Девушка из песни

Я улыбнулась.

– Биби со всеми дружит.

Бабушке Шайло перевалило за восемьдесят, и она почти совсем ослепла, но состоит практически во всех городских и социальных клубах.

– Биби сказала, что этот детектив предупреждал ее насчет офицера Дауда. Последнее время у него возникали некоторые проблемы с дисциплиной.

– Эвелин сказала, что этот Ронан похож на преступника. Правда, ее там не было…

– Тогда ему лучше не подставлять свою задницу, – сказала Шайло, глядя вперед. – Если он сломал Фрэнки нос, то его отец будет жаждать крови.

С минуту я молчала, а потом снова наклонилась к Шайло.

– Миллер рассказывал тебе, что у его мамы появился новый приятель?

– Нет. В последнее время он очень замкнутый. Почему спрашиваешь?

– Думаю, что это плохой человек. Миллер мне почти ничего не рассказал и не верю, что расскажет. Очевидно…

– Что?

Но я не могла этого сказать. От одной мысли о том, что между мной и Миллером что-то не так, меня затошнило. Слишком остро я ощущала, что вокруг меня все рушится.

Я улыбнулась.

– Ничего.



После школы я поехала на своем белом «Рав-4» в медицинский центр Калифорнийского университета. Я припарковалась, и пока шла по первому этажу, здоровалась с администраторами и медсестрами. Успела с ними подружиться за время летнего трехнедельного волонтерского тренинга по уходу за пациентами.

Директор жестом пригласила меня в свой кабинет. Доктору Элис Джонсон было за пятьдесят, хотя она выглядела моложе своих лет. Гладкие черные волосы были аккуратно подстрижены в элегантный асимметричный боб, а красная помада на губах оттеняла теплый цвет ее смуглой кожи. Элис мне улыбнулась.

– Вайолет. Как твои дела? Готова?

– Думаю, что да. Надеюсь на это. А еще я надеялась на работу с Миллером Стрэттоном.

– Я знаю, но решила приставить тебя к Нэнси Уитмор, потому что из всех наших волонтеров ты мне кажешься самой квалифицированной. И самой сострадательной. Но если такая реальность для тебя слишком сурова, говори, не стесняйся.

Я сделала глубокий вдох.

– Она умирает?

Доктор Джонсон кивнула.

– Боюсь, что так. Онколог дает ей в лучшем случае полгода. Нэнси – прелестная леди. Такая же позитивная, как и ты. С оптимизмом вам будет проще. – Она изучающе меня разглядывала. – Ты уже выбрала, в какой области медицины хотела бы специализироваться? Общая хирургия, верно?

В ее словах прозвучала нотка сомнения.

– Думаете, я для этого не подхожу?

– Я думаю, из тебя бы вышел отличный хирург. За время тренинга ты показала блестящие способности. Но уверена ли ты, что именно в хирургии сможешь раскрыть свои лучшие стороны? По своей сути врачи – это люди, которых учат заботиться о других людях. А твоя личность определяет выбор, как именно ты собираешься о них заботиться. Так что важно не усердие в учебе, а то, какая специальность позволит полнее раскрыть твой дар. Ты понимаешь, о чем я?

Я слабо улыбнулась.

– Хотите сказать, что я слишком добрая, чтобы орудовать скальпелем?

– Я хочу сказать, что усердно учиться и овладеть профессией врача – только половина уравнения. Вот почему я выбрала тебя для Нэнси Уитмор. Я хочу, чтобы ты испытала на себе человеческую сторону нашей профессии, прежде чем определишься со своей специальностью. Твоя мягкосердечность и стала причиной, почему это задание я могу доверить лишь тебе.

– Хорошо, – ответила я, воодушевленная ее верой в меня. – Спасибо.

Доктор Джонсон вкратце изложила мне мои обязанности и вручила перечень того, что нравилось миссис Уитмор: чай «Эрл Грей», вязание, классическая литература, «Хот Покетс»[7]…

Я оторвала взгляд от списка.

– «Хот Покетс»?

Доктор Джонсон с усмешкой пожала плечами.

– У нас у всех есть свои грешки. Я могу увлечься и съесть целую упаковку конфет «Смартис».

Я ухмыльнулась.


– Аналогично. «Смартис» – это вещь. Спасибо, доктор Джонсон.

– Удачи.

Я покинула Медицинский центр и поехала через Санта-Круз мимо маленьких магазинчиков, кафе и зелени. Мой родной город располагался посреди леса, на побережье океана, и упирался в горный хребет. В моих глазах это было самое красивое место на земле.

Уитморы жили недалеко от моего района на Куорри-Лейн. Я свернула на подъездную дорожку к дому, который был меньше, но новее моего. Двухэтажный, с гаражом на две машины и еще одним гаражом, который, судя по виду, пристроили позже. Дверь была открыта, и повсюду валялись различные детали автомобиля и его остов. Я предположила, что мистер Уитмор любил поработать не только в автомастерской, но и дома.

«Шевроле Сильверадо» Ривера нигде не было видно.

Я позвонила во входную дверь. Внутри раздалась трель, и через несколько мгновений меня встретила темноволосая женщина примерно маминого возраста. Она широко распахнула дверь и лучезарно улыбнулась.

– Вы из больницы?

Я кивнула.

– Вайолет Макнамара. А вы?..

– Дэзия Хорвет, – представилась она, оглядывая меня с ног до головы. – Лучшая подруга Нэнси. Только взгляните! Глазки как у лани. Милое личико. Спасибо, что пришли. Входите, входите.

Я последовала за Дэзией в дом. Женщина со слабым акцентом, который я не могла определить, болтала об одной из медсестер, которую она не любила, о том, какая прекрасная стоит погода, как Нэнси любит чай, но не может пить его слишком горячим.

Я слушала и оглядывалась. Вдоль лестницы наверх висели фотографии Ривера. Вот он совсем малыш, а вот уже чуть постарше, играет в детский футбол, и его практически не видно под снаряжением. Семейные фотографии, по одной на каждый год: мистер Уитмор, крупный, темноволосый, широко улыбающийся. Ривер, как юная версия своего отца. Сестра Амелия, младше Ривера на три года. На одной фотографии она маленькая и беззубо улыбается, а на другой уже красивый подросток. И Нэнси…

У меня сдавило горло. Яркая, жизнерадостная. Голубые глаза, темно-русые волосы и счастливая улыбка.

У входа в хозяйскую спальню я глубоко вздохнула.

Дэзия постучала в дверь.

– Ты одета? – Она подмигнула и пропустила меня внутрь.

Лежавшая в постели Нэнси совсем не походила на женщину с фотографий. Эта женщина была худой, хрупкой и с шарфом на голове. Никаких бровей и ресниц, но глаза…

Они все такие же. В них вся жизнь.

– Привет, Вайолет, – сказала Нэнси. – Так рада тебя видеть.

– Я тоже, – ответила я, сдерживая слезы. Не из жалости, а из-за внезапного, странного желания заботиться об этой женщине в последние, священные минуты ее жизни. Но я взяла себя в руки, твердо решив не расклеиваться в первый же день, в первую минуту моей работы.

– Ты знаешь моего сына, Ривера?

– Да. Не очень близко, но… да.

– Он хорошо о тебе отзывается.

– Правда? – Я понизила голос. – То есть… это мило. Я тоже о нем высокого мнения.

«О боже, пристрелите меня».

Но Нэнси оказалась достаточно любезна и не заметила, как я покраснела до корней волос.

– Он сейчас так занят футбольными тренировками и игрой. Я его почти не вижу.

Комнату, словно туманом, окутало печалью.

Дэзия поправила подруге одеяло и похлопала ее по ноге.

– Он популярный парень. Только и всего. Дела, дела, дела. Разве я не права, Вайолет?

– Так и есть. Его все любят.

Нэнси ласково улыбнулась. Устало.

– Спасибо за эти слова. Боюсь, сегодня тебе и делать почти нечего. Дэзия приехала на несколько дней и носится со мной, как наседка.

– Я украла твою работу, да? – Дэзия плюхнулась в кресло рядом с кроватью и взяла вязание. Нэнси вязала шарф в синих и фиолетовых тонах.

– Ничего страшного. Я найду себе занятие. Принести вам что-нибудь? Чашечку чая?

– Было бы чудесно.

– Дэзия?

– Неси две. Ты просто персик.