Девочка из стен

— Я не понимаю, с чего мы должны это делать, — прогудел Маршалл.

Миссис Лора свернула еще одну полоску ковролина и только тогда ответила:

— С того, дурачок, что этот ковер отвратительный. Если тебе известно значение этого слова. Ты не замечаешь даже, что от твоей комнаты несет так, будто там что-то сдохло.

Мистер Ник хохотнул. За стеной Элиза изо всех сил пыталась не фыркнуть.

— А ты, Эдди, какого черта лыбишься? — рыкнул Маршалл.

— Ну, хватит, ребята, — прервала миссис Лора. — У нас нет на это времени. Давайте, пожалуйста, ускоримся? Лучше бы покончить с этим до темноты.

Шурх!

Трудно было не заметить, что любым, даже самым незначительным, ремонтом миссис Лора наслаждалась больше, чем все остальные члены ее семьи, вместе взятые. Мистер Ник тоже мог ранним будним утром влезть на стремянку и подправить отошедший потолочный плинтус, но в целом придерживался более вдумчивого подхода к домашнему хозяйству. Несколько раз, выглянув из-за угла, Элиза видела, как он прерывал труды, критически осматривал сделанное, одновременно прикидывая объем будущих работ, недовольно поводил плечами и со вздохом, больше похожим на стон, изрекал усталое «твою ж…».

Она хорошо его понимала.

Зато миссис Лора слабости не проявляла никогда. За последние несколько месяцев Элиза видела из чердачного окна, как мать семейства Мейсонов с растрепанными, позолоченными солнцем волосами колотила кувалдой по садовому забору. Слышала, как она азартно посмеивалась, когда мыла обшивку дома из шланга. А одним поздним субботним вечером из пристроенного гаража потянуло свежей морилкой. Миссис Лора напоминала Элизе ее собственных родителей. Они тоже яростно стремились облагородить дом — пока не отказались от попыток завести еще одного ребенка (беременность Элизой сказалась на мамином здоровье) и не решили сменить жилье на более подобающее. Говоря проще, за все починочные работы миссис Лора бралась с энтузиазмом, который Элиза считала патологическим.

На самом деле, миссис Лора не вызывала у нее такого отторжения, как какой-нибудь Маршалл, пусть даже именно она была движущей силой почти всех изменений — ужасных изменений! — в доме Элизы. Она ей даже нравилась — наблюдать за миссис Лорой было сродни просмотру по какому-нибудь метеоканалу репортажа о торнадо. Нравилась, пока этот ураган не добирался до самой Элизы. Например, прихоть миссис Лоры заменить плотные занавески прозрачным тюлем несколько подпортила ей жизнь, лишив возможности прятаться за шторами. Не лучше была и ее привычка на четвереньках пылесосить под столами и за диваном. А как-то раз она вообще взяла фонарик и принялась исследовать странных размеров дыры в задних стенках шкафов и люк в потолке кладовой.

— Я не понимаю, какого черта мы всегда пашем сами, — проворчал Маршалл, сражаясь с яростно вцепившимся в угол куском коврового покрытия. — Можно ведь нанять кого-нибудь. Воскресенье — единственный день, когда у меня нет ни работы, ни домашки. Вам не кажется, что вешать на меня еще и это — просто свинство?

— Следи за языком, — напомнил мистер Ник с другого конца комнаты.

— Ни я, ни Эдди, — с нажимом продолжил Маршалл, — не хотим иметь ничего общего с вашими дурацкими затеями.

— Только вот Эдди почему-то не возмущается, — парировал мистер Ник. — Эдди, тебе ведь не в тягость помогать нам по дому? Нет? Что-то мне подсказывает, Маршалл, что жалуешься один ты.

— А ну перестаньте, — вклинилась миссис Лора. — И ты тоже, Ник.

Через несколько минут миссис Лора скомандовала своему мужу и Маршаллу приподнять шкаф, чтобы она могла вытащить из-под него ковер. Эдди стоял где-то в углу. За весь день он едва ли проронил несколько слов. Будто онемел. Уследить за ним порой было очень сложно — как и представить, чем он занимался. Иногда Элизе даже казалось, что она не единственный призрак в этом доме.

Утром миссис Лора была уверена, что они разберутся с полом на раз-два — еще до вечера. Но вот уже снизу донеслось пение королька, огласив скорое наступление сумерек, а Мейсоны все смотрели на открывшийся им деревянный пол. Элиза слышала, как они ходили по нему, останавливаясь то тут, то там, чтобы поскрести подошвой по половицам. Из этого можно было сделать вывод, что дом снова нарушил их планы на быстрый ремонт.

Подпольный сюрприз.

— Нет, — раздосадованно заключила миссис Лора, — нет. Это не сработает. Нужно его оттереть, отшлифовать и покрыть полиролем. Ник, добавь все это в список.

Отец семейства помолчал и со вздохом согласился:

— Ладно. Считай, все добавлено.

— Я правильно понимаю, — проговорил Маршалл, — что в следующие выходные вы нас снова впряжете? Все воскресенья месяца — отлично…

Эдди в углу тихонько застонал — первый звук, который он издал за последний час.

Мистер Ник повысил голос:

— Даже слышать не хочу. Вы как будто не видите: мы и так жалеем вас как можем. Учитывая, сколько всего в этом доме требует нашего внимания и сколько мы делаем без вашей помощи, вам не кажется, что полдня в неделю — это пустяки? Мы могли бы нагружать вас и почаще, но мы этого не делаем.

Мальчики не ответили. О стену прямо рядом с Элизой что-то ударилось. От неожиданности она вздрогнула. Наверное, Маршалл в показном отчаянии стукнулся затылком о гипсовую прослойку.

Повисла тишина. Элизе представилось, как мальчики и их родители рассматривают пол, который они только что раскопали под ковролином. Представился паркет — весь в пятнах, в черных потёках старости и разбухших тумаках, оставленных водами летнего урагана. Ей вспомнилось, каким был кухонный пол, после того как ее родители вскрыли прятавший его горчично-желтый линолеум. Им потребовалось немало времени, чтобы превратить замызганное деревянное покрытие в глянцевый, цвета сиропа паркет, каким он оставался и по сей день. Она вспомнила, как вместе с мамой валялась на животе на обретшем долгожданную новую жизнь полу и катала по нему хлопья «Чириос».

— К тому же, — продолжил мистер Ник, — если уж взялись за что-то, надо довести начатое до конца. Бросать работу на полпути — не дело. Лучше тогда вообще не браться.

— А мне вот интересно, — отозвался Маршалл, — если забивать на начатое так плохо, почему же мы живем здесь больше года, а все еще не разобрались с мышами?

— У нас нет мышей, Маршалл, — процедила миссис Лора. — Мы уже это обсуждали. Если бы они были, хоть одна да попалась бы в мышеловку.

О, Элиза эти мышеловки видела. По правде говоря, одна точно попалась — ее пятка.

— Кто же тогда ворует мою еду? — вскинулся Маршалл. — На прошлой неделе два «поп-тартса»[10] пропало. И Эдди клянется, что не брал.

— Может, какие-нибудь жуки? — предположил Эдди.

— Точно! — подхватил мистер Ник. — Тебе не приходило в голову, что «поп-тартсы» могли приглянуться паре гигантских жуков?

— Ник, — укоризненно осекла его миссис Лора.

— Их стащили, — упрямо повторил Маршалл.

— Мыши не бегают с целыми печеньями в воровских котомках, — возразил мистер Ник. — Ты сам их съел и забыл.


— Ты их ел, Эдди? — уточнил Маршалл.

— Нет.

— Тогда, может, это вы? Мам, пап?

— Ты правда думаешь, что мы съели твои «поп-тартсы», Маршалл? — переспросил мистер Ник. — Выкрали их среди ночи, да?

— Вы меня за идиота не держите, — отчеканил Маршалл. — Я не тупой. И не маленький. Нет, сам я их не ел. Их сперли.

Элиза закрыла книгу. Да, не стоило брать «поп-тартсы».





Воскресный вечер




Даже внутри стен Элиза чувствовала сгущающиеся сумерки. Чувствовала всем своим телом: в своих замедлившихся движениях, в мышцах, отяжеленных вовсе не усталостью. Ее догадки подтверждали и доносившиеся с улицы звуки. Едва слышно переквакивались древесные лягушки. Стройным хором им подпевали сверчки. Дневные цикады окончили концерт до следующего дня и теперь, подумалось Элизе, разбивают себе ночлег в траве или, может, за листвой — мало ли, куда им вздумалось податься.

Воскресные работы Мейсонов подошли к завершению — или, даже скорее, как обычно, к открытому финалу, — и каждый отправился своей дорогой. Мистер Ник — отдыхать в своем кабинете наверху, миссис Лора — почитать на заднем крыльце, а мальчики — по спальням. Дверь за Маршаллом тут же захлопнулась, Эдди же просто притворил свою. К ночи в доме становилось тихо. Не скрежетала перетаскиваемая из комнаты в комнату стремянка, не ревела в гараже настольная пила. Даже заляпанный краской радиоприемник в коридоре торжественно замолкал.

Этим вечером Мейсоны, казалось, вовсе перестали обращать внимание на звуки, которые изрыгал дом в полнейшей тишине. Голоса пары верховых, совершавших ночную прогулку по дамбе, звучали так громко, словно доносились изнутри дома, из какой-нибудь пустой комнаты или чулана. Полы и потолки иногда поскрипывали, будто сами по себе. Прикорнув на диване в гостиной, сквозь сон можно было расслышать прошмыгнувшие где-то в доме шаги — и тут же списать это на перестукивание веток по обшивке дома или биение собственного сердца.

Но девочка тоже их слышала. В ее голове тут же зазмеились мысли: может, в доме был еще один «безбилетник», который, прямо как она, скользил незамеченным из комнаты в комнату? Может, он пришел за ней? Может, не одна она играет в прятки?





Без вести




Люди пропадают каждый день. Спасатели, друзья, соседи и родственники ищут их — гуляя по дорогам и набережным каналов, наведываясь в их любимые места, заглядывая на катки, в кафе, на детские площадки и потроша фургончики мороженщиков, кружа на вооруженных дальним светом машинах по ночным паркам… Люди пропадают каждый день. А вот находятся — не каждый. Если вообще находятся.

Но пропасть без вести не всегда значит исчезнуть.

Например, родные — дедушка в Миннесоте, тетя в Висконсине, троюродный брат в Иллинойсе — узнают, что их внучка и племянница пропала. Звонок из Луизианы оповещает их о несчастном случае: родители погибли, девочка провела ночь в приемной семье, которую для нее подыскала опека, — и сбежала. После себя она оставила только распахнутое окно спальни.

Родные в шоке, в панике. Они убиты горем и подавлены. Что им остается? Они отправляются в Луизиану. Из-за зимней непогоды их рейсы задерживаются — тогда они прыгают по машинам. По прибытии они разговаривают с полицией и женщиной из приемной семьи, раздосадованной, но совершенно бесполезной. Они садятся за руль и курсируют по незнакомым улицам города, ездят по дорогам, по которым, как им кажется, родители возили ее, пока были живы. Они идут к ним домой, обыскивают там все, но находят только горящие лампы, все еще ждущие возвращения хозяев. Они не сдаются. Выключают свет и выходят на улицу, в промозглый холод. Поддаваясь ужасающим догадкам, они кидаются обыскивать канавы и переулки. Они заглядывают в окна соседних домов, надеясь, что вот-вот в их угрюмых серых отблесках возникнет ее лицо. Что она улыбнется им, жмурясь от света их фонарей.

Их ноги начинают неметь от холода, болеть и подгибаться. Усталость берет свое. Там, дома, у них своя жизнь. Она продолжается, она кипит. А девочка… Ее просто нет. Они звонят ведущему ее дело офицеру — вдруг у него есть новости? Возможно, они позвонят еще — из дома. Они уезжают, обещая друг другу не прекращать поиски.

Но наблюдая в зеркало заднего вида кажущуюся бесконечной ленту шоссе I-55, вьющегося в их северные штаты, они постепенно свыкаются с неизбежной, неумолимой мыслью: авария забрала три жизни.

Взрослые числятся погибшими, девочка — пропавшей без вести. Их больше нет.

Жуткое осознание: как легко и просто разом стереть целую семью. Жуткое, но неверное.

Взрослых и вправду больше нет. А вот девочка не пропала — она спряталась.





Возвращение домой




Домишко, в который они с родителями переехали несколько месяцев назад, своим домом она не считала. Им был старый дом — громоздкий, запутанный, будто лабиринт в детском журнале. Тот, который поминутно пытался развалиться на части. Тот, который хранил множество пока не разгаданных ей тайн. Тот, который хранил воспоминания.

Другие дома были всего лишь коробками из кирпича, дерева, стекла и черепицы. Но этот — этот был чем-то бо́льшим. Каждый день он будил ее, обнимал, баюкал. Подавался ей навстречу, отзывался на прикосновения ее пальцев, прижимался к ее голым ступням.

В то декабрьское утро она попала в дом через библиотечную дверь. Ее ручка болталась, а при повороте — выскакивала под приглашающий щелчок открывшегося замка. У двери были свои взгляды на то, что значит быть запертой. В двойные зимние окна дома настырно стучал холодный ветер. Новые хозяева уехали на каникулы. Она поняла это по лампам, зажигавшимся по таймеру, и по обогревателю, поставленному на прохладные восемнадцать градусов. Рождественская елка почти совсем засохла, игрушки кренили поникшие ветви к полу, угрожая вот-вот свалиться. В мусорном ведре на кухне девочка разыскала пустую упаковку из-под апельсинового сока и наполнила ее проточной водой, чтобы полить умирающее дерево. Она легла на живот и залила воду прямо под срубленный корень — ее папа всегда поступал именно так, чтобы не уколоться об иголки.

За это время нужно было подготовиться: проверить старые проходы в стены и узнать, какие из них все еще существуют. Нужно было заглянуть в бельевую шахту, которую показал ей отец, отыскать щель между досками на чердаке — она видела ее, когда родители ремонтировали мансардный этаж, посмотреть, на месте ли съемная панель в потолке кладовой — за ней были спрятаны старые, вечно протекающие трубы.

Она пробралась в стены и пролезла куда дальше, чем когда-либо. В этих глубинах она не оказывалась даже в самых своих смелых путешествиях, пока родители занимались очередным ремонтом на другом конце дома и не могли наступить на горло ее любознательности прагматичным требованием вернуться в пределы безопасности. Теперь она знала наверняка, как далеко могла зайти.