Девушка в бегах

– Никто ее не забирал, – отвечаю я. – Она ушла. – Я беру его за руку, одновременно наклоняясь, чтобы поднять фото. – Ее обвинили в убийстве Дерека Эббота.

– Она никогда никого не убивала.

Мое сердце выпрыгивает из груди, когда его взгляд, впервые за все это время ставший ясным, останавливается на мне.

– Откуда вы это знаете? – Я выпрямляюсь.

– Она просто маленькая девочка, моя Тиффани.

Он высвобождает ладонь из моих внезапно ослабевших пальцев и забирает фото. Костяшками пальцев смахивает с него оставшиеся осколки стекла и улыбается, глядя на мамино лицо.

– Ее мама тоже была юной. Слишком юной, чтобы присматривать за Тиффани, так что она привела ее ко мне. Что я вообще мог знать о том, как воспитывать маленькую девочку? – Он качает головой. – Но она была такой умной, и ей не нужен был никакой воспитатель. На самом деле она сама себя воспитала. – Его улыбка исчезает. – Я должен был справиться лучше. Я должен был понять. – Неловкими пальцами он высвобождает из рамки уголок фотографии, а затем вынимает ее целиком. – Сейчас я сделал бы все иначе. Я не стал бы злиться так сильно. Не стал бы кричать на нее и того паренька. – Он наклоняет рамку ко мне, показывая темное, мутное изображение, которое обнаружилось за фото.

Сначала я не понимаю, что вижу, что это за мутные белые полосы на матово-черном фоне. А затем замечаю слова, напечатанные в углу.

Это УЗИ, сделанное в ту неделю, когда погиб Дерек.

– Она была беременна, – шепчу я, не обращаясь ни к кому конкретно, но Малькольм внезапно оказывается рядом со мной и, выглядывая из-за моего плеча, немигающим взглядом смотрит на изображение.

– А это было в новостях? – спрашиваю я его.

Он качает головой, не отводя взгляда от крошечной фигурки ребенка, который был у мамы до меня.

Но нет, это невозможно.

– Кто был отцом? – спрашивает Малькольм у дедушки.

– Моя дочь – не шлюха, – сердито отвечает тот. – Отцом был Дерек Эббот.

Малькольм поднимает взгляд на меня.

– Сколько тебе лет, ты сказала?

Мне кажется, будто меня окунули в ледяную воду.

– Завтра мне исполнится семнадцать.

Малькольм протягивает мне снимок УЗИ.

– Ты в этом уверена?

– Они собирались пожениться, – говорит мой дедушка, не обращая никакого внимания на невероятный вывод, к которому только что пришел Малькольм. – Он сам сказал мне, когда я узнал о ребенке. Дал ей кольцо и все такое. Самая некрасивая, самая аляповатая безделушка, которую я только видел, но Тиффани не хотела его снимать, хотя оно, наверное, весило чуть ли не полкило.

Моя рука вцепляется в кольцо, которое я носила на цепочке на шее, сколько себя помню. Мама рассказала мне все о том, как мой отец сделал ей предложение, найдя его на блошином рынке, и как она никогда не носила его, потому что оно было слишком вычурным. Запустив палец под цепочку, я вытаскиваю ее из-под рубашки. Слабым, еле слышным голосом я спрашиваю:

– Это кольцо?

Он бросается на меня так быстро, что Малькольму приходится встать между нами.

– Воровка! – рычит он. – Ты украла кольцо у моей девочки! Воровка!

Мы не можем заставить его успокоиться, и, хотя его разум, может быть, и не в лучшем состоянии, его сила при нем. Малькольм явно удерживает его лишь с трудом.

Холод пронзает меня до костей, когда я пытаюсь убедить дедушку, что я и есть его внучка – дочь Тиффани – и что она дала мне это кольцо и сказала, что оно досталось ей от моего отца, который никак не мог быть Дереком Эбботом. Дерек умер за год до моего рождения. И я знала своего отца, я помнила его. Пусть и смутно, но помнила. Мама никогда не плакала до его смерти, до той ночи, когда я нашла ее держащей в руках это кольцо, и она сняла цепочку со своей шеи и отдала его мне.

Я ведь младше. Мне только должно исполниться семнадцать. Если бы Дерек был моим отцом, мне было бы уже почти восемнадцать.

Но, глядя на лицо дедушки, о смерти которого она мне соврала, который называл ее именем, на самом деле ей не принадлежавшим, нетрудно представить, что она добавила в этот список еще одну ложь. Если она сменила имя, почему бы не подделать и мой возраст?

Ведь могло же случиться, что только после моего рождения она встретила человека, которого я помню как отца, человека, который был добр ко мне и позволил называть его папой, потому что мама придумала для него какую-то слезливую историю?

Тошнота начинает подниматься в желудке, растапливая холод и обжигая горло.

Мой дедушка по-прежнему кричит – вопит во весь голос, – и я замолкаю.

Я слышу, как из коридора доносятся громкие шаги, а потом дверь открывается.





Разделение





Двое в больничных халатах протискиваются мимо меня, и, неправильно поняв, что происходит, один из них, крупный мужчина, всем телом отталкивает Малькольма от моего дедушки, в то время как женщина с густо усыпанным веснушками лицом поворачивается ко мне.

– Что вы здесь делаете? – спрашивает она.

– Обкрадывают меня! – Дедушка изо всех сил старается прорваться мимо санитара, который пытается успокоить его. – Они забрали кольцо моей дочери.

– Мы этого не делали. Мы…

– Вам нельзя здесь находиться, – говорит женщина.

– Я знаю. Простите. – Короткие волосы закрывают мне лицо, когда я поворачиваю голову, глядя то на нее, то на дедушку. – С ним все будет в порядке?

Ответ, очевидно, отрицателен, потому что он замахивается на санитара, и тому приходится броситься в сторону, чтобы увернуться. Попытавшись ударить его кулаком и промахнувшись, дедушка по инерции падает на пол среди осколков разбитого стекла.

Осколок рассекает ему запястье, я вижу кровь и чувствую, что бледнею. Я инстинктивно дергаюсь вперед, чтобы помочь ему, но женщина загораживает мне путь.

– Стойте, где стоите.

Не сводя взгляда с Малькольма и меня, она снимает с пояса внушительного вида рацию и вызывает подкрепление. Второй санитар тем временем склонился над дедушкой и мягко разговаривает с ним, одновременно осматривая его раны.

– Кто вы? – спрашивает женщина.

– Мы… мы просто… заблудились, – отвечаю я, слегка запинаясь.

Малькольм, который тем временем медленно обошел санитара, добирается до меня и тут же произносит:

– Мы пойдем.

– Хм-хм.

Женщина окидывает взглядом мое лицо и вдруг застывает, уставившись на меня широко открытыми глазами.

И я понимаю, что она поняла.

Мы с Малькольмом одновременно тянемся друг к другу и беремся за руки.

– Как вас зовут? – спрашивает она, но в ее голосе появляется что-то новое, и по этой новой интонации я понимаю, что ответ ей уже не нужен.

– Эми, – говорю я, а Малькольм одновременно произносит:

– Джон.

Мы начинаем отступать, но тут женщина тянется за своим телефоном, а не за рацией с эмблемой «Серебряного возраста». Она двигается медленно, словно опасается нас напугать.

Я сжимаю ладонь Малькольма еще крепче, надеясь, что мне лишь померещилось узнавание в ее взгляде.

– Это Шеннон Доннели из «Серебряного возраста». Согласно инструкции, я должна позвонить на этот номер, если кто-то придет к мистеру Яблонски. Что ж, я почти уверена, что передо мной девушка с фотографии, которую вы только что прислали…

Мы с Малькольмом одновременно бросаемся к двери.

– Нет, женщины с ней нет. С ней молодой темнокожий парень. Они убегают…

Это все, что мы успеваем услышать, прежде чем вырываемся в коридор, натыкаемся на еще одного санитара и падаем. Я чувствую, как подворачивается нога, и прикусываю язык, чтобы не закричать. Малькольм тяжело валится на бок, и ему, в отличие от меня, не удается сдержать болезненный стон.

– Простите, простите, – говорю я упавшему санитару, тощему, лысеющему мужчине, который оглушен, но, похоже, не пострадал. Схватив Малькольма за руку, я заставляю его подняться на ноги.

Шеннон выбегает из палаты, едва не споткнувшись о своего упавшего коллегу. Она по-прежнему прижимает телефон к уху.

– Да, – продолжает она, а мы тем временем бежим прочь настолько быстро, насколько позволяют моя лодыжка и ребра Малькольма. – Я уверена, это ее дочь, но волосы у нее теперь короче и темнее.

Я не понимаю, почему она не гонится за нами, но тут она добавляет:

– Охрана уже перекрывает выходы.

Завернув за угол, мы бежим дальше по коридору. Здание просто огромное, и у нас нет возможности вернуться так, как пришли, так что мы понятия не имеем, куда бежим.

Я чувствую, что лодыжка вот-вот подвернется снова, когда нам приходится резко затормозить, чтобы не столкнуться с пожилой женщиной с ходунками. Мы проходим мимо еще нескольких пациентов, но нам попадается только один санитар. Он окликает нас, напоминая, что в здании нельзя бегать.

Каждый раз, когда мы заворачиваем за угол или открываем дверь, я ожидаю, что нас там поджидает охотник за головами. Страх вызывает выброс адреналина, и вскоре кожа становится липкой от холодного пота. Насколько он близко? Когда он упустил меня и Малькольма, направился ли он прямо сюда, догадавшись, что я тоже неизбежно явлюсь в «Серебряный возраст»? Что, если он поджидал снаружи и бросился за нами в погоню, как только Шеннон позвонила ему?

Тяжелый запах хлорки, который здесь исходит от любой поверхности, раздирает мне легкие, когда я вдыхаю и выдыхаю, и мне начинает казаться, будто от него мою голову затягивает туман, мешающий ясно мыслить. Я затаскиваю Малькольма в первое попавшееся помещение и захлопываю за нами дверь. Он запыхался и не тратит времени на бессмысленные вопросы.

– Мы не можем здесь оставаться, – говорит он.