Дети змей, дети волков

Слова ее медленно обретают смысл. Нахмурив брови, Радомир качает головой, уточняя:

– Мы?

– Вас не так уж и просто свела судьба, Радомир. Ключ к избавлению от проклятья кроется в вас, и наверняка ты сам это знаешь. Помоги ей добраться до севера, прежде чем змеиные кольца не стиснули нас так крепко, что мы задохнемся.

– Почему ты не хотела говорить об этом при Ренэйст, если она причастна к этому? Если ей под силу повлиять на то, что видела ты, то почему не должна она знать об этом?

Мойра молчит. Она поджимает губы, смотрит на пламя, и молчание, возникшее между ними, затягивается. Радомир хмурится недовольно; это молчание его беспокоит, и нельзя сказать, что отличается ведун терпением. Он уже готов повторить свой вопрос, но куда более настойчиво, когда Мойра все же отвечает:

– В моем сне Ренэйст стояла в снегу, окруженная змеями. Они вились возле ее ног, пытались взобраться выше, обвить ее всю, а она все стояла, и слезы текли по ее щекам. В руке она держала оружие, черная кровь стекала по лезвию меча, и во взгляде ее видела я решительность, смешанную с болью. Ей предстоит потерять того, кто ей дорог, и… Она убьет его собственными руками.

– Убьет того, кто ей дорог? Тогда она тем более должна узнать об этом! Видения лишь говорят нам о том, что может произойти, и в наших силах повлиять на судьбу.

– Ты прав. В иные разы все так и есть, но не сейчас. Это предрешено, Радомир, и никто, даже Ренэйст, не может этого изменить. Как только она вернется на север, все будет вести ее к этому мигу, и никто не сможет повлиять на это. Потому я и не сказала об этом Ренэйст. Зная, что должна лишить жизни того, кто ей дорог, захочет ли она вернуться домой?

Не захочет. Ренэйст скорее пожертвует собой, чем причинит вред тому, кто ей дорог. Но они проделали весь этот путь, и возвратиться им некуда. Только вперед могут они идти, и потому рано или поздно ей предстоит столкнуться с тяжелой своей судьбой. По тяжелому взгляду его видит Мойра, что понимает Радомир, о чем она говорит ему. Протянув руку, накрывает она плечо ведуна своей ладонью и, глядя в глаза, требует твердым голосом:

– Поклянись: чтобы ни случилось, ты поможешь ей завершить этот путь. Ренэйст должна исполнить свое предназначение, Радомир, исполнить его любой ценой. Все, что вы оба сделали, необходимо было сделать, для того чтобы достичь одного-единственного момента, за которым кроется наша судьба. Как бы тяжело ни было, но вы должны дойти до конца.

Радомир смотрит на нее, чувствуя, как от волнения потеют ладони. Мог ли он представить, что в руках его окажется не только собственная судьба? Мойра смотрит на него в ожидании, волнение становится невыносимым, и Радомир делает глубокий вдох, стараясь унять тревогу. Он понимает, что нет у него иного выхода, и, собравшись с силами, отвечает недрогнувшим голосом:

– Клянусь.





Глава 5. Алые паруса




Мясо птицы просто невероятно на вкус. Они жарят ее над огнем, обваляв в сухих травах для аромата и насадив на вертел. По дому разносится потрясающий аромат, и Ренэйст то и дело сглатывает вязкую слюну, изнывая от голода. За время их вынужденного путешествия конунгова дочь и забыть успела, каково мясо на вкус. Взгляд Радомира, наблюдающего за тем, как жир капает с птичьей тушки на раскаленные камни, которыми обложен очаг, шипя задорно, напоминает взгляд голодного зверя. Дышит он глубоко, словно пытается вобрать в себя этот запах, и Мойра все посмеивается над ними, называя зверьем.

Ренэйст не знает, о чем говорили они, пока была она занята подготовкой дичи. Признаться, ей и не то чтобы хочется это знать. В жизни ее впервые за долгое время наступил момент покоя и тишины, когда не нужно бежать куда-то, спасая свою жизнь. Ей и не нужно большего, лишь капля спокойствия в царящем вокруг нее хаосе.

Как только Мойра снимает птицу с огня, разрезая на куски и раскладывая по глубоким мискам, Радомир с жадностью набрасывается на еду. Он обжигает пальцы и рот, шипит от того, насколько мясо горячее, но продолжает есть. Словно вот-вот забрать могут, и поэтому спешит ведун проглотить все как можно быстрее. Ренэйст прикладывает усилия для того, чтобы есть спокойно, медленно и вдумчиво пережевывая каждый кусок. Непривычно есть снова, не испытывая недостатка в пище. В те тяжелые мгновения, когда силы в пустыне совсем покидали их от голода, невольно вспоминала она пиршества Великого Чертога, и от того становилось только хуже. Что же будет теперь, когда они больше не испытывают недостатка в еде? Да и кто знает, сколько это продлится? Совсем скоро придется покинуть им гостеприимное и безопасное жилище Мойры, для того чтобы найти корабль, который сумеет доставить их до родных ее берегов. Почти уверена Ренэйст в том, что сделать это будет вовсе не легко. Кто из местных людей согласится отправиться так далеко на север? В край, который они никогда не видели и, возможно, никогда о нем не узнают?

Но ведь говорила ей Мойра о том, что похлебку из соленой рыбы научили ее готовить северные моряки. Значит, они здесь бывают, но как? Кто из них мог знать о том, что края эти не безлюдны, и не сообщить другим?

Погрузившись в свои мысли, Ренэйст прекращает есть. Смотрит она прямо перед собой, держа надкусанную птичью ножку в пальцах, испачканных жиром, и словно бы находится в совершенно другом месте. Заметив странное ее поведение, Радомир слегка толкает посестру плечом, вынуждая ту вынырнуть из своих мыслей. Их взгляды встречаются, и Радомир приподнимает одну бровь, обгладывая зажатую в пальцах кость:

– О чем думаешь?

Смотря на мясо, которое держит в руках, Ренэйст понимает, что больше не хочет есть. Ком встает в ее горле, и она хмурится, покачав головой. От жеста этого непривычно короткие волосы, вновь украшенные тонкими косами и бусинами, что столь дороги северянке, слегка бьют ее по лицу.

– Лишь о том, как сложно будет нам найти корабль. Да и чем мы сумеем расплатиться, даже если вдруг удастся его найти?

Отбросив чистую кость, на которой не осталось даже крошечного волокна, обратно в миску, Радомир приступает к новому кусочку. Молчит он, обдумывая свой ответ, и все же говорит, решив, что хоть это может от нее не утаивать:

– Мойра сказала, что в порту Дениз Кенара стоит корабль луннорожденных. Если это так, то, думаю, они возьмут нас на борт. Ты же их будущая правительница, разве нет? С тебя-то плату брать не станут, а с меня, как с твоего важного гостя, и подавно.

С такой легкостью говорит Радомир о таких вещах, словно бы твердо уверен в том, что все будет именно так. Ренэйст же тем временем хмурится, теряя окончательно интерес к еде. Это что же, пока она занималась подготовкой дичи к дальнейшему приготовлению, они разговаривали здесь о столь важных вещах? И когда же хоть один из них собирался сказать ей о том, что совсем рядом находится корабль, проделавший сюда путь от самой ее родины? Сама эта новость кажется Ренэйст дикой. Попасть сюда корабль мог лишь намеренно, ведь луннорожденным земля эта, окутанная песком и скалами, интересна не была. Им даже ведомо не было, что здесь есть целых два поселения, а значит, тем морякам, что сюда прибыли, прекрасно это было известно. Может, они и вовсе уже долго посещают порт Дениз Кенара, только зачем? Слишком много вопросов у нее возникает, но как только она увидит, что за герб украшает безвольно повисший при отсутствии ветра парус, то будет знать, кому задавать все свои вопросы.

Радомир прав. Дочери конунга, будущей кюне, никто не посмеет отказать. Ренэйст никогда не использовала собственный титул для того, чтобы достигать целей, но, видимо, настал миг, когда придется это сделать. Ради своей безопасности и возвращения домой, и, безусловно, безопасности Радомира она сделает все, что только возможно.

На их долю и без того выпало достаточно испытаний для того, чтобы рисковать столь глупо. Может, в любой другой миг Ренэйст и рада была бы почетной смерти в пылу битвы, только вот сейчас от жизни ее многое зависит. Она еще не сделала то, для чего была рождена.

Ренэйст очень хочет узнать, для чего же.

– Если это так, – после длительного молчания говорит она, положив свой недоеденный обед в глубокую миску Радомира и оставив без внимания его удивленный взгляд, – то мы должны убедиться. Для моего народа земли эти всегда были загадкой, и потому меня удивляет мысль о том, что кто-то из них может быть здесь. В каждом набеге мы держали курс на ваши плодоносные и теплые земли, ведь в краю песка и скал не может быть ни еды, ни того, что может нас спасти. И то, что кто-то из наших воинов без ведома остальных посещает этот порт… Само по себе кажется удивительным.

Ее напряжение и ему передается. Нахмурившись, Радомир отставляет миску в сторону, ощущая, что больше не хочет есть. Он вытирает перепачканные жиром пальцы о собственную штанину. Вещи его и вовсе уже стали похожи на лохмотья, так что же жалеть несчастную тряпку?

– Не думаю, что это должно нас так сильно волновать сейчас, когда все, что нам нужно – найти возможность пересечь воду. Никто из местных уж точно не согласится нас везти, разве нет? Потому присутствие твоего народа на этих берегах нам только на руку.

Озвучивает Радомир ее собственные мысли, и это немного Ренэйст успокаивает. Недостаточно для того, чтобы и вовсе прекратила она волноваться, но все же позволяет избавиться от напряжения, что сковывает ее, хотя бы немного. Луннорожденная смотрит на пламя, словно бы может оно дать ответы на вопросы, что мучают ее душу.

Но пламя безмолвно. Лишь трещит, пожирая иссохшую древесину, лижет бока котла, распростертого над ним, и остается совершенно безучастно к их бедам.

– Пусть и на руку, – едва ли не шепчет воительница, – да только все равно неспокойно мне.

Радомир поджимает губы, рассматривая ее лицо. Хочет рассказать ей то, о чем говорили они с Мойрой, да только молчит. Ведунья сказала, что должен он сохранить это в тайне, сделать все, чтобы помочь Ренэйст преодолеть этот путь. Раз решил он доверять Дару, то должен доверять не только своему. Мойра в ведовских премудростях знает больше и Дар свой принимает как должное. Уж если она говорит, что стоит сделать так, Радомир, пусть все внутри него и противится этому, послушает ее.


– Нам с тобой столь тяжко было с тех пор, как мы оказались на этих землях, что ничего странного нет в том, чтобы относиться к происходящему с недоверием. Только сейчас беспокойством этим делаешь хуже ты только себе, Ренэйст. Отпусти вожжи, и пусть нас несет течением.

Взгляд, которым она смотрит на него, полон усталости и печали. Кивает головой Белолунная и вновь смотрит на огонь, не проронив больше ни слова.

Вельва, о присутствии которой они и вовсе забыли, садится возле костра напротив них, и от внимательного ее взгляда становится не по себе. Ренэйст смотрит на нее в ответ, ерзает, ощущая, как по спине бегут мурашки, а сердце сбивается со своего ритма. Зрачки Мойры расширяются, вытесняют почти полностью карюю радужку, и тогда луннорожденная понимает – ее посещает видение. Ладони потеют, Ренэйст осторожно вытирает их о штаны и подается вперед, словно так сможет заглянуть в то, что Мойра видит прямо сейчас. Радомир смотрит на нее с удивлением, переводит взгляд на Мойру и хмурится, осознавая, что происходит.

Это длится не дольше пары минут. Моргнув, Мойра покидает свое видение, смотрит перед собой, после чего, улыбнувшись, еще раз моргает, упираясь ладонями в свои колени. Одно лишь выражение ее лица ясно дает понять: ни Ренэйст, ни Радомиру не суждено будет узнать, что же она увидела. Лишь изгиб бровей показывает, что видение было тревожным.

– Не особо вы торопитесь, как я погляжу. Если не успеете на это судно, то уж вряд ли сумеете дождаться еще одного.

Взволнованные, они переглядываются, понимая прекрасно – вот то, что Мойра видела в своем видении. Как все обернется, если они не успеют на этот корабль. Ренэйст тут же подскакивает на ноги, и Радомир, удивленный ее прыткостью, смотрит на посестру снизу вверх. Готова она уже бежать со всех ног, босая и облаченная в лохмотья, оставшиеся от одежд, полученных ею в Алтын-Куле, лишь бы успеть, лишь бы справиться. Мойре ведомо ее беспокойство, и потому она машет на луннорожденную ладонью, призывая ее сесть обратно.

– Ну же, успокойся, – велит она, и голос ее звучит все с теми же нотками веселья, что успели встать Радомиру поперек глотки. – От волнения твоего никому легче не станет. То, что нужно вам поторопиться, и не значит вовсе, что необходимо бежать, позабыв обо всем. Только посмотри на вас с Радомиром. В таком виде уж вряд ли сумеете вы проделать долгий путь.

Опускает Белая Волчица взгляд, оглядывает себя. Да, одежда эта не подходит для путешествия. Грязная и порванная, она не защитит от морской соли и холода, который таит в себе Вечная Ночь. Другой у них все равно нет, так что же делать? Открывает было Ренэйст рот, чтобы обратиться с вопросом этим к Мойре, только та, не дождавшись, поднимается на ноги. Ведунья подходит к своей котомке, рыщет в ней долго, а следом бросает в сторону Ренэйст тяжелый сверток. Та ловит его, едва не выронив из рук, и смотрит с изумлением. Подобный сверток бросает Мойра и в руки Радомира. Вновь присев подле огня, разворачивает Ренэйст доверенный ей сверток, с изумлением замечая внутри него одежду. Рубаха, кафтан, штаны и сапоги, все новое и на вид даже ее размера.

– Мойра…

– Не могу же я оставить вас без помощи, – смеется она. – Конечно, не княжеские это одеяния, да только неплохая одежда. Как раз подходит она для того, чтобы продолжить ваш путь. Конечно, потребуется что-то теплое, чтобы согреться на севере, но с этим вы уже справитесь сами. Переодевайтесь, и без того долго ходите в этих тряпках.

На рынок ходила она за вещами для них. И ведь действительно, без помощи Мойры пришлось бы им продолжить путь в ужасных этих обносках. Такая одежда ни согреть не может, ни защитить, а с этими вещами хоть в люди можно выйти. Не сказав ни слова, Радомир выходит из дома ведуньи, намереваясь переодеться снаружи; никто не ходит в этих краях, а оголяться подле Ренэйст он не хочет. И сама она мнется до тех пор, пока Мойра не отворачивается, посмеиваясь над ней лукаво.

И все же вещи ей несколько велики. Исхудала Ренэйст за время изматывающего пути и теперь что ни наденет – все смотрится на ней, как мешок. Белолунная потуже затягивает пояс, одергивает на себе одежду и выдыхает довольно. Так-то намного лучше, хоть на человека стала похожа. Проведя ладонями по темно-синей ткани, украшенной причудливыми узорами, смотрит Ренэйст на рыжую макушку Мойры и спрашивает тихо:

– Для чего же ты все это делаешь? Что такого говорит тебе твой Дар, что ты так сильно нам помогаешь?

Мойра отвечает, и голос ее звучит без привычного лукавства:

– Всегда хотелось мне узнать, для чего же оказалась я здесь. В отцовском доме была я любима, князь души во мне не чаял. Любое желание мое исполнял, и я платила ему мудрым советом. Но в тот роковой миг не смогла я предвидеть, что на нас нападают. Не знала о приближении твоего народа, не отвела от нас беду. И, оказавшись на борту корабля, пахнущего солью и снегом, я поняла – Дар не помог мне потому, что это должно было произойти. Все, что происходило со мной, вело меня к некой цели, для которой нужна я была.

Замолкнув, словно бы собираясь с мыслями, ведунья оборачивается. В глазах ее нет ни огонька озорства, и смотрит на Ренэйст утомленная одиночеством женщина. Истощенным кажется лицо ее, позабывшим, что же такое искренняя радость. Она молчит, глядя в голубые глаза Белолунной, а после все же продолжает:

– И когда я увидела вас, мне все стало ясно. Именно для того, чтобы спасти ваши жизни, все это нужно было. Только для того, чтобы не позволить вам умереть, меня вырвали из лона родных земель, лишили всего, что было дорого мне и близко. За вами обоими, Ренэйст из рода Волка, кроется куда больше, чем ты думаешь. Сколько бы вопросов ни было у наших народов, вы – ключ ко всему.

– Радомир и я? Но почему? Для чего мы являемся ключом?

– Слишком много вопросов. Одним лишь богам ведомо то, что хочешь ты знать. Нам же оно откроется, когда исполните вы то, что вам предначертано.

Слова ее звучат вовсе не утешительно. Лишь куда больше вопросов порождают они в груди у Ренэйст, путают только сильнее. Хмурит она светлые брови, сводит на переносице и комкает в ладонях старую свою одежду. Если они – ключ, то от какого замка? И почему же именно они с Радомиром? Словно бы нет больше других солнцерожденных и луннорожденных, кто мог бы… Да только она и не знает, что «мог бы». Мойра и сама не знает, для чего привело их к горам, которые называет она своими.

Открыть всю правду сумеет для них только лишь то, что грядет. Лишь только увидев, они все поймут.

Распахнув дверь, вернувшийся Радомир остается на пороге, уперев руки в бока. Алый кафтан, подпоясанный тонким коричневым ремнем, украшенным золотой бахромой, ему как нельзя к лицу. Ведун и сам знает это, он опирается одной рукой о дверной проем, а второй взмахивает, указывая на всего себя:

– Так-то лучше! Хоть на человека стал похож.

На тощем солнцерожденном кафтан выглядит так, словно бы в него сможет поместиться еще один Радомир, только вот самого ведуна это явно не беспокоит. Он доволен и даже весел, грядущее окончание их пути лишь радует его. Не знает Ренэйст, как скоро наступит это окончание, но и ей хочется верить, что все, через что они прошли, было не напрасно.

Красуясь, проходит ведун в дом и, пока Мойра ритмично хлопает в ладоши, крутится, показывая себя со всех сторон. Ренэйст смеется тихо; поведение его напоминает ей Ньяла. Тот тоже привлечь к себе внимание любит, хвастовство у него в крови. Из всех сыновей Олафа ярла лишь один только Ингве отличается спокойным и вдумчивым нравом. Остальные же… Что же, глядя на них, сразу ясно становится, что друг другу они приходятся братьями, и доказательством этому будет далеко не только рыжий цвет волос, которым каждый из них обладает.

Когда Ньял и Радомир встретятся, они невзлюбят друг друга с самого первого раза. Правда, не знает Ренэйст, что судьба их уже свела на поле боя при Большеречье. Встреча их пусть и была кратковременной, да только Ньял уж точно запомнил столп огня, которым ведун оттеснил его от сбежавших в лес людей.

Теперь все это такое далекое и бессмысленное. Насилие, увиденное Ренэйст во время их путешествия, привело ее к мысли о том, что всем им нужно попробовать еще раз. При помощи Радомира, она уверена, им удастся убедить оба народа в том, что им придется сосуществовать в мире – или же продолжить ненавидеть друг друга.

– Даже не верится, что пора уходить.

Ей кажется, что она говорит слова эти совсем тихо, только вот Радомир и Мойра смотрят на нее пристально. Ренэйст, облизнув губы, расправляет плечи, стараясь казаться уверенной, и повторяет чуть громче:

– Мы словно только пришли сюда, а теперь должны уходить. Тяжело покидать безопасность, зная, что впереди ждут новые испытания. Да и… будущее страшит меня. Не знаю, смогу ли справиться с тем, что ныне происходит на моей родине.

Опустив голову, Ренэйст смотрит на носки своих новых сапог и ждет, когда же Радомир начнет смеяться над ней. Вместо насмешек подходит он ближе, кладет ладонь на ее плечо и смотрит внимательно. От одного лишь взгляда ее посещает мысль о том, что знает солнцерожденный куда больше об их будущем, чем она только может подумать.

– Мне тоже страшно, – произносит он тихо, – но мы должны пройти сквозь страх снова, чтобы сделать то, для чего проделали весь этот путь. Кроме нас никто не сможет больше это сделать.

Но что именно – это? Почему кажется ей, что говорит Радомир вовсе не о путешествии?

Взгляд его обладает некой магией, заставляющей Ренэйст почувствовать прилив сил и уверенности. Дети Одина не боятся ни смерти, ни трудностей. Она уже прошла испытание и доказала, что достойна подняться в чертог Всеотца, погибнув на поле боя. Это лишь плаванье, да и если корабль принадлежит луннорожденным, то точно нечего ей бояться.

Однако тревога не покидает ее целиком. Она остается где-то под короткими волосами, так глубоко, что не смогла бы Ренэйст достать ее, даже если бы размозжили ее череп на две части. Будет она с ней до тех самых пор, пока все это не закончится, а сейчас кладет Волчица руку на плечо ведуна в ответ, сжимая крепко и смыкая губы плотно. Должна она показать, что готова ко всему, что только приготовили для них мертвые боги.

Да даже если хоть кто-то из них жив, к их испытанию она будет готова не меньше.

– Вот, – приблизившись, вкладывает Мойра в руки Ренэйст тяжелый мешочек из синей бархатной ткани. – За это у торговцев купите вы теплую одежду для северных холодов. На базарах Дениз Кенара опаснее, чем во всем Алтын-Куле, вместе взятом, потому будьте осторожнее.