкая, наклоняюсь за ним.
911.
Поднося трубку к уху, я чувствую, какая липкая и потная у меня рука; я стараюсь не думать об алых следах на полу.
Мамина кровь.
Кровь Малькольма.
Мамина кр…
– 911. Что у вас случилось?
– Пожалуйста, помогите нам. В мою маму и моего друга стреляли. Ужасно много крови. Пожалуйста. – Подняв взгляд к потолку, я шепотом произношу слова, причиняющие немыслимую боль. – Он умирает, прямо сейчас.
– Вы в опасности?
– Я…
Звук выстрела заставляет меня вздрогнуть всем телом. Бросив телефон, я бегу вверх по лестнице.
Бегу.
Бегу.
Бегу.
Падаю и бегу дальше, поскальзываюсь и бегу. Схватившись за дверную раму, я влетаю внутрь.
Лужа крови под Малькольмом перестала увеличиваться. Мама завалилась на бок, а бабушка лежит на полу, я вижу дыру там, где должна быть часть ее головы.
Восстановление
ГОД СПУСТЯ
Иногда, перед дождем, когда воздух становится тяжелым, а облака словно задерживают дыхание, мама принимается тереть ногу. Рана давно зажила, но боль возвращается. С плечом та же проблема. Никто не замечает, как она хромает – разве что в самые дождливые дни, – никто, кроме меня.
Только когда я подхожу совсем близко, чтобы ее обнять, становится заметен скрытый волосами шрам. Он пересекает ее висок и исчезает за ухом. Не такой уж большой, учитывая, сколько было крови, но, говорят, раны на голове всегда кровоточат особенно сильно. Я с этим согласна, но отмечу, что пулевые ранения в живот кровоточат сильнее.
Той ночью, когда приехала «Скорая», меня забрали первой. Несколько недель назад, на Хеллоуин, мы смотрели «Кэрри», и мама сказала, что тогда я была похожа на главного героя фильма в той сцене, когда на него вывернули ведро крови. Но это все была не моя кровь.
Мне казалось, что мама и Малькольм уже умерли. Казалось, что это неизбежно. Я рухнула на пол между ними, уткнувшись лицом в залитую кровью мамину грудь, вцепившись в Малькольма.
Но из тех четверых, кто выжили в тот день, со мной обошлось проще всего.
У меня нашли некоторое количество ссадин и ушибов, сотрясение средней тяжести и глубокий порез на запястье. Ничто из этого не могло стать поводом задержаться в больнице надолго. По крайней мере, в качестве пациента.
У мамы и Малькольма дела обстояли не так хорошо.
Ей больше не придется бегать – как в прямом, так и в переносном смысле, и у нее в плече так и осталась пуля. Она оказалась слишком близко к сердцу, поэтому ее невозможно безопасно извлечь.
Когда я выкрикнула мамино имя, она забыла и о пуле в плече, и об открытой ране. Она даже забыла о бабушке. И она попыталась ползком броситься мне на помощь.
Бабушка решила, что это ее шанс, схватила стоявший на полке массивный бронзовый бюст своего мужа, размером сантиметров в двадцать, и попыталась разбить маме голову. Ей удалось нанести только один удар, прежде чем Малькольм, собрав последние силы, которых, по словам врачей, у него уже вовсе не должно было оставаться, дотянулся до пистолета и застрелил ее.
Мы по-прежнему точно не знаем, когда именно сломались его ребра и была ли эта попытка спасти мою маму тем, что их добило. Так или иначе, они проткнули легкое и вызвали кучу проблем с дыханием, включая почти смертельный случай двусторонней пневмонии. Но наибольший ущерб причинил выстрел, и в результате Малькольму пришлось перенести несколько операций, которые привели в порядок его внутренности. К моменту, когда его выпустили из больницы, он исхудал до костей и оброс бородой – но его все-таки выпустили. И маму. И полиция их не задержала. Это потрясло меня почти так же сильно.
Смерть Дерека Эббота признали несчастным случаем.
Малькольма не стали арестовывать за киберпреступления.
А мне не пришлось жить с грузом убийства на моей совести, потому что охотник за головами полностью поправился как раз вовремя, чтобы предстать перед судом за все, что замышляли он сам, Синеглазый и моя бабушка.
И все благодаря Лоре, вдове моего отца.
И благодаря Грейс.
В новостях поднялся большой шум, когда стало известно, что наша бабушка умерла, а охота за предполагаемым убийцей Дерека Эббота подошла к концу. В отличие от мамы, Лора не пыталась ничего скрывать от своей дочери, когда та начала задавать вопросы. Грейс вспомнила, что виделась со мной, и, ко всеобщему удивлению, она не проявила в мой адрес ни малейших признаков враждебности. Она навестила меня в больнице, чтобы отдать мне кольцо нашей прабабушки.
Я плакала, когда она сказала, что заставила свою маму рассказать всю правду о той ночи, когда погиб ее отец.
Я всхлипывала, когда она обняла меня.
И я разрыдалась, когда она сказала мне, что пусть лучше бы у нее была сестра, чем бабушкино наследство.
Но ей досталось и то и другое. Я и пальцем не притронулась к бабушкиным деньгам.
Бабушку похоронили рядом с ее мужем и сыном. Я вижу ее могилу каждый раз, когда мы с Грейс навещаем Дерека, но предпочитаю держаться от нее подальше. Грейс любит показывать ей язык, но мне не приходилось терпеть от нее те мерзости, которые выпали на ее долю, так что, вспоминая бабушку, я не чувствую ничего особенного. Вспоминаю я ее нечасто.
Я оставила фамилию Рид. И мама тоже. Имя она сменила на Тиффани, но это мало что для нас изменило, потому что я по-прежнему называю ее мамой.
С каждым днем я узнаю все больше о своем отце – биологическом отце. Я по-прежнему не думаю о нем как о папе, но мама в конце концов своего добьется.
А еще мы вернулись в Нью-Джерси. У нас новый дом – он достаточно близко к прежнему, чтобы у меня получилось сохранить работу и остаться в той же школе. С Региной мы планируем вместе сфотографироваться для выпускного альбома весной. С мамой по меньшей мере раз в неделю угощаем печеньем мистера Гиллори – в качестве возмещения ущерба, который мы причинили его машине, – он сам предложил. Он не мой настоящий дедушка, но, кажется, иногда делает вид, что им является.
Мама уже несколько раз съездила навестить своего папу. Я вижу, как тяжело ей это дается – и из-за того, какие трудные отношения были у нее с ним в детстве, и из-за того, что он не помнит, как дурно он с ней обращался, как оставлял ее без присмотра. Она еще не готова взять меня с собой, но обещает, что вскоре это случится.
Теперь я верю ее обещаниям.
Еще я встретилась с Эйденом. Оказалось, он решил, что своим отсутствием я сказала все, что хотела сказать, о своем отношении к нему, так что он даже не подозревал, что что-то случилось, пока все не попало в новости. У нас было еще несколько свиданий, и он постоянно извинялся передо мной, хотя на самом деле не смог бы ничем мне помочь. В любом случае, я воспринимала его уже не так, как раньше – мало что осталось, как раньше, – так что мы расстались. Иногда я вижу его и тогда чувствую тоску – если не по нему, то по своей прежней жизни.
Малькольм вернулся в колледж, и дела у его бабушки идут неплохо. Мы поддерживали контакт, иногда переписываясь по электронной почте – в основном он советовал мне, на какие колледжи стоит обратить внимание, потому что я призналась, что внезапно – хотя и, похоже, слишком поздно – заинтересовалась компьютерами, теперь, когда могла пользоваться ими совершенно без ограничений. Однако в нашей переписке всегда просматривалась какая-то неловкость. Мы познакомились друг с другом в экстремальных обстоятельствах и, по сути, провели вместе лишь несколько дней. Мне трудно придумать, что ему сказать, так что обычно я говорю мало.
Малькольм истечет кровью на полу. Я потеряю маму.
Пистолет оказывается в моей руке еще до того, как я принимаю сознательное решение взять его. Рука дрожит так сильно, что я едва могу удержать его направленным на женщину, которая угрожает отнять у меня все.
Я ожидаю услышать протесты, мольбы – но не от мамы.
– Нет, Кэйтелин. Нет.
Не отводя взгляда от бледного лица бабушки, я отвечаю маме:
– Если она умрет, мы снова сможем сбежать, спрятаться. Я смогу вызвать помощь для Малькольма, а мы уйдем. На этот раз мы справимся лучше, потому что я все знаю. Я не испорчу все снова, я смогу помочь. – Палец скользит к курку. Он еще теплый. Я держу руку неподвижно. – Я не дам ей отобрать тебя у меня.
– Посмотри на меня. Сейчас же.
Мама не кричит, даже не поднимает голос. Она спокойна, и поэтому ее слова звучат еще более убедительно. Отведя взгляд от бабушки, я смотрю на маму – она пытается сесть. От каждого движения на ее лице проступает напряжение, но голос не выдает боли, которую она наверняка чувствует.
– Все это время на моей совести была смерть.
– Но ты не хотела его гибели. Это был несчастный случай.
– Это была худшая ночь в моей жизни. Увидеть его, увидеть ее. И он не вступился за меня – так что я просто стояла там и плакала, а его мать… – Она вздрагивает. – Слишком поздно он догнал меня и попытался извиниться за то, что он трус, неспособный быть вместе с женщиной, которую любил. Я ничего не понимала, ничего не видела. На самом деле я думала, что потеряла тебя в ту ночь, потому что мне казалось, будто я умираю. И я оттолкнула его. Я не хотела причинить ему вреда, но оттолкнула. Он погиб из-за меня. Каждый день в течение последних девятнадцати лет я проживала с памятью об этом. О том моменте, когда он упал. Я не хочу такой же участи для тебя.
Губы Малькольма беззвучно шевелятся, его глаза расширились от ужаса. Он осознает, что с ним происходит. А я не могу ни о чем думать, просто не могу.
– Я не хочу потерять тебя снова, – говорю я маме. Соленые слезы стекают по моим щекам, попадают в рот.
– Этого никогда не случится, – отвечает она, пододвигаясь ко мне. – Но я готова заплатить за то, что совершила, и я не смогу жить, зная, что ты убила человека ради меня.
Всхлип сотрясает мое тело, когда я прижимаю пистолет к себе.
– Хорошо, девочка. Хорошо. А теперь отдай его мне.
Я позволяю ей вытащить тяжелый пистолет из моих пальцев.
– На кухне, внизу, есть еще один телефон, – произносит она побелевшими губами, а затем раненой рукой кладет пистолет себе на колени. Он по-прежнему направлен на бабушку. Здоровой рукой мама дотягивается до Малькольма, зажимая его рану.
Она выглядит так, будто вот-вот потеряет сознание, но, взглянув на Малькольма, я понимаю: это просто означает, что мне нужно поспешить.
– Я справлюсь, – говорит она, и этих слов оказывается достаточно, чтобы заставить меня подняться на ноги.
Выбежав из комнаты, я врезаюсь в стену напротив двери; ноги тут же запутываются в ковре, которым застелен коридор. Каждый удар сердца болезненно отдается в груди.
Сбегая вниз по лестнице, я чувствую, как перила разогреваются от трения под моей рукой. Перепрыгнув через последние три ступеньки, я бросаюсь на кухню. Шаги громко отдаются в гостиной. В ушах шумит, ребра отчаянно болят. Я не замечаю, что здесь есть кто-то еще, пока меня не хватают чьи-то руки, высунувшиеся из темноты.
Я кричу, зовя мать на помощь. Это единственное, что приходит на ум. Мне в голову целится мясистый кулак, но я набрала такую скорость, что по инерции тяну напавшего за собой, и мы оба врезаемся в кухонную стойку.
Заметив на ней подставку с ножами для резки мяса, я тут же хватаю ее обеими руками, разворачиваюсь и обрушиваю на голову незнакомцу. Я попадаю ему прямо в висок, и он с грохотом падает. От звука, с которым его голова ударяется о каменный пол, меня едва не выворачивает наизнанку.
Охотник за головами лежит неподвижно, а я кручусь на месте посреди кухни, шарахаясь от каждой тени, вдыхаю и выдыхаю со всхлипами, громко, громко, громко. Больше никто не появляется. Я не знаю, где Синеглазый и здесь ли он вообще. Я срываю со стены телефонную трубку так резко, что телефонный аппарат падает на пол и отлетает в сторону охотника за головами, но я, не мешкая, наклоняюсь за ним.
911.
Поднося трубку к уху, я чувствую, какая липкая и потная у меня рука; я стараюсь не думать об алых следах на полу.
Мамина кровь.
Кровь Малькольма.
Мамина кр…
– 911. Что у вас случилось?
– Пожалуйста, помогите нам. В мою маму и моего друга стреляли. Ужасно много крови. Пожалуйста. – Подняв взгляд к потолку, я шепотом произношу слова, причиняющие немыслимую боль. – Он умирает, прямо сейчас.
– Вы в опасности?
– Я…
Звук выстрела заставляет меня вздрогнуть всем телом. Бросив телефон, я бегу вверх по лестнице.
Бегу.
Бегу.
Бегу.
Падаю и бегу дальше, поскальзываюсь и бегу. Схватившись за дверную раму, я влетаю внутрь.
Лужа крови под Малькольмом перестала увеличиваться. Мама завалилась на бок, а бабушка лежит на полу, я вижу дыру там, где должна быть часть ее головы.
Восстановление
ГОД СПУСТЯ
Иногда, перед дождем, когда воздух становится тяжелым, а облака словно задерживают дыхание, мама принимается тереть ногу. Рана давно зажила, но боль возвращается. С плечом та же проблема. Никто не замечает, как она хромает – разве что в самые дождливые дни, – никто, кроме меня.
Только когда я подхожу совсем близко, чтобы ее обнять, становится заметен скрытый волосами шрам. Он пересекает ее висок и исчезает за ухом. Не такой уж большой, учитывая, сколько было крови, но, говорят, раны на голове всегда кровоточат особенно сильно. Я с этим согласна, но отмечу, что пулевые ранения в живот кровоточат сильнее.
Той ночью, когда приехала «Скорая», меня забрали первой. Несколько недель назад, на Хеллоуин, мы смотрели «Кэрри», и мама сказала, что тогда я была похожа на главного героя фильма в той сцене, когда на него вывернули ведро крови. Но это все была не моя кровь.
Мне казалось, что мама и Малькольм уже умерли. Казалось, что это неизбежно. Я рухнула на пол между ними, уткнувшись лицом в залитую кровью мамину грудь, вцепившись в Малькольма.
Но из тех четверых, кто выжили в тот день, со мной обошлось проще всего.
У меня нашли некоторое количество ссадин и ушибов, сотрясение средней тяжести и глубокий порез на запястье. Ничто из этого не могло стать поводом задержаться в больнице надолго. По крайней мере, в качестве пациента.
У мамы и Малькольма дела обстояли не так хорошо.
Ей больше не придется бегать – как в прямом, так и в переносном смысле, и у нее в плече так и осталась пуля. Она оказалась слишком близко к сердцу, поэтому ее невозможно безопасно извлечь.
Когда я выкрикнула мамино имя, она забыла и о пуле в плече, и об открытой ране. Она даже забыла о бабушке. И она попыталась ползком броситься мне на помощь.
Бабушка решила, что это ее шанс, схватила стоявший на полке массивный бронзовый бюст своего мужа, размером сантиметров в двадцать, и попыталась разбить маме голову. Ей удалось нанести только один удар, прежде чем Малькольм, собрав последние силы, которых, по словам врачей, у него уже вовсе не должно было оставаться, дотянулся до пистолета и застрелил ее.
Мы по-прежнему точно не знаем, когда именно сломались его ребра и была ли эта попытка спасти мою маму тем, что их добило. Так или иначе, они проткнули легкое и вызвали кучу проблем с дыханием, включая почти смертельный случай двусторонней пневмонии. Но наибольший ущерб причинил выстрел, и в результате Малькольму пришлось перенести несколько операций, которые привели в порядок его внутренности. К моменту, когда его выпустили из больницы, он исхудал до костей и оброс бородой – но его все-таки выпустили. И маму. И полиция их не задержала. Это потрясло меня почти так же сильно.
Смерть Дерека Эббота признали несчастным случаем.
Малькольма не стали арестовывать за киберпреступления.
А мне не пришлось жить с грузом убийства на моей совести, потому что охотник за головами полностью поправился как раз вовремя, чтобы предстать перед судом за все, что замышляли он сам, Синеглазый и моя бабушка.
И все благодаря Лоре, вдове моего отца.
И благодаря Грейс.
В новостях поднялся большой шум, когда стало известно, что наша бабушка умерла, а охота за предполагаемым убийцей Дерека Эббота подошла к концу. В отличие от мамы, Лора не пыталась ничего скрывать от своей дочери, когда та начала задавать вопросы. Грейс вспомнила, что виделась со мной, и, ко всеобщему удивлению, она не проявила в мой адрес ни малейших признаков враждебности. Она навестила меня в больнице, чтобы отдать мне кольцо нашей прабабушки.
Я плакала, когда она сказала, что заставила свою маму рассказать всю правду о той ночи, когда погиб ее отец.
Я всхлипывала, когда она обняла меня.
И я разрыдалась, когда она сказала мне, что пусть лучше бы у нее была сестра, чем бабушкино наследство.
Но ей досталось и то и другое. Я и пальцем не притронулась к бабушкиным деньгам.
Бабушку похоронили рядом с ее мужем и сыном. Я вижу ее могилу каждый раз, когда мы с Грейс навещаем Дерека, но предпочитаю держаться от нее подальше. Грейс любит показывать ей язык, но мне не приходилось терпеть от нее те мерзости, которые выпали на ее долю, так что, вспоминая бабушку, я не чувствую ничего особенного. Вспоминаю я ее нечасто.
Я оставила фамилию Рид. И мама тоже. Имя она сменила на Тиффани, но это мало что для нас изменило, потому что я по-прежнему называю ее мамой.
С каждым днем я узнаю все больше о своем отце – биологическом отце. Я по-прежнему не думаю о нем как о папе, но мама в конце концов своего добьется.
А еще мы вернулись в Нью-Джерси. У нас новый дом – он достаточно близко к прежнему, чтобы у меня получилось сохранить работу и остаться в той же школе. С Региной мы планируем вместе сфотографироваться для выпускного альбома весной. С мамой по меньшей мере раз в неделю угощаем печеньем мистера Гиллори – в качестве возмещения ущерба, который мы причинили его машине, – он сам предложил. Он не мой настоящий дедушка, но, кажется, иногда делает вид, что им является.
Мама уже несколько раз съездила навестить своего папу. Я вижу, как тяжело ей это дается – и из-за того, какие трудные отношения были у нее с ним в детстве, и из-за того, что он не помнит, как дурно он с ней обращался, как оставлял ее без присмотра. Она еще не готова взять меня с собой, но обещает, что вскоре это случится.
Теперь я верю ее обещаниям.
Еще я встретилась с Эйденом. Оказалось, он решил, что своим отсутствием я сказала все, что хотела сказать, о своем отношении к нему, так что он даже не подозревал, что что-то случилось, пока все не попало в новости. У нас было еще несколько свиданий, и он постоянно извинялся передо мной, хотя на самом деле не смог бы ничем мне помочь. В любом случае, я воспринимала его уже не так, как раньше – мало что осталось, как раньше, – так что мы расстались. Иногда я вижу его и тогда чувствую тоску – если не по нему, то по своей прежней жизни.
Малькольм вернулся в колледж, и дела у его бабушки идут неплохо. Мы поддерживали контакт, иногда переписываясь по электронной почте – в основном он советовал мне, на какие колледжи стоит обратить внимание, потому что я призналась, что внезапно – хотя и, похоже, слишком поздно – заинтересовалась компьютерами, теперь, когда могла пользоваться ими совершенно без ограничений. Однако в нашей переписке всегда просматривалась какая-то неловкость. Мы познакомились друг с другом в экстремальных обстоятельствах и, по сути, провели вместе лишь несколько дней. Мне трудно придумать, что ему сказать, так что обычно я говорю мало.