Девчонки, я приехал!

Агаше вспомнилось, как ездили на море — заранее шили сарафаны, покупали шляпы в магазине на улице Горького, собирали книжки и купальники и считали дни до отъезда, и праздник начинался уже в вагоне, а ехали они не как-нибудь, а в мягком! На юге всегда было по-особенному. Свободно, тепло, отдыхающие в светлых костюмах и лёгких платьях, акации в цвету. В парке обязательно оркестр играет!.. Надинька общительная, весёлая, сразу находила себе подружек, Агаша сидела под зонтом, приглядывала за ними, читала Пушкина и смотрела на море. Оно плескало у ног мелкими, частыми волнами, вот как сейчас дождевая лужа.



Агаша открыла калитку, пошла было по петляющей дорожке к дому, но остановилась и огляделась.



Вон беседка, вся увитая багряным и жёлтым плющом. Когда тепло становилось, в беседке и чаёвничали, и гостей принимали, и в лото играли. Вон две сосны, между ними всегда гамак натягивали. А вон песочница, роскошная, с деревянными бортами и домиком, это Павел Егорович для Надиньки соорудил ещё до войны. Песочницу берегли, из года в год поправляли, подкрашивали. Считалось, что в ней внуки будут возиться.



— Внуки, да не наши, — сказала Агаша, задрала голову и посмотрела на сосны, которые медленно качались в вышине.



Впрочем, тосковать да печалиться некогда.



Она вошла в дом, привычным движением скинула боты и платок, заботливо отряхнула с душегрейки водяную пыль, пристроила на вешалку и полюбовалась немного. Душегрейку Павел Егорович преподнёс ей в прошлом году на 8 Марта, Агаша её берегла — богатая, тёплая, вся расшитая сутажом!..



Первым делом растопила голландку в коридоре, одним боком выходившую в столовую, а другим в кабинет Павла Егоровича. Голландка была старинная, красивая, с мраморной фигурой в нише. Потом принялась за плиту на кухне. Плита, тоже царских времён, всегда капризничала, уговаривать её нужно было, чтоб разгорелась и не дымила! Агаша всегда уговаривала.



Когда плита взялась и затрещала даже, пожалуй, весело, Агаша отправилась в кладовку и оглядела полки.



…Почти и нет ничего. Гречки сколько-то, картошка, капусты два кочана. Постного масла бутыль. Ну, соленья-варенья не в счёт, их поберечь бы неплохо на зиму. А с другой стороны, Надинька вечно из института голодная приезжает, весь день не евши!.. Агаша набрала в миску картошки и решительно сняла с полки банку белых грибов.



Вот и ужин, прямо скажем, царский!..



Картошка была уже начищена, когда вдруг бешеными звонками междугородней зашёлся телефон в кабинете Павла Егоровича. Агаша помчалась, вытирая руки о фартук.



— Алё! Алё! Алё, кто говорит?



— Ленинград вызывает, ответьте Ленинграду, — металлическим голосом проговорила телефонистка.



Агаша опять изо всех сил закричала в трубку:



— Алё! Алё!..



— Агаша? — спросил чей-то голос совсем близко. — Вы меня слышите?



— Кто это?!



— Сергей, — сказал голос. — Сергей Гаранин. Надиньку позовите, пожалуйста.



Тут Агаша сообразила, кто это.




— Нет её, — сказала она с неудовольствием. — Не вернулась ещё.



Трубка помолчала.



— Жаль, — сказал голос. — Агаша, вы передайте ей, что я звонил. Только непременно!



— Передам, — пообещала та, точно зная, что передавать ничего не станет.



Она положила трубку, междугородняя прозвонила отбой. Агаша вернулась на кухню.



Звонивший числился Надинькиным «товарищем», по старинке это, стало быть, кавалер, но в доме никогда не бывал, на похороны Павла Егоровича не явился, и вообще то и дело где-то пропадал, Надинька уверяла, что в командировках. Павел Егорович в своё время грозился вывести «товарища» на чистую воду, Надинька на отца сердилась, и никак они не могли по этому вопросу договориться!..



Агаша была уверена, что настоящий кавалер с серьёзными намерениями никогда свою милую наедине с эдаким горем не покинет — сиротой ведь осталась девочка, а ей двадцать лет всего! Утешить её нужно, пожалеть, может, помочь как-то. А он, видите ли, такой занятой-деловой, даже на похоронах не был!.. Как теперь его отвадить, без Павла Егоровича-то? Вот задача.



На крыльце застучали каблуки, Агаша кинулась в прихожую, распахнула дверь.



Надинька, мокрая с головы до ног, вбежала в дом.



— Господи Иисусе, дождь разгулялся? А я и не слышу, у меня плита трещит!..



— Здравствуй, Агаша.



— Снимай, снимай туфли, и чулки снимай, мокрое всё! Платок-то давай, куда на полку суёшь, прежде просушить нужно! Точно теперь заболеешь.



— Я не заболею, Агаша.



Надинька положила на комод портфельчик, скинула макинтош, стянула туфли и чулки и пошла в комнату, оставляя за собой цепочку мокрых следов.



— Ступай в ванную, — приказала Агаша, следуя за ней с ворохом мокрой одежды в руках. — Я тебе сейчас горячую воду пущу.



— Подожди, Агаша. Что-то я устала.



— А ещё бы! Целый день не евши не пивши! Хоть бы бутерброд с собой взяла!..



Надинька улыбнулась.