Девушка в бегах
Часть 11 из 32 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Сто тысяч долларов? – Я чувствую, как подгибаются колени. – Столько миссис Эббот готова заплатить за мою маму?
Малькольм косится на меня.
– Она ждала больше десяти лет, чтобы найти убийцу своего сына.
Я резко выпрямляюсь.
– Перестань так ее называть. Ты же тоже видел репортаж. Ты слышал, что говорил мой дедушка. Он не думал, что она это сделала, а он знает ее лучше, чем кто угодно еще.
– Это называется «отрицание».
– Нет, это называется «сомнение», и именно это чувство я сейчас испытываю в отношении тебя. Если бы ты не был так одержим своим желанием получить награду, ты бы тоже задался этим вопросом.
Впервые с того момента, как я нашла Малькольма в багажнике, я поворачиваюсь к нему спиной. Я больше его не боюсь, и мне кажется, что он почувствует себя оскорбленным, если я покажу ему это. Прикусив губы в попытке отвлечься от боли в груди, я снова поворачиваюсь к нему.
– Вот чего я хочу: поговорить с мамой, услышать от нее правду. Но я не могу этого сделать. Ты только что подтвердил, что единственный человек, который по-прежнему верит в ее невиновность, еще жив. А ты столько всего изучил, пытаясь выяснить, где найти мою мать. Ты же знаешь, где он, так ведь?
Малькольм смотрит на меня и ругается себе под нос.
– Он живет в доме престарелых в окрестностях Филадельфии, в тщательно охраняемом доме престарелых. Кроме того, персоналу дали инструкции звонить детективу, если кто-то хотя бы приблизится к нему. А потом звонок будет передан людям вроде нашего знакомого в сапогах со стальными носками. Догадаешься, что случится, если ты туда явишься? А если я буду с тобой? Держу пари, это будет еще круче, чем сидеть в багажнике. Так что, нет. Можешь взяться за свое оружие и спросить у меня еще что-нибудь.
Я снова беру в руку свой самодельный нож, но совершено непроизвольно, вовсе не желая запугивать Малькольма. Хотя он выглядит уверенным, его взгляд слегка дергается, как тогда, когда мы прятались под кроватью. Он не недоверчив, он напуган.
– Подумай о…
– О, я уже подумал. Видишь ли, когда ты день за днем лежишь связанным в багажнике, заняться особо нечем. Насколько я понимаю, твоя мама собирается вернуться за тобой, как только решит, что это безопасно. Пока я держусь рядом с тобой, я смогу сразу же заметить ее появление, позвонить куда надо, получить свои деньги, перевести свою бабушку в больницу получше и забыть, что кто-то из вас вообще существовал. Вот мой план. Твой план… – Он поднимает брови так сильно, что они почти касаются линии волос. – Любой план, для которого потребуется добровольно приближаться к людям вроде того охотника за головами, может идти к черту.
– Но в этом-то все и дело, – отвечаю я. – Безопасно уже не станет. Я никогда не буду в безопасности рядом с ней, если за ней охотятся. Она это знает. Вот почему она ушла, вот почему она не возвращается.
Мой голос становится глухим и блеклым, когда меня саму пронизывает истинность этих слов. День за днем я мучила себя размышлениями о возможных версиях, в которых маме причиняли боль, на нее нападали, в которых она хотела вернуться ко мне, но не могла. Правда, в каком-то смысле хуже.
Она никогда и не собиралась мне звонить.
Она никогда и не собиралась возвращаться.
Пока ее разыскивают за убийство Дерека Эббота, ей придется убегать даже от меня.
– Тогда к черту все это, – выпаливает Малькольм. – Мне жаль, что твоя жизнь так сложилась, и все такое, но я не стану в это лезть. Можешь делать, что хочешь, Кэйтелин Рид, или Яблонски, или кто ты там, но я не собираюсь умирать за сотню тысяч. Хватит с меня!
Я хватаю его за запястье как раз в тот момент, когда он уже начинает отворачиваться. Я в панике от мысли, что могу упустить этот последний шанс, этот единственный шанс найти маму. Потому что я должна ее найти – теперь, когда я уверена, что она сама не собирается искать меня. Я крепче сжимаю пальцы и говорю, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо:
– Уже слишком поздно.
Он смотрит на мою руку, затем – мне в лицо и произносит низким, спокойным голосом:
– Отпусти меня, или я тебя заставлю.
Одно только выражение его лица заставило бы меня отшатнуться, если бы на кону не была жизнь моей матери. Я стискиваю пальцы еще сильнее. Не знаю, почему так происходит, но когда я вижу, как он напуган, мой собственный страх отступает.
Бросив нож на землю, я вытираю липкие руки о штаны.
– Тебя зовут Малькольм Пайк. Ты второкурсник Пенсильванского университета, ты любишь свою бабушку, ты ездишь на темно-синей «Хонде Аккорд», и, судя по корешкам от билетов, валяющихся в твоей машине, ты настоящий фанат какой-то группы под названием «Хохочущая подлива».
Не глядя на него, я наблюдаю за тем, как мои пальцы вцепляются в порванную ткань джинсов.
– Единственное, что я знаю о тебе кроме этого, – то, что ты, по сути, покончил с моей жизнью одним нажатием на клавишу. Может, ты и правда не виноват, а может, ты хороший лжец и точно знаешь, что ждет маму и меня. Не важно, мне все равно.
Усилием воли я распрямляю пальцы и смотрю на него. Выражение его лица не меняется, но я продолжаю гнуть свою линию.
– Тот человек, который избил и связал тебя, – что случится, когда он откроет багажник и обнаружит, что ты пропал? – Рука Малькольма, которую я сжимаю, дергается. – Забудет ли он об этом, дав тебе вернуться к прежней жизни? Сможешь ли ты оправдаться, когда он выломает твою дверь? Поверит ли он, что я по чистой случайности сбежала одновременно с тобой? – Я перевожу взгляд на его пострадавший бок. – А может, ему придется сломать еще несколько ребер, пока ты не догадаешься объяснить, что я держала тебя в заложниках? Вот. – Я ногой подталкиваю нож к нему. – Можешь оставить себе, чтобы история была поубедительней. Возможно, он даже согласится поделиться наградой, если вы снова отыщете мою маму.
Я чувствую, как где-то во лбу нарастает давление. Мне самой отвратительно, что приходится изо всех сил сжимать его запястье. Мне отвратителен собственный страх, что этого окажется недостаточно, и тогда он сбежит и оставит меня в полном одиночестве. Но он мне нужен, и если злость и страх могут заставить его остаться, так тому и быть.
– Прямо сейчас мы оба убегаем от одного и того же человека. И если ты хочешь, чтобы я хотя бы стала рассматривать версию, что моя мама виновна в смерти Дерека, то мне нужно, чтобы ты помог мне встретиться с дедушкой. Я нужна тебе, чтобы добраться до моей мамы и получить награду. Ты сам сказал, что на этот раз ты нашел ее только благодаря мне. Если это так, ты нужен мне так же сильно, как я тебе. И не отрицай. Ты можешь утверждать, что не хотел так поступать, но ответственность по-прежнему на тебе. Ты в этом замешан. И тебе от этого не убежать. Можешь быть трусом сколько угодно, но после того, как я поговорю с дедушкой.
Не сводя с меня глаз, он зло и насмешливо произносит что-то себе под нос.
Но больше не пытается уйти.
Кража
Ладно.
Я знаю, что мне нужно сделать. Найти своего дедушку и узнать, почему он так уверен, что мама невиновна.
У меня есть Малькольм, который не только точно знает, где он находится, но и сумеет пробраться мимо системы безопасности.
Это уже что-то. А прямо сейчас отправная точка, направление, в котором можно двигаться, – это все, что мне нужно. Я устала убегать от неизвестности.
Но как только Малькольм перестает пытаться уйти, с моим планом появляются новые проблемы.
Малькольм буквально не может идти. По крайней мере, идти быстро, и уж точно он не уйдет далеко. Кроме того, идти пешком к моему дедушке – который живет в Челтенхеме, Пенсильвания, – явно не вариант. Я не знаю, куда мама отвезла нас, но мы явно в ночи езды от дома.
– Коламбус, Огайо, – отвечает Малькольм, когда я спрашиваю.
Ладно.
Могло быть и хуже. Может, мы и оказались в двух штатах от нашего дома в Бриджтоне, Нью-Джерси, но всего в одном от моего дедушки.
И если мама могла проехать такое расстояние за одну ночь, то и я смогу.
Мне просто нужна машина.
* * *
Машины у меня нет. И у Малькольма тоже нет. Или есть, но не здесь и не сейчас. И у меня недостаточно денег. Мама оставила мне все деньги, что у нее были. У меня долларов двадцать, а у Малькольма нет даже тех пятидесяти, которые он упоминал в разговоре с менеджером, – о чем он почти радостно извещает меня, когда я спрашиваю.
У Эйдена есть потрепанный «Додж Рам», пикап, который, наверное, смог бы проехать прямо по лесу, который простирается у нас за спиной, снося все, что попадается на пути. Прямо сейчас Эйден думает, что я бросила его, игнорирую его, но он все равно ответит, если я позвоню. И он приедет. Даже если я скажу ему, что это опасно, он попытается помочь.
Потому что он хороший человек. И он беспокоится обо мне. Или беспокоился раньше. Может, сейчас он меня слегка ненавидит, но он все равно придет, если я попрошу о помощи.
И я слишком сильно за него переживаю, чтобы даже рассматривать этот вариант.
Мама думала, что спрятала меня в безопасном месте, в мотеле, но они нашли меня. Если эти люди нашли наш дом, они смогут найти и наших друзей. Пусть лучше друзья меня ненавидят, чем пострадают из-за меня.
– Нам просто нужно что-то заложить, – сказала я, потому что у меня всплыло смутное воспоминание о том, как мы проезжали мимо комиссионного магазина на пути сюда.
– Ага, и что именно? Мое окровавленное худи или твои драные джинсы?
– У тебя ничего нет?
Он поднимает бровь.
– Ты что, проглядела мои бриллианты, когда вчера меня обыскивала? У меня всегда есть немного с собой.
Он принимается хлопать по карманам, демонстративно нахмурившись.
У меня нет на это сил. Конечно, у него с собой нет ничего ценного. Ему заткнули рот, его связали, а потом он провел в багажнике столько же дней, сколько я проторчала в комнате мотеля.
– А как насчет этого? – Малькольм кивает на цепочку у меня на шее и на висящее на ней кольцо, спрятанное под рубашкой, в которое я непроизвольно вцепляюсь. Я крепче сжимаю пальцы.
– Нет.
– Что это?
– Это кольцо, с которым папа сделал предложение маме, и оно все равно поддельное, так что… – Возможно, оно поддельное в том смысле, что это просто бижутерия, но для меня оно дороже любого бриллианта.
– У меня не было времени искать информацию о нем, но ты говоришь, он умер? Есть какая-то вероятность, что твоя мама соврала и об этом?
Я качаю головой. Я была на похоронах. Они были скромные, на них пришло всего четверо, но я помню, как мне пришлось надеть колючие колготки, помню, что мама не плакала, пока мы не вернулись домой – я увидела, как она плачет, сидя на полу в кухне, над кольцом, которое я теперь сжимала в руках. Тогда мы плакали вместе.
Яркие воспоминания обрушились на меня, высасывая остатки энергии.
– Думаешь, эта часть сложная? Подожди, пока мы не проберемся в здание, где, гарантирую, уже все стены оклеены твоими портретами, – произносит Малькольм.
Каждая часть сложная. Каждая. Часть. Я на грани окончательного физического и нервного срыва. Страх – единственное, что движет моим телом, и мое сознание готово отпустить контроль. Я уже думаю о том, как легко было бы просто опуститься на землю, обхватить колени и вырубиться.
Малькольм косится на меня.
– Она ждала больше десяти лет, чтобы найти убийцу своего сына.
Я резко выпрямляюсь.
– Перестань так ее называть. Ты же тоже видел репортаж. Ты слышал, что говорил мой дедушка. Он не думал, что она это сделала, а он знает ее лучше, чем кто угодно еще.
– Это называется «отрицание».
– Нет, это называется «сомнение», и именно это чувство я сейчас испытываю в отношении тебя. Если бы ты не был так одержим своим желанием получить награду, ты бы тоже задался этим вопросом.
Впервые с того момента, как я нашла Малькольма в багажнике, я поворачиваюсь к нему спиной. Я больше его не боюсь, и мне кажется, что он почувствует себя оскорбленным, если я покажу ему это. Прикусив губы в попытке отвлечься от боли в груди, я снова поворачиваюсь к нему.
– Вот чего я хочу: поговорить с мамой, услышать от нее правду. Но я не могу этого сделать. Ты только что подтвердил, что единственный человек, который по-прежнему верит в ее невиновность, еще жив. А ты столько всего изучил, пытаясь выяснить, где найти мою мать. Ты же знаешь, где он, так ведь?
Малькольм смотрит на меня и ругается себе под нос.
– Он живет в доме престарелых в окрестностях Филадельфии, в тщательно охраняемом доме престарелых. Кроме того, персоналу дали инструкции звонить детективу, если кто-то хотя бы приблизится к нему. А потом звонок будет передан людям вроде нашего знакомого в сапогах со стальными носками. Догадаешься, что случится, если ты туда явишься? А если я буду с тобой? Держу пари, это будет еще круче, чем сидеть в багажнике. Так что, нет. Можешь взяться за свое оружие и спросить у меня еще что-нибудь.
Я снова беру в руку свой самодельный нож, но совершено непроизвольно, вовсе не желая запугивать Малькольма. Хотя он выглядит уверенным, его взгляд слегка дергается, как тогда, когда мы прятались под кроватью. Он не недоверчив, он напуган.
– Подумай о…
– О, я уже подумал. Видишь ли, когда ты день за днем лежишь связанным в багажнике, заняться особо нечем. Насколько я понимаю, твоя мама собирается вернуться за тобой, как только решит, что это безопасно. Пока я держусь рядом с тобой, я смогу сразу же заметить ее появление, позвонить куда надо, получить свои деньги, перевести свою бабушку в больницу получше и забыть, что кто-то из вас вообще существовал. Вот мой план. Твой план… – Он поднимает брови так сильно, что они почти касаются линии волос. – Любой план, для которого потребуется добровольно приближаться к людям вроде того охотника за головами, может идти к черту.
– Но в этом-то все и дело, – отвечаю я. – Безопасно уже не станет. Я никогда не буду в безопасности рядом с ней, если за ней охотятся. Она это знает. Вот почему она ушла, вот почему она не возвращается.
Мой голос становится глухим и блеклым, когда меня саму пронизывает истинность этих слов. День за днем я мучила себя размышлениями о возможных версиях, в которых маме причиняли боль, на нее нападали, в которых она хотела вернуться ко мне, но не могла. Правда, в каком-то смысле хуже.
Она никогда и не собиралась мне звонить.
Она никогда и не собиралась возвращаться.
Пока ее разыскивают за убийство Дерека Эббота, ей придется убегать даже от меня.
– Тогда к черту все это, – выпаливает Малькольм. – Мне жаль, что твоя жизнь так сложилась, и все такое, но я не стану в это лезть. Можешь делать, что хочешь, Кэйтелин Рид, или Яблонски, или кто ты там, но я не собираюсь умирать за сотню тысяч. Хватит с меня!
Я хватаю его за запястье как раз в тот момент, когда он уже начинает отворачиваться. Я в панике от мысли, что могу упустить этот последний шанс, этот единственный шанс найти маму. Потому что я должна ее найти – теперь, когда я уверена, что она сама не собирается искать меня. Я крепче сжимаю пальцы и говорю, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо:
– Уже слишком поздно.
Он смотрит на мою руку, затем – мне в лицо и произносит низким, спокойным голосом:
– Отпусти меня, или я тебя заставлю.
Одно только выражение его лица заставило бы меня отшатнуться, если бы на кону не была жизнь моей матери. Я стискиваю пальцы еще сильнее. Не знаю, почему так происходит, но когда я вижу, как он напуган, мой собственный страх отступает.
Бросив нож на землю, я вытираю липкие руки о штаны.
– Тебя зовут Малькольм Пайк. Ты второкурсник Пенсильванского университета, ты любишь свою бабушку, ты ездишь на темно-синей «Хонде Аккорд», и, судя по корешкам от билетов, валяющихся в твоей машине, ты настоящий фанат какой-то группы под названием «Хохочущая подлива».
Не глядя на него, я наблюдаю за тем, как мои пальцы вцепляются в порванную ткань джинсов.
– Единственное, что я знаю о тебе кроме этого, – то, что ты, по сути, покончил с моей жизнью одним нажатием на клавишу. Может, ты и правда не виноват, а может, ты хороший лжец и точно знаешь, что ждет маму и меня. Не важно, мне все равно.
Усилием воли я распрямляю пальцы и смотрю на него. Выражение его лица не меняется, но я продолжаю гнуть свою линию.
– Тот человек, который избил и связал тебя, – что случится, когда он откроет багажник и обнаружит, что ты пропал? – Рука Малькольма, которую я сжимаю, дергается. – Забудет ли он об этом, дав тебе вернуться к прежней жизни? Сможешь ли ты оправдаться, когда он выломает твою дверь? Поверит ли он, что я по чистой случайности сбежала одновременно с тобой? – Я перевожу взгляд на его пострадавший бок. – А может, ему придется сломать еще несколько ребер, пока ты не догадаешься объяснить, что я держала тебя в заложниках? Вот. – Я ногой подталкиваю нож к нему. – Можешь оставить себе, чтобы история была поубедительней. Возможно, он даже согласится поделиться наградой, если вы снова отыщете мою маму.
Я чувствую, как где-то во лбу нарастает давление. Мне самой отвратительно, что приходится изо всех сил сжимать его запястье. Мне отвратителен собственный страх, что этого окажется недостаточно, и тогда он сбежит и оставит меня в полном одиночестве. Но он мне нужен, и если злость и страх могут заставить его остаться, так тому и быть.
– Прямо сейчас мы оба убегаем от одного и того же человека. И если ты хочешь, чтобы я хотя бы стала рассматривать версию, что моя мама виновна в смерти Дерека, то мне нужно, чтобы ты помог мне встретиться с дедушкой. Я нужна тебе, чтобы добраться до моей мамы и получить награду. Ты сам сказал, что на этот раз ты нашел ее только благодаря мне. Если это так, ты нужен мне так же сильно, как я тебе. И не отрицай. Ты можешь утверждать, что не хотел так поступать, но ответственность по-прежнему на тебе. Ты в этом замешан. И тебе от этого не убежать. Можешь быть трусом сколько угодно, но после того, как я поговорю с дедушкой.
Не сводя с меня глаз, он зло и насмешливо произносит что-то себе под нос.
Но больше не пытается уйти.
Кража
Ладно.
Я знаю, что мне нужно сделать. Найти своего дедушку и узнать, почему он так уверен, что мама невиновна.
У меня есть Малькольм, который не только точно знает, где он находится, но и сумеет пробраться мимо системы безопасности.
Это уже что-то. А прямо сейчас отправная точка, направление, в котором можно двигаться, – это все, что мне нужно. Я устала убегать от неизвестности.
Но как только Малькольм перестает пытаться уйти, с моим планом появляются новые проблемы.
Малькольм буквально не может идти. По крайней мере, идти быстро, и уж точно он не уйдет далеко. Кроме того, идти пешком к моему дедушке – который живет в Челтенхеме, Пенсильвания, – явно не вариант. Я не знаю, куда мама отвезла нас, но мы явно в ночи езды от дома.
– Коламбус, Огайо, – отвечает Малькольм, когда я спрашиваю.
Ладно.
Могло быть и хуже. Может, мы и оказались в двух штатах от нашего дома в Бриджтоне, Нью-Джерси, но всего в одном от моего дедушки.
И если мама могла проехать такое расстояние за одну ночь, то и я смогу.
Мне просто нужна машина.
* * *
Машины у меня нет. И у Малькольма тоже нет. Или есть, но не здесь и не сейчас. И у меня недостаточно денег. Мама оставила мне все деньги, что у нее были. У меня долларов двадцать, а у Малькольма нет даже тех пятидесяти, которые он упоминал в разговоре с менеджером, – о чем он почти радостно извещает меня, когда я спрашиваю.
У Эйдена есть потрепанный «Додж Рам», пикап, который, наверное, смог бы проехать прямо по лесу, который простирается у нас за спиной, снося все, что попадается на пути. Прямо сейчас Эйден думает, что я бросила его, игнорирую его, но он все равно ответит, если я позвоню. И он приедет. Даже если я скажу ему, что это опасно, он попытается помочь.
Потому что он хороший человек. И он беспокоится обо мне. Или беспокоился раньше. Может, сейчас он меня слегка ненавидит, но он все равно придет, если я попрошу о помощи.
И я слишком сильно за него переживаю, чтобы даже рассматривать этот вариант.
Мама думала, что спрятала меня в безопасном месте, в мотеле, но они нашли меня. Если эти люди нашли наш дом, они смогут найти и наших друзей. Пусть лучше друзья меня ненавидят, чем пострадают из-за меня.
– Нам просто нужно что-то заложить, – сказала я, потому что у меня всплыло смутное воспоминание о том, как мы проезжали мимо комиссионного магазина на пути сюда.
– Ага, и что именно? Мое окровавленное худи или твои драные джинсы?
– У тебя ничего нет?
Он поднимает бровь.
– Ты что, проглядела мои бриллианты, когда вчера меня обыскивала? У меня всегда есть немного с собой.
Он принимается хлопать по карманам, демонстративно нахмурившись.
У меня нет на это сил. Конечно, у него с собой нет ничего ценного. Ему заткнули рот, его связали, а потом он провел в багажнике столько же дней, сколько я проторчала в комнате мотеля.
– А как насчет этого? – Малькольм кивает на цепочку у меня на шее и на висящее на ней кольцо, спрятанное под рубашкой, в которое я непроизвольно вцепляюсь. Я крепче сжимаю пальцы.
– Нет.
– Что это?
– Это кольцо, с которым папа сделал предложение маме, и оно все равно поддельное, так что… – Возможно, оно поддельное в том смысле, что это просто бижутерия, но для меня оно дороже любого бриллианта.
– У меня не было времени искать информацию о нем, но ты говоришь, он умер? Есть какая-то вероятность, что твоя мама соврала и об этом?
Я качаю головой. Я была на похоронах. Они были скромные, на них пришло всего четверо, но я помню, как мне пришлось надеть колючие колготки, помню, что мама не плакала, пока мы не вернулись домой – я увидела, как она плачет, сидя на полу в кухне, над кольцом, которое я теперь сжимала в руках. Тогда мы плакали вместе.
Яркие воспоминания обрушились на меня, высасывая остатки энергии.
– Думаешь, эта часть сложная? Подожди, пока мы не проберемся в здание, где, гарантирую, уже все стены оклеены твоими портретами, – произносит Малькольм.
Каждая часть сложная. Каждая. Часть. Я на грани окончательного физического и нервного срыва. Страх – единственное, что движет моим телом, и мое сознание готово отпустить контроль. Я уже думаю о том, как легко было бы просто опуститься на землю, обхватить колени и вырубиться.