Девочка в красном пальто

Тук, тук, тук, тук. Дороти улыбается, как будто съела что-то сладкое и очень вкусное.

– Ну да. Может быть…

На его лице нет ни тени улыбки.

– Кармел возложила на нее руки, и вот она абсолютно здорова.

Краешком глаза я смотрю на свои руки, они лежат поверх вязаного покрывала, розовые такие, повернуты ладошками вверх. Пальцы дрожат, как будто через них пропускают ток. Возможно ли это? Дедушка считает, что да, он опускается на колени и начинает молиться.

Дороти вскрикивает, апельсиновый сок пролился ей на щеку.

– Ах, Деннис. Правда ли, нет ли, но теперь я вижу. Как же, ты же такой умный, мудрейший человек – мы же теперь сделаем состояние.

Но он не слышит ее. Он погрузился в молитву.

– Так кто у нас будет учительницей? – спрашивает Силвер, она сидит на краешке моей кровати.

– Давайте по очереди. Для начала ты, – отвечаю я.

– М-м-м. А я думала, что это будешь… – Она тычет пальцем в меня. – Ты!

– Да? Ну ладно. – Я морщу лоб. Нужно же придумать, чему я буду их учить.

Мы обустраиваем фургон так, чтобы он как можно больше походил на классную комнату. Мне приходит мысль разложить книги, но никаких книг не обнаруживается, кроме дедушкиных Библий и сборников молитв. А их трогать запрещено, поэтому мой план отпадает. Вместо этого мы берем альбом для рисования, вырываем свои рисунки и приклеиваем их липкой лентой на стены фургона. Получается очень даже красиво. Дороти ушла в магазин. Ни с кем не попрощалась, кроме дедушки. Он сказал нам, что магазин в пяти милях отсюда и она просто ненормальная. Он бы прекрасно ее отвез, но она привыкла бродить пешком по белу свету. Ей нравится.

Двойняшки страшно возбуждены – как будто готовится что-то невероятное. Не хочется их разочаровать. Соображаю изо всех сил, чему их можно научить. Вспоминаю, вспоминаю. Ага, вот. Миссис Бакфест рассказывала нам про Тюдоров.

– Итак, у нас будет урок истории. Про короля. – Я смотрю на дедушку. Он сидит на расстоянии примерно мили на складном стульчике.

– Как его зовут? – спрашивает Силвер.

– Генрих. Король Генрих Английский.

– А он был добрый король? – Мелоди быстрыми движениями поглаживает вязаное покрывало на кровати. Полоса у нее на лице стала бледно-розовая.

– Нет. Он был очень-очень злой.

Они дружно вздыхают: «Ооо!»

– У него была рыжая борода. И он любил пировать. Он ел очень-очень много и ужасно растолстел.

– Из-за этого он стал такой злой? – спрашивает Силвер.

– Нет, не из-за этого, а из-за жен. У него было шесть жен…

– Этого не может быть! – кричит Силвер. – Как у человека может быть шесть жен?

– Это же не одновременно.

– Все равно не может быть!

– Послушай, а ваш папа? Я имею в виду того, который был до дедушки.

– Да, но он исчез. Не умер. Просто исчез, – говорит Силвер.

– Ну вот, видишь…

– Мама говорит, он был ленивой мексиканской свиньей. Напивался до смерти, а потом бил посуду на кухне, мы слышали. Поэтому мама собрала нас и сбежала однажды ночью. Она говорила, что хочет получить развод. Еще она говорила, что Америка – страна, где текут реки млека и меда, и если ты не дурак, то денежки сами приплывут к тебе. А потом она повстречала дедушку.

Я думаю о старинных одеждах, которые развеваются у меня в голове, и не вникаю в ее слова.

– Ну вот, ты сама говоришь, что можно получить развод. Но Генрих Английский, он не всегда получал развод.

– Не всегда? – Рука Мелоди гладит покрывало с удвоенной скоростью.

– Не всегда. Некоторых жен – некоторых – он убивал.

– Ты сама это все придумала? – спрашивает Силвер с надеждой, что все-таки я не сама.

– Нет, конечно. – Я замолкаю.

В следующей четверти мы собирались с классом на экскурсию в один из замков короля Генриха, который называется Хэмптон-Корт. Мы с Сарой очень ждали этой поездки, потому что там есть лабиринт и я ей рассказала про него. Может, как раз сейчас они гуляют по Хэмптон-Корту. На минуту мне кажется, что я вернулась в Англию и мы с Сарой идем по лабиринту, я вспоминаю, как он выглядит, прямо вижу его перед собой. Я моргаю, и все исчезает, передо мной сидят Силвер с Мелоди, смотрят на меня, ждут.


– Как-никак нам об этом рассказывала миссис Бакфест, так что все это чистая правда. Одной жене отрубили голову топором. А другой жене отсекли голову мечом.

Дороти просовывает голову в дверь, и мы подскакиваем от неожиданности. У нее за плечами оранжевый рюкзак.

– Чем вы тут, детишки, занимаетесь?

– У нас школа.

– Это хорошо, не шумите, и слава богу.

Она направляется к дедушке, и я слышу, как она говорит:

– Одиннадцать долларов и пятьдесят один цент, чтоб ты знал, – хотя он ее ни о чем не спрашивал.

Мы просим Дороти упаковать нам бутерброды, как будто для школы, и она соглашается. После похода настроение у нее заметно улучшилось. Мы помогаем ей делать бутерброды, кладем их в бумажные пакеты вместе с яблоком. Сок, правда, наливаем в чашки, тут нет сока в маленьких коробочках с соломинками, какие я брала с собой в школу. У нас начинается перемена для ланча. Мелоди звонит в колокольчик, который висит на шее у плюшевого медведя, потому что я сказала, что перед переменкой должен быть звонок. После ланча снова начинаются уроки.

– А сейчас переходим к творчеству на изученную тему. – Миссис Бакфест часто произносила эту фразу, но я вижу, что двойняшки меня не понимают, поэтому поясняю: – Нарисуем картинки про то, что мы узнали.

– Ты очень хорошая учительница, Кармел, – улыбается Мелоди. – Хочешь быть учительницей, когда вырастешь?

– Не знаю. Может быть.

Одно время я думала об этом. Но миссис Бакфест очень внимательная и организованная, а мои мысли иногда уносят меня куда-то, и я даже не сразу понимаю, где нахожусь. Поэтому вряд ли из меня получится хорошая учительница. Вдруг такое на меня накатит, когда я буду учить детей, стоять у доски, прямо на глазах у всех.

Мы вырываем из альбома по листу. Я рисую, как Генрих обгладывает куриную ножку. В бороде у него застряли крошки еды. Я заглядываю в листочек Мелоди и вижу, что она нарисовала королеву с отрубленной головой и топор. Все вокруг залито кровью.

Сегодня мы упаковываем вещи и опять переезжаем на новое место. Я смотрю на реку и тихо прощаюсь с мамой, чтобы никто не слышал. Мне так грустно уезжать – как будто я оставляю ее одну в этой реке.

– До свидания, – шепчу я. – Я люблю тебя.

Двойняшки зовут из фургона:

– Эй, Кармел! Иди скорее, давай снова устроим школу.

Когда я вхожу в фургон, они уже сидят и ждут. Им нравится играть в школу.

– Мы уезжаем? А где дедушка с Дороти?

– Они пошли в лес, погулять, – говорит Силвер.

– Чтобы поругаться, – добавляет Мелоди.

– Ладно. Кто будет учительницей?

– Сегодня опять твоя очередь, – говорит Силвер.

Вообще-то выражение «по очереди» означает не это. Но я не возражаю. Ни капельки не возражаю. А чем еще здесь заниматься?

– А давайте рисовать королев с отрубленными головами, – предлагает Мелоди, ее рука скользит по покрывалу.

– М-м-м. Это мы уже рисовали. Может, сегодня займемся письмом? Вы знаете, что такое сочинение?

– Не очень… – отвечает Силвер.

Мы разрываем листы бумаги пополам, берем карандаши и затачиваем их, чтобы кончик стал острый-острый.

– Пусть каждая сочинит свою историю. Но нам нужна тема, – говорю я.

Я не уверена, что поступаю честно – ведь я даю такое задание, которое интересно мне самой, вряд ли учителя так делают, – но двойняшки не против. Держат карандаши наготове, ждут.

– Как вам такая тема: «Вся правда обо мне»? – Я снова копирую миссис Бакфест – это она давала нам такую тему. – В верхней части листа напишите свою фамилию и класс.

– А какой у нас класс?

– Ну, пусть будет 5 «Б».

Мы замолкаем, обдумываем, что написать. Я даже посасываю кончик карандаша, чтобы лучше думалось. Скоро, правда, я начинаю строчить, не отрывая руки от бумаги:

«Меня зовут Кармел. Мне восемь лет. Больше всего на свете я люблю читать. Я прочитала «Алису в Стране чудес» пять раз и очень хочу перечитать снова. Мое любимое животное – собака моей подруги Сары, ее зовут Шейла, она породы колли. Еще я люблю мелких животных вроде лис и летучих мышей».

Когда все дописали, я говорю:

– Теперь сдайте мне свои работы, я проверю их, а потом каждая прочитает свое сочинение вслух.

Двойняшки кладут свои сочинения рядом с моим на пол, и у меня глаза лезут на лоб. Я даже не знаю, что сказать. Почерк у них ужасный – как каракули пятилетнего ребенка. Но хорошие учителя никогда не обижают учеников. Только плохие учителя так поступают.