Девочка в красном пальто
Часть 2 из 55 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Кармел, это ты?
Я не отвечаю, хотя знаю, что это мама, – правда, ее голос звучит немного странно.
– Я знаю, что это ты. Я вижу твои красные колготки между деревьями.
Я не хочу отзываться и тихонечко перехожу в другое место. Начинает темнеть, но мне все равно уютно, как дома. Сейчас тут больше похоже на лес, чем на лабиринт. Верхушки деревьев вытянулись, стали выше, как будто деревья подросли в темноте. Кое-где мне встречаются какие-то белые цветы, однажды попалась веревка, которая висела на ветках. Может, ребенок вроде меня качался на ней. Она свисала прямо на дорожку, и я чуть не задела ее носом, а размочалившийся конец извивался и болтался на ветру, как червяк. Кругом пахнет густой зеленью, птицы поют в гуще деревьев.
Я решаю лечь под деревом, отдохнуть на мягкой коричневой земле, потому что устала и захотела спать. Земля пахнет, когда я прижимаюсь к ней, аромат ее темный и сладкий. Что-то щекочет мне лицо, и я думаю, что это прошлогодние листья, потому что поверхность этого мертвая и шершавая.
Голоса птиц напоминают не щебет, а болтовню, деревья шелестят под ветром. Я слышу, как мама зовет меня, но ее голос сливается со щебетом птиц и шелестом деревьев. Я знаю, что мне нужно отозваться, но молчу.
3
Я бежала по коридорам из тиса. Один походил на другой, и каждый раз, сделав поворот, я видела перед собой точно такой же бесконечный зеленый туннель. На бегу я кричала:
– Кармел, где ты?
Наконец, когда уже с трудом можно было различить предметы вокруг, я очутилась у выхода. Я разглядела большой серый дом на некотором расстоянии, входная дверь его напоминала рот, улыбающийся мне навстречу.
Через поляну шел, удаляясь, мужчина, который продал нам билет. Он двигался в сторону холма и уже отошел довольно далеко.
– Пожалуйста, вернитесь! – Казалось, этот резкий голос не принадлежит мне.
Он не услышал. Ветер подхватил мой крик и отнес в другую сторону. Только вороны ответили мне карканьем.
Я побежала за ним, не переставая кричать. Но он двигался очень быстро, и его фигура стремительно исчезала из виду с последними лучами солнца.
Наконец, он, похоже, услышал мои крики, остановился и обернулся. Я замахала руками над головой, и даже с большого расстояния, которое нас разделяло, было видно, как он напрягся, словно почуял опасность. Конечно, меня можно было принять за сумасшедшую, но в тот момент мне это не пришло в голову. Я подбежала к нему и, уперев руки в колени, пыталась отдышаться, а он ждал. Его лицо под старомодной тряпичной кепкой было очень серьезным.
– Моя дочь. Она потерялась. Я не могу ее найти, – смогла я произнести через минуту.
Он снял кепку и пригладил волосы.
– Которая в красных колготках?
– Да, да. Маленькая девочка в красных колготках.
Мы пошли к лабиринту. Он зажег фонарь и осветил нам дорогу.
– Так не бывает, чтобы человек вошел в лабиринт и не вышел из него, – рассудительно заметил он.
– Был сегодня еще кто-нибудь? – спросила я. Горло у меня перехватило, пока я ждала ответа.
– Нет, никого. Точнее, была утром одна пара. Но они ушли еще до вашего прихода.
– Точно? Вы уверены?
Он остановился и посмотрел на меня:
– Уверен. Не волнуйтесь, мы найдем ее. Я знаю этот лабиринт как свои пять пальцев.
Я испытала огромное облегчение от того, что рядом со мной находится человек, в голове у которого есть точный план этой ловушки.
Когда мы подошли к лабиринту, он потушил фонарь. Больше он не был нужен. Взошла большая луна и светила, как прожектор во время футбольного матча. Мы вошли под арку – такую форму образовали сплетенные деревья при входе. В лунном свете и листья, и красные ягоды казались черными.
– Напомните, как зовут девочку? Карен?
– Нет, Кармел. Кармел.
– Кармел. – Его голос стал глуше.
Мы быстро шли и звали ее по имени. Смотритель снова включил фонарь и посветил в заросли. Оттуда раздавались какие-то шорохи, однажды блеснули глаза кролика, который замер на мгновение, а потом дал стрекача. Нет спору – мой спутник обследовал лабиринт методично, следуя своему мысленному плану.
– По-моему, нужно вызвать полицию, – сказала я по прошествии минут двадцати. Меня вновь охватила паника.
– Возможно. Но мы уже почти добрались до центра.
Мы повернули еще раз – и тут увидели ее, за изгибом живой изгороди. Луч фонаря выхватил ее красные ноги, торчавшие из-под деревьев. Я протянула обе руки и вытащила ее. Ее тело было податливым и теплым, я сразу поняла, что она спит. Я положила ее на колени, баюкала и повторяла: «Спасибо вам. Спасибо вам. Спасибо». Мужчина с улыбкой смотрел на нас, а я улыбалась ему в ответ и крепко обнимала ее, родную и теплую.
Сколько раз за день я прошла этот лабиринт! И даже после того, как мы вернулись домой и легли под одеяла, мне приснилось, что я снова хожу по лабиринту. Описываю зигзаг за зигзагом, поворот за поворотом. Иногда кролик убегает прочь, а иногда замирает посреди дорожки и внимательно смотрит на меня, подергивая носом.
4
Мне нравится играть в саду одной, устраивать там обеды. Чуть пониже растет дерево – у него такие ветки, что если ободрать кору, то получается очень похоже на курятину, белую такую, разваренную. А еще можно сделать из веток ножи и вилки, и тогда я могу устроить настоящий обед. Правда, там за много лет нападало очень много старых листьев – черных таких, скользких, – но я отгребаю их в сторонку, расчищаю себе кусочек на траве.
Тут я совсем-совсем как в укрытии! Вокруг сада тянется каменная стена; чтобы выглянуть из-за нее, мне нужно встать на цыпочки. За стеной начинаются поля, а домов там совсем мало. Но дым из труб хорошо видно, даже из самых дальних. Вообще видно далеко вокруг, потому что Норфолк плоский, как блин, – так говорит мама.
Когда я играю, пролетают две большие белые птицы – они летят рядом. Одна чуточку впереди, как будто она главная. Шеи у них повернуты вправо, летят они очень низко, крыльями машут медленно, как будто им трудно удерживать себя в воздухе. Что с ними, интересно знать. Я карабкаюсь на стену, чтобы получше разглядеть их. Они пролетают прямо над моей головой, и я не могу удержаться от смеха, когда вижу, как трясутся их толстые пузики и смешно болтаются красные лапки, совсем ненужные, когда летишь.
Я поворачиваюсь и замечаю мамино лицо в окне. Она пытается отскочить в сторону, но уже поздно. Я успела заметить, что она следит за мной: на месте ли я, она так делает все время после лабиринта. Чуть погодя она выходит из задней двери в пальто как ни в чем не бывало, как будто я не видела, что она подглядывает. Она улыбается особенной улыбкой – так люди улыбаются, когда хотят задобрить тебя.
– Что такое, Кармел?
– Что такое, Кармел, что такое, Кармел. – Я передразниваю ее, но так, чтобы она не слышала. Мне становится стыдно, потому что улыбка у нее немного жалкая. И к тому же очень хочется рассказать ей про птиц.
– Это были гуси, – говорит она.
– Снежные гуси или те гуси, которых Элис готовит на Рождество?
– Все равно. Ты, наверное, видела семейную пару, гуся и гусыню. Гуси – верные спутники.
Я чего-то не понимаю, приходится переспросить:
– Как это – верные спутники?..
– Это значит, что, поженившись, они остаются вместе до самой смерти.
Ага, не то что вы с папой. Конечно, я не говорю это вслух, хотя она опять начинает злить меня – присаживается на корточки, делает вид, что играет с листиками-тарелками – потому что не хочет уходить в дом и оставлять меня одну. Она вертит в руках прутики, которые я положила вместо ножей и вилок, короче – устраивает полный беспорядок. Вот ее коричневый ботинок опустился на тарелку и раздавил ее – ну да, она же ничего не понимает, думает, что это просто лист.
Я вздыхаю, сажусь на колени и пытаюсь навести на столе хоть какой-то порядок. Тогда она говорит:
– Кармел, ты промочишь брюки.
Она гладит меня по голове, и ее рука кажется мне очень тяжелой, мне хочется, чтобы она убрала ее, но я молчу. Я просто аккуратно раскладываю кусочки курицы обратно по тарелкам и жду, когда же она уйдет.
Наконец-то она уходит. Но мне от этого не легче – я чувствую себя гадкой, ведь она, наверное, хотела как лучше, думала – вот, поиграю с дочерью. От этой мысли в животе становится тяжело и противно, словно я проглотила камень, и меня тошнит. После лабиринта я часто чувствую себя гадкой. На прошлой неделе мы ходили в «Макдоналдс». Я была сама не своя от радости, потому что мы взяли Сару. Ее мама чудесно пахнет, и их дом тоже, и еще ее мама носит самые потрясающие туфли с золотыми звездочками. Мы сидели в «Макдоналдсе», и мы с Сарой смеялись над какой-то чепухой, но мама была начеку и подслушивала. Ясное дело, она делала вид, что не слушает, но она смотрела на меня, не поворачивая головы, краем глаза, как шпион. И тут мне пришла в голову ужасно гадкая мысль, от которой макфлури, которое я только что съела, превратилось в камень. Я подумала – как хорошо, если бы мама Сары была моей мамой, а я была сестрой Сары, и мы бы жили в их теплом домике в городе, и, может, тогда бы я знала хоть немножко покоя.
Мы проводили Сару и возвращались к себе домой на автобусе, а я все еще чувствовала себя ужасно мерзко. Я думала – а может, она вовсе и не шпионила, может, я все это придумала, а на самом деле мне просто хотелось побыть вдвоем с Сарой, как будто мы уже взрослые, и я сказала:
– Я бы хотела купить тебе золотые туфли.
Мама повернулась, нежно улыбаясь:
– Отличная мысль, Кармел. Но куда я их буду носить? В «Теско»? – И она засмеялась. – Если честно, надо нам обеим купить золотые туфли и ходить в них за продуктами.
Я тоже расхохоталась, когда представила, как мы расхаживаем по супермаркету на шпильках, семеним за своими тележками. Я посмотрела на пол, туда, где стояли ее ноги. Она была в коричневых ботинках, которые носит так давно, что они обмялись по форме ее пальцев. Я вспомнила, что у нее большие ноги с крупными пальцами, представила, что она сидит в автобусе, втиснув их в крошечные золотые туфельки, которые носит мама Сары, и мне стало немного грустно. Я отвернулась и стала смотреть в окно, чтобы она не видела выражения моего лица.
5
История с лабиринтом понемногу забылась.
По субботам мы ходили за покупками. Однажды мы возвращались по аллее с мешками из «Теско» и увидели красный автомобиль Пола, припаркованный у ворот. Завидев нас, он вышел из машины, сложил руки на груди и стоял, улыбаясь Кармел. Она побежала к нему, он широко развел руки в стороны, и она бросилась ему на грудь.
– Папочка! – крикнула она.
– Моя девочка, – он тоже почти кричал. – Моя любимая девочка!
Он ни разу не повел глазом в мою сторону, но, в конце концов, я была этому даже рада. После его ухода я старалась держаться в форме, ради себя и ради Кармел – блузки в цветочек, насыщенные ягодные цвета или там солнечно-желтые. Немного помады на губах, недорогой, но жизнерадостной. То же самое с домом – на окна повесила ярко-оранжевые занавески, на стены – разнообразные девизы, такая попытка заполнить пустоту, которая образовалась после его ухода. Но, как назло, Пол застал меня именно тогда, когда я была совершенно к этому не готова – в этот день мы сломя голову бежали, чтобы не опоздать на автобус, и я на ходу стягивала нерасчесанные волосы в конский хвост. Кармел была дико рада ему, я не хотела портить этот момент, поэтому отперла входную дверь и ждала, когда они войдут и она повесит свое пальто.
Я не отвечаю, хотя знаю, что это мама, – правда, ее голос звучит немного странно.
– Я знаю, что это ты. Я вижу твои красные колготки между деревьями.
Я не хочу отзываться и тихонечко перехожу в другое место. Начинает темнеть, но мне все равно уютно, как дома. Сейчас тут больше похоже на лес, чем на лабиринт. Верхушки деревьев вытянулись, стали выше, как будто деревья подросли в темноте. Кое-где мне встречаются какие-то белые цветы, однажды попалась веревка, которая висела на ветках. Может, ребенок вроде меня качался на ней. Она свисала прямо на дорожку, и я чуть не задела ее носом, а размочалившийся конец извивался и болтался на ветру, как червяк. Кругом пахнет густой зеленью, птицы поют в гуще деревьев.
Я решаю лечь под деревом, отдохнуть на мягкой коричневой земле, потому что устала и захотела спать. Земля пахнет, когда я прижимаюсь к ней, аромат ее темный и сладкий. Что-то щекочет мне лицо, и я думаю, что это прошлогодние листья, потому что поверхность этого мертвая и шершавая.
Голоса птиц напоминают не щебет, а болтовню, деревья шелестят под ветром. Я слышу, как мама зовет меня, но ее голос сливается со щебетом птиц и шелестом деревьев. Я знаю, что мне нужно отозваться, но молчу.
3
Я бежала по коридорам из тиса. Один походил на другой, и каждый раз, сделав поворот, я видела перед собой точно такой же бесконечный зеленый туннель. На бегу я кричала:
– Кармел, где ты?
Наконец, когда уже с трудом можно было различить предметы вокруг, я очутилась у выхода. Я разглядела большой серый дом на некотором расстоянии, входная дверь его напоминала рот, улыбающийся мне навстречу.
Через поляну шел, удаляясь, мужчина, который продал нам билет. Он двигался в сторону холма и уже отошел довольно далеко.
– Пожалуйста, вернитесь! – Казалось, этот резкий голос не принадлежит мне.
Он не услышал. Ветер подхватил мой крик и отнес в другую сторону. Только вороны ответили мне карканьем.
Я побежала за ним, не переставая кричать. Но он двигался очень быстро, и его фигура стремительно исчезала из виду с последними лучами солнца.
Наконец, он, похоже, услышал мои крики, остановился и обернулся. Я замахала руками над головой, и даже с большого расстояния, которое нас разделяло, было видно, как он напрягся, словно почуял опасность. Конечно, меня можно было принять за сумасшедшую, но в тот момент мне это не пришло в голову. Я подбежала к нему и, уперев руки в колени, пыталась отдышаться, а он ждал. Его лицо под старомодной тряпичной кепкой было очень серьезным.
– Моя дочь. Она потерялась. Я не могу ее найти, – смогла я произнести через минуту.
Он снял кепку и пригладил волосы.
– Которая в красных колготках?
– Да, да. Маленькая девочка в красных колготках.
Мы пошли к лабиринту. Он зажег фонарь и осветил нам дорогу.
– Так не бывает, чтобы человек вошел в лабиринт и не вышел из него, – рассудительно заметил он.
– Был сегодня еще кто-нибудь? – спросила я. Горло у меня перехватило, пока я ждала ответа.
– Нет, никого. Точнее, была утром одна пара. Но они ушли еще до вашего прихода.
– Точно? Вы уверены?
Он остановился и посмотрел на меня:
– Уверен. Не волнуйтесь, мы найдем ее. Я знаю этот лабиринт как свои пять пальцев.
Я испытала огромное облегчение от того, что рядом со мной находится человек, в голове у которого есть точный план этой ловушки.
Когда мы подошли к лабиринту, он потушил фонарь. Больше он не был нужен. Взошла большая луна и светила, как прожектор во время футбольного матча. Мы вошли под арку – такую форму образовали сплетенные деревья при входе. В лунном свете и листья, и красные ягоды казались черными.
– Напомните, как зовут девочку? Карен?
– Нет, Кармел. Кармел.
– Кармел. – Его голос стал глуше.
Мы быстро шли и звали ее по имени. Смотритель снова включил фонарь и посветил в заросли. Оттуда раздавались какие-то шорохи, однажды блеснули глаза кролика, который замер на мгновение, а потом дал стрекача. Нет спору – мой спутник обследовал лабиринт методично, следуя своему мысленному плану.
– По-моему, нужно вызвать полицию, – сказала я по прошествии минут двадцати. Меня вновь охватила паника.
– Возможно. Но мы уже почти добрались до центра.
Мы повернули еще раз – и тут увидели ее, за изгибом живой изгороди. Луч фонаря выхватил ее красные ноги, торчавшие из-под деревьев. Я протянула обе руки и вытащила ее. Ее тело было податливым и теплым, я сразу поняла, что она спит. Я положила ее на колени, баюкала и повторяла: «Спасибо вам. Спасибо вам. Спасибо». Мужчина с улыбкой смотрел на нас, а я улыбалась ему в ответ и крепко обнимала ее, родную и теплую.
Сколько раз за день я прошла этот лабиринт! И даже после того, как мы вернулись домой и легли под одеяла, мне приснилось, что я снова хожу по лабиринту. Описываю зигзаг за зигзагом, поворот за поворотом. Иногда кролик убегает прочь, а иногда замирает посреди дорожки и внимательно смотрит на меня, подергивая носом.
4
Мне нравится играть в саду одной, устраивать там обеды. Чуть пониже растет дерево – у него такие ветки, что если ободрать кору, то получается очень похоже на курятину, белую такую, разваренную. А еще можно сделать из веток ножи и вилки, и тогда я могу устроить настоящий обед. Правда, там за много лет нападало очень много старых листьев – черных таких, скользких, – но я отгребаю их в сторонку, расчищаю себе кусочек на траве.
Тут я совсем-совсем как в укрытии! Вокруг сада тянется каменная стена; чтобы выглянуть из-за нее, мне нужно встать на цыпочки. За стеной начинаются поля, а домов там совсем мало. Но дым из труб хорошо видно, даже из самых дальних. Вообще видно далеко вокруг, потому что Норфолк плоский, как блин, – так говорит мама.
Когда я играю, пролетают две большие белые птицы – они летят рядом. Одна чуточку впереди, как будто она главная. Шеи у них повернуты вправо, летят они очень низко, крыльями машут медленно, как будто им трудно удерживать себя в воздухе. Что с ними, интересно знать. Я карабкаюсь на стену, чтобы получше разглядеть их. Они пролетают прямо над моей головой, и я не могу удержаться от смеха, когда вижу, как трясутся их толстые пузики и смешно болтаются красные лапки, совсем ненужные, когда летишь.
Я поворачиваюсь и замечаю мамино лицо в окне. Она пытается отскочить в сторону, но уже поздно. Я успела заметить, что она следит за мной: на месте ли я, она так делает все время после лабиринта. Чуть погодя она выходит из задней двери в пальто как ни в чем не бывало, как будто я не видела, что она подглядывает. Она улыбается особенной улыбкой – так люди улыбаются, когда хотят задобрить тебя.
– Что такое, Кармел?
– Что такое, Кармел, что такое, Кармел. – Я передразниваю ее, но так, чтобы она не слышала. Мне становится стыдно, потому что улыбка у нее немного жалкая. И к тому же очень хочется рассказать ей про птиц.
– Это были гуси, – говорит она.
– Снежные гуси или те гуси, которых Элис готовит на Рождество?
– Все равно. Ты, наверное, видела семейную пару, гуся и гусыню. Гуси – верные спутники.
Я чего-то не понимаю, приходится переспросить:
– Как это – верные спутники?..
– Это значит, что, поженившись, они остаются вместе до самой смерти.
Ага, не то что вы с папой. Конечно, я не говорю это вслух, хотя она опять начинает злить меня – присаживается на корточки, делает вид, что играет с листиками-тарелками – потому что не хочет уходить в дом и оставлять меня одну. Она вертит в руках прутики, которые я положила вместо ножей и вилок, короче – устраивает полный беспорядок. Вот ее коричневый ботинок опустился на тарелку и раздавил ее – ну да, она же ничего не понимает, думает, что это просто лист.
Я вздыхаю, сажусь на колени и пытаюсь навести на столе хоть какой-то порядок. Тогда она говорит:
– Кармел, ты промочишь брюки.
Она гладит меня по голове, и ее рука кажется мне очень тяжелой, мне хочется, чтобы она убрала ее, но я молчу. Я просто аккуратно раскладываю кусочки курицы обратно по тарелкам и жду, когда же она уйдет.
Наконец-то она уходит. Но мне от этого не легче – я чувствую себя гадкой, ведь она, наверное, хотела как лучше, думала – вот, поиграю с дочерью. От этой мысли в животе становится тяжело и противно, словно я проглотила камень, и меня тошнит. После лабиринта я часто чувствую себя гадкой. На прошлой неделе мы ходили в «Макдоналдс». Я была сама не своя от радости, потому что мы взяли Сару. Ее мама чудесно пахнет, и их дом тоже, и еще ее мама носит самые потрясающие туфли с золотыми звездочками. Мы сидели в «Макдоналдсе», и мы с Сарой смеялись над какой-то чепухой, но мама была начеку и подслушивала. Ясное дело, она делала вид, что не слушает, но она смотрела на меня, не поворачивая головы, краем глаза, как шпион. И тут мне пришла в голову ужасно гадкая мысль, от которой макфлури, которое я только что съела, превратилось в камень. Я подумала – как хорошо, если бы мама Сары была моей мамой, а я была сестрой Сары, и мы бы жили в их теплом домике в городе, и, может, тогда бы я знала хоть немножко покоя.
Мы проводили Сару и возвращались к себе домой на автобусе, а я все еще чувствовала себя ужасно мерзко. Я думала – а может, она вовсе и не шпионила, может, я все это придумала, а на самом деле мне просто хотелось побыть вдвоем с Сарой, как будто мы уже взрослые, и я сказала:
– Я бы хотела купить тебе золотые туфли.
Мама повернулась, нежно улыбаясь:
– Отличная мысль, Кармел. Но куда я их буду носить? В «Теско»? – И она засмеялась. – Если честно, надо нам обеим купить золотые туфли и ходить в них за продуктами.
Я тоже расхохоталась, когда представила, как мы расхаживаем по супермаркету на шпильках, семеним за своими тележками. Я посмотрела на пол, туда, где стояли ее ноги. Она была в коричневых ботинках, которые носит так давно, что они обмялись по форме ее пальцев. Я вспомнила, что у нее большие ноги с крупными пальцами, представила, что она сидит в автобусе, втиснув их в крошечные золотые туфельки, которые носит мама Сары, и мне стало немного грустно. Я отвернулась и стала смотреть в окно, чтобы она не видела выражения моего лица.
5
История с лабиринтом понемногу забылась.
По субботам мы ходили за покупками. Однажды мы возвращались по аллее с мешками из «Теско» и увидели красный автомобиль Пола, припаркованный у ворот. Завидев нас, он вышел из машины, сложил руки на груди и стоял, улыбаясь Кармел. Она побежала к нему, он широко развел руки в стороны, и она бросилась ему на грудь.
– Папочка! – крикнула она.
– Моя девочка, – он тоже почти кричал. – Моя любимая девочка!
Он ни разу не повел глазом в мою сторону, но, в конце концов, я была этому даже рада. После его ухода я старалась держаться в форме, ради себя и ради Кармел – блузки в цветочек, насыщенные ягодные цвета или там солнечно-желтые. Немного помады на губах, недорогой, но жизнерадостной. То же самое с домом – на окна повесила ярко-оранжевые занавески, на стены – разнообразные девизы, такая попытка заполнить пустоту, которая образовалась после его ухода. Но, как назло, Пол застал меня именно тогда, когда я была совершенно к этому не готова – в этот день мы сломя голову бежали, чтобы не опоздать на автобус, и я на ходу стягивала нерасчесанные волосы в конский хвост. Кармел была дико рада ему, я не хотела портить этот момент, поэтому отперла входную дверь и ждала, когда они войдут и она повесит свое пальто.