Дети грозы. Зови меня Смерть

Про самых младших, собиравших по саду ножи, звездочки, деревянные мечи и прочие следы тренировки, Угорь с Лаской забыли. Как всегда. Впрочем, Игла и Простак предпочитали развлекаться поодиночке.

— К шису завтрак, — неправдоподобно радостно заявил Угорь. — Последние дни праздника, а мы время теряем. Бегом, Волчок, пышечки заждались!

Волчок кивнул и помчался переодеваться. По дороге заглянул на кухню: Фаина уже расставляла тарелки, а Шорох, раздетый до пояса, вытирался полотенцем и рассказывал что-то о гитарах и менестрелях.

— На меня, Ласку и Угря не надо. Поедим в городе.

Фаина оделила его равнодушной улыбкой и кивнула.

«Тьфу, чтоб вас, — думал Волчок, поднимаясь на второй этаж, обливаясь из кувшина и натягивая праздничную рубаху с синим кантом. — Ненавижу. Всю вашу гильдию ненавижу. Нашли себе мелкую карту на размен, забери вас Хисс!»

Позавчерашние слова Угря все крутились в голове: подстеречь одного, убить…

— …подстеречь одного, убить, — рассуждал Угорь, сидя на камне посреди сухого русла Циль, там, где она впадает в Вали Эр.

Для разговора он выбрал открытое со всех сторон место: весенняя вода спала, обнажив дно. Никому не интересная пустошь, разве что по утрам детвора пускает кораблики в ручейках, оставшихся от разлива.

— Но Седой запретил трогать… — возразил Ласка.

— Стрижа, — перебил Угорь. — Про Шороха речи не было. Или тебе непременно надо играть честно?

Ласка пожал плечами. Волчок промолчал, сделав вид, что его это не касается. Какая честная игра, если Мастер нарушил закон, а их приготовил на убой? Угорь глянул на Волчка и Ласку, и, убедившись, что никто не возражает, продолжил:

— Надо выбрать время, когда Шорох один. Место — без свидетелей, и чтоб близко спрятать тело. Подойдет Лес Фей. Даже Мастер там ничего и никогда не найдет.

— Днем на опушке полно народу, — сказал Ласка.

— Рядом с Баньши никого не бывает. Боятся. — Угорь презрительно фыркнул. — Чернь.

— Не обязательно Шорох пойдет той дорогой.

— Другая длиннее. И другое место нам не подходит. Труп найдут даже в реке.

— Значит, будем надеяться на удачу.

— Удача — чушь, — отрезал Угорь. — Удача приходит к тому, кто готов действовать.

Ласка кивнул, Волчок тоже.

— А тебе, Волчок, самое ответственное. Пойдешь вперед, до развилки, и если покажется Стриж, дашь сигнал. Мы не можем рисковать: если хоть один уйдет… сами знаете. Лучше подождем другого случая.

— Какой сигнал?

— Выпь. Наш сигнал, что дело будет сделано, тот же. Выпь, один раз.



«Выпь, один раз», — повторял про себя Волчок, стараясь не думать о том, что будет, если что-то пойдет не так.

«А оно пойдет не так! — настойчиво лезло сомнение. — В самый неподходящий момент! Как тогда, на рынке».

Волчок тряс головой, отгоняя страх и тошноту, но страх не отгонялся. Видение алтаря Хисса заслоняло свет, деревья казались колоннами храма, прошлогодние листья пахли кровью.

«Даже если пойдет так, на что ты-то надеешься? — продолжал здравый смысл. — Даже если алтарь минует, останется Стриж. Зря Угорь не принимает его в расчет. Но ты-то знаешь, чего он стоит».

Волчок остановился. Поднял взгляд: высоко-высоко, сквозь редкие прорехи в кронах, мелькали голубые, с белым кружевом юбки Светлой Сестры. Помолиться? Жаль, не поможет. Услышит лишь Хисс — все они принадлежат ему, с тех пор как стали учениками Мастера Ткача. А Хисс никогда и никого не отпускает. И даже если Стриж не убьет его до испытаний, Угрю и Ласке понадобится жертва для бога — кто, как не Волчок?

«Почему, Светлая, ты оставила меня?»

Светлая молчала, только ветер шелестел кронами.



Себастьяно бие Морелле, Стриж



Ветер шелестел в кронах: «Беги, Лягушонок, беги!»

Он бежал. Несся в зеленом полумраке леса с одной мыслью: успеть! Что успеть, он не думал. Стриж вообще не понимал, что с ним творится, но с самого утра не находил себе места. Даже Черная Шера не смогла его отвлечь. Клайво, промучившись полчаса с нерадивым учеником, велел ему пойти и завалить наконец ту девицу, из-за которой пальцы попадают мимо струн.

«Если будешь отвлекаться из-за каждой юбки, музыканта из тебя не выйдет. Вот твоя единственная возлюбленная, — кивнул Клайво на гитару. — Нет на свете ее прекрасней, ее верней и ее ревнивей. Девиц много, а музыка одна!»


Стриж кивал, но мыслями все равно был далеко и от Клайво, и от девиц. Какие, к троллям, девицы, если мерещится смех Хисса? Стриж раз за разом гнал невнятные страхи, заставлял себя сидеть спокойно, прижимал непослушные острые струны, раня пальцы — Шера не собиралась так просто мириться с невниманием.

Высидел до полудня. Пять раз заливал подушечки пальцев заживляющим бальзамом, сжимал губы, пока бальзам делал свое дело, и снова брался за гитару. Клайво время от времени заглядывал на жалобные стоны Шеры, качал головой и уходил. А в полдень…

В полдень Стриж понял, что нельзя медлить ни секунды. И все доводы рассудка, что Мастер мог продлить тренировку, дать сыну поручение, да просто Шорох мог повстречать по дороге сговорчивую милашку, — все заслонил смех Хисса и уверенность: с братом беда.

Бежать, скорее! Может, еще успеет…

Гитара обиженно зазвенела, брошенная на кровать. Скатываясь по лестнице, Стриж крикнул Сатифе:

— Не ждите к обеду.

Вылетел из лавки, не попрощавшись с Клайво, и помчался к лесу.

Он бежал, вглядываясь в прохожих — вдруг брат уже здесь? Но среди чужих и знакомых лиц не попадалось единственного, родного. Меж бардов, поэтов, мимов и зевак на опушке Королевского парка мелькнули широкие плечи, коротко стриженные черные волосы…

— Орис? — позвал Стриж через головы горожан.

Но прежде чем стриженый обернулся, Стриж уже понял: не тот.

Древние дубы насмешливо качнули кронами: беги!

Полуденный свет и гул сменились зеленым полумраком и тишиной. Густая трава опушки — утоптанной дорожкой. Стриж прислушивался к лесу, всматривался в редких встречных. Прохожие шарахались, но Стрижу не было дела до их удивления и страха. Хотелось заорать на весь лес: Шорох, брат! Перед развилкой он на миг задумался: через водопад Вдовьих слез или мимо Баньши? Ноги сами понесли по нехоженой короткой дороге. Не успел он преодолеть и половины пути до расщепленного дерева, как неподалеку раздался тоскливый, пронзительный вопль.

«Баньши?» — окатило его иррациональным страхом.

«Выпь», — одернул себя Стриж.

Поздно, — оборвалось что-то внутри, оставив после себя глухую пустоту. — Теперь — точно поздно.

Не обращая внимания на тошноту и темноту в глазах, Стриж добежал до древнего дуба, расщепленного молнией. Остановился под ним: запах ненависти, примятая трава, свежесломанные ветки подлеска. Поискал кровь — не нашел. Подавил неуместную надежду: жив?! Напомнил себе о семидесяти двух способах убить без крови.

Следы. Запахи… Стриж искал ответ, но лес обманывал. Пах зверьем, пыльцой, лиственным соком и страхом, раздавленными жуками и ненавистью. И не пах смертью. Но Стриж видел следы. «Здесь были двое — говорили они. — Ждали, долго».

Ждали, чтобы ударить в спину…



Орис бие Морелле, Шорох



…удар в спину, боль, темнота…

Бред и наваждение!

Шорох сморщился, словно от кислятины. Весенние праздники, неделя, когда даже свиней не режут! А все равно за каждым кустом мерещатся Угорь с Лаской. Шис бы их подрал.

Тоскливо заорала выпь. Ежевичник слева от тропы дрогнул.

Шорох не успел подумать, какого шиса делает в дневном лесу болотная ночная тварь, как три звездочки вылетели из его руки и веером прошили ежевичник. А сам он откатился с возможной арбалетной траектории и затаился за толстым грабом, держа наготове нож.

— Погоди меня убивать, — вместо свиста болта послышался шепот, сливающийся с шелестом крон. — Поговорить надо.

Из-за сросшихся кленов, саженях в четырех от тех кустов, показалась открытая ладонь, пальцы сложились в знак «перемирие именем Хисса».

— Волчок? Какого… — пробормотал под нос Шорох и показал такой же знак.

Тут же из-за клена показался сам Волчок, приложил палец к губам и метнулся к Шороху. Показал глазами на тропинку, потом в глубину леса. Шорох кивнул. Волчок, не тревожа лесной тишины, скользнул прочь: спина его была отличной мишенью. Через три десятка саженей он оглянулся, кивнул и исчез в высокой траве между валунами.

— Ну? — Шорох опустился рядом, не убирая ножа.

Волчок приложил палец к губам и покосился в сторону тропинки.

Шорох прислушался: еле слышное шуршание, неправильный скрип ветки, не в такт ветру. Через несколько мгновений лес снова звучал, как положено. Те, кто шел мимо — ушли. Шорох вопросительно глянул на Волчка. Тот пожал плечами, мол, чего тут объяснять, сам все понял.

— Ты ж не просто так меня предупредил.

— Твой отец может устроить меня к Риллаху служкой, — Волчок не спрашивал, а утверждал. — Я не хочу лезть в ваши игры. И дохнуть на испытаниях не хочу.

Шорох разглядывал его: легкомысленный игрок внезапно изменился. Повзрослел. Даже жаль, что не станет Рукой Бога, но он прав, шансов нет. Особенно теперь.

— Я попрошу наставника. Но не могу обещать, что он меня послушает.

— Этого достаточно.