Девочка в красном пальто

Мужчина возвращается.

– Все в порядке, можем идти, только очень тихо, – говорит он.

Мы идем за медбратом по длинным освещенным коридорам. По обе стороны – комнаты, в которых спят люди.

– Мы здесь зачем, исцелять? – шепотом спрашиваю у дедушки. – Так тут слишком много больных.

– Не волнуйся. Нам нужен один, – отвечает он.

Наконец, мы останавливаемся и входим в комнату. Приборы гудят, как насекомые, они дышат вместо старика, который лежит на кровати.

– О нет. Нет. Только не этот человек, – говорю я еле слышно.

Медбрат стоит у двери.

– У нас мало времени, – говорит он через плечо.

Дедушка вынимает Библию из большого кармана своего пальто и начинает читать. Монро улыбается мне.

– Я не могу, – протестую я.

Они не слышат меня. Дедушка завершает чтение и говорит:

– Давай, дитя мое, возлагай руки.

– Я не могу, – уже громче говорю я.

– Почему, дитя мое? У нас нет времени на капризы. Мы должны управиться по-быстрому.

Над кроватью висит черное облако, ворочается, переваливается с боку на бок – медленно, грозно, тяжело. Монро и дедушка его не видят.

– Он мне не нравится. Я думаю… я думаю, он совершил много зла.

– Что такое ты говоришь, дитя? – Монро начинает сердиться. – Мистер Петерс – истинный христианин, добрый и верующий слуга Божий.

Мой мозг работает очень быстро и подсказывает мне: «Они не могут заставить тебя, Кармел, потому что без тебя они вообще ничего не могут. Сила в твоих руках, а не в их», – я впервые отчетливо осознаю это. Как будто луч света падает на эту мысль, как на предмет, который всегда находился на своем месте, но у меня не было случая заметить его.

– Я не буду ничего делать. Я не хочу, чтобы он выздоравливал, – заявляю я, и они изумленно смотрят на меня.

– Слушай, девочка… – Монро подходит вплотную ко мне, но я снова вижу черное облако над кроватью, и живот у меня сводит судорога.

– Нет, – произношу я. – Я…

Я пытаюсь подобрать правильное слово.

– Я отказываюсь, – говорю я и задерживаю дыхание. До сих пор я никогда не отказывалась.

Монро расстегивает свой пиджак и запускает руку под мышку. У меня мелькает мысль: может, он прячет там пистолет? Я застываю на месте, но Монро только говорит дедушке:

– Повлияйте же на нее, Деннис. Чего вы ждете?

Однако дедушка не успевает повлиять на меня, потому что за дверью слышится крик, и медсестра в маленькой белой шапочке отталкивает медбрата в синей пижаме:

– Какого черта здесь происходит?..

Монро поднимает руки и делает успокаивающий жест:

– Все хорошо. Наш христианский долг – помочь ближнему, мы исполняем…

Но она не дает ему договорить:

– Я получила строжайшее указание от членов семьи – никаких гостей вроде вас. Немедленно убирайтесь! Убирайтесь прочь со своими фокусами-покусами, благословениями и проклятиями! Еще минута – и я вызову полицию.

На ее щеках пылают два красных пятна, прядка волос выбилась из-под шапочки и падает на глаза.

– И еще ребенка втянули. Как не стыдно! Посреди ночи. Она в школу-то хоть ходит? Как ее зовут?

– Меня зовут Кармел, – отвечаю я как можно быстрей. – Меня зовут Кармел!

Я хочу, чтобы люди это узнали и запомнили.

– Хорошо, мы уйдем, – говорит дедушка. – Но на вашу совесть ляжет тяжкий грех: вы отказали этому человеку во спасении и отвергли исцеляющий дар, исходящий от Господа нашего.


– Ничего, я переживу это.

Нахмурившись и скрестив руки на груди, медсестра смотрит, как мы идем по коридору. Мимо меня проплывают комнаты со спящими людьми, похожие на ульи; я видела однажды улей на картинке в школе. Я гляжу на спины дедушки и Монро и думаю, что я совершаю ужасную ошибку, следуя за ними, что мне надо было бы повернуть обратно и побежать к той медсестре. Как было бы хорошо и спокойно – носить белую шапочку и белый халат и своими руками помогать людям в таком месте, как это, и самой принимать решения. Но дедушка в эту самую секунду оборачивается и говорит:

– Чего ты там плетешься? Пошевеливайся.



Мы заезжаем в закусочную, хоть уже и глубокая ночь. Мне покупают колу. Мужчины помешивают свой кофе и рассуждают о том, какое чудовище эта медсестра. Она напомнила мне маму – у мамы были такие же каштановые волосы, и она так же вспыхивала, когда считала, что кто-то поступает неправильно. Поэтому мне совсем не нравится, когда они говорят, что медсестра заслужила того, чтобы гореть в адском огне.

– Вот ведь твою чертову мать, – говорит пастор Монро. Он смотрит на меня, когда произносит эти слова, так что я не думаю, что они относятся к медсестре.

Дедушка поперхнулся и пролил горячий кофе себе на пальцы, когда услышал, как пастор сказал нечто грубое. Вот уж чего дедушка точно никогда не делает – он не ругается плохими словами и не чертыхается и терпеть не может, когда это делают другие. Он встает со своего места рядом со мной и идет к прилавку за салфетками, а мы с пастором Монро остаемся за столиком вдвоем и смотрим друг на друга, нас разделяет только шейкер с сахаром.

– С каких это пор ты так обнаглела? Тебя нужно посадить на короткий поводок, чтобы слушалась старших. Целительство, конечно, Божий дар, но он требует порядка и подчинения. Твое дело слушаться, а не решать, кого лечить, кого нет.

– Кого угодно, только не мистера Петерса, – бурчу я себе под нос, но он слышит.

– Твой старик позволяет тебе огрызаться?

Я молчу, только моргаю.

– Мёрси, я спрашиваю – твой старик позволяет тебе так разговаривать?

Кола, которую я выпила, подкатывает обратно к горлу и пузырьками выскакивает в рот, потому что пастор Монро наклоняется вперед, его пиджак оттопыривается, и я действительно вижу у него под мышкой пистолет. Дедушка возвращается и с тревогой смотрит на нас:

– Что случилось?

Монро откидывается назад на спинку стула, и я думаю – может, мне почудился этот пистолет под мышкой, хотя до сих пор стоит перед глазами его металлический блеск.

– Ничего, друг мой.

Дедушка садится, и они снова заводят разговор, но я едва слышу их голоса, потому что пустой стул рядом с Монро больше не пустует. Что-то темное ворочается на нем, лениво, тяжело.

Я сосу свою соломинку, и кола опять подкатывает к горлу, громыхая по пути, как поезд.

– Вот ведь твою чертову мать, – повторяет Монро. Он отхлебывает кофе и вытирает губы тыльной стороной ладони так, будто разрывает лицо.

Дедушка говорит:

– Ну не надо так. Не надо…

Глаза у меня начинают слипаться. Темное облако поднимается выше, зависает над головой Монро. Надувается, как шар, становится больше. Оно никуда не спешит. Я уверена, хоть и не вижу, что где-то там у него есть глаз, который вращается в разные стороны, неторопливо ощупывает все кругом, как луч прожектора. Это то самое облако, из больницы.

– Нельзя допускать безбожников в больницы, Деннис. Безбожники должны работать там, где им самое место, – в барах и казино.

– Мне нужно в туалет, – говорю я и слышу свой голос издалека, словно из соседней комнаты.

– Ступай, – произносит дедушка. Он откинулся на спинку красного стула и вытирает лицо платком.

Ноги у меня тяжелые, как будто к ним привязаны железные гири. На полпути я застываю. Я не знаю, куда идти – вперед или назад. Сзади у меня появилось другое лицо – лицо Мёрси, оно как будто приклеено к моей макушке, и она хочет идти в противоположную сторону, поэтому мы не двигаемся.

Я заставляю себя поднять ногу и сделать шаг в ту сторону, куда хочу я, и это так трудно, что мое лицо покрывается потом. Так, шаг за шагом, я добираюсь до туалета, закрываю за собой – за нами – дверь. Пластик на стене вокруг зеркала и на раковине блестит, словно покрыт бриллиантовыми каплями. Темно, горит только лампочка над зеркалом, которая освещает мое лицо. Бледное маленькое личико. Огромные глаза, как два булыжника. Рот – который так много может рассказать, но всегда молчит. Кармел исчезла. Я поворачиваюсь боком – нет, на макушке ее тоже нет, там только волосы. Из зеркала на меня смотрит Мёрси, это ее лицо. А там, в зале, темное облако караулит нас и ищет меня своим глазом-прожектором.

Оно хочет меня проглотить. Дедушка и пастор Монро тоже хотят. Они мечтают, чтобы Кармел превратилась в Мёрси. Чтобы две девочки стали одной.

– Прости, – заявляю я девочке в зеркале. – Но я хочу, чтобы Кармел вернулась сию же секунду.

Я начинаю говорить, и говорю очень горячо. Я должна успеть высказать все, пока не забыла:

– Ты вот что должна запомнить. Меня зовут Кармел Саммер Уэйкфорд. Я жила в Норфолке, это в Англии. Мою маму зовут Бет, моего папу зовут Пол. У него есть подруга, ее зовут Люси. Под окном нашего дома растет дерево, а возле задней двери живет паук в паутине. Умами была стеклянная кошка, она сидела на столике у кровати. А на стене висела картинка со словами: «В гостях хорошо, а дома лучше». Занавески на первом этаже нашего дома были оранжевые. Имя моей учительницы – миссис Бакфест. Однажды мы с папой плавали на лодке. Меня зовут Кармел. Меня зовут Кармел Саммер Уэйкфорд.

Я замолкаю и оглядываюсь.

Я Кармел. Я тут одна, больше никого нет.





42