Дети Ананси

— Ты выглядишь на миллион долларов, — сказал он. — А может, на два. Чего бы тебе хотелось?

Рози улыбнулась и пожала плечами.

Они как раз проходили мимо греческого ресторанчика.

— Как тебе греческая кухня?

Невеста Толстого Чарли кивнула.

Спустившись на несколько ступенек, они вошли в зал ресторанчика. Внутри было темно и пусто, заведение только что открылось, и владелец отвел их в укромный уголок подальше от входа.

Они сели друг против друга за столик, которого едва-едва хватало для двоих.

— Я кое-что хотел тебе сказать, — начал Паук.

Рози молчала.

— Ничего дурного, — продолжал он. — Но и хорошего тоже ничего. Ну… Тебе нужно кое-что знать.

Владелец спросил, готовы ли они сделать заказ.

— Кофе, — сказал Паук, и Рози в знак согласия кивнула. — Два кофе. И не могли бы вы оставить нас на пять минут? Нам нужно серьезно поговорить.

Владелец удалился.

Рози поглядела на Паука вопросительно.

— Ладно. — Он сделал глубокий вдох. — О'кей. Просто дай мне сказать, потому что это трудно, и не знаю, смогу ли я… ладно. О'кей. Послушай, я не Толстый Чарли. Знаю, ты думаешь, что я это он, но нет. Я — его брат, Паук. Тебе кажется, что я это он, так как мы… вроде как… похожи.

Она молчала.

— Ну, не слишком похожи. Но… Знаешь, мне тоже непросто. Л-ладно. Я не могу перестать думать о тебе. То есть я знаю, что ты помолвлена с моим братом, но… вроде как… хочу спросить, не хочешь ли ты бросить его и… встречаться со мной?

Прибыл полный кофейник на серебряном подносе. И две чашечки.

— Греческий кофе, — возвестил принесший его владелец ресторанчика.

— Да. Спасибо. Но я же просил на пару минут…

— Очень горячий, — сказал владелец. — Очень горячий кофе. Крепкий. Греческий. Не турецкий.

— Отлично. Послушайте, если вы не против… пять минут. Пожалуйста.

Пожав плечами, владелец ушел.

— Ты, наверное, меня ненавидишь. На твоем месте я, наверное, испытывал бы то же самое. Но я не о том. Больше всего на свете мне хотелось бы…

Но она только смотрела на него без всякого выражения, и он сказал:

— Пожалуйста. Скажи что-нибудь. Что угодно.

Ее губы шевельнулись, точно она подбирала нужные слова.

Паук ждал.

Рот Рози открылся.

Сперва Паук решил, что она съела инжир или шоколадку, ведь между зубов у нее темнело что-то коричневое и никак не похожее на язык. Это «нечто» дернуло головой, блеснуло газами: маленькие, темные глазки-бусины уставились прямо на Паука. Рози невероятно широко разинула рот, и из него вырвались птицы.

— Рози? — неуверенно сказал Паук.

Внезапно зальчик ресторана заполнился клювами и перьями, хвостами и когтями. Одна за другой птицы вылетали из горла Рози, и каждую сопровождало покашливание, словно бы девушка задыхалась, извергая на Паука пернатый поток.

Защищая глаза, он вскинул руку, и вдруг стало больно запястью. Он отмахнулся, но еще что-то метнулось к его лицу, метя в глаза. Паук отдернул голову, и клюв только оцарапал ему щеку.

Мгновение кошмарной ясности: через стол от него по-прежнему сидела женщина, но как же он мог принять ее за Рози? Для начала она была старше, и иссиня-черные волосы тут и там подернулись серебром. Кожа у нее была не белой, как у Рози, а угольно-черной. Одета она была в потрепанное пальто охрового цвета. И вдруг она улыбнулась и еще раз широко открыла рот, а в нем показались острые клювы и безумные глаза морских чаек…

Паук не стал думать. Он действовал. Схватив одной рукой кофейник, другой он сорвал с него крышку, а потом дернул им в сторону сидящей через стол женщины. Выплеснулось его содержимое — обжигающе горячий черный кофе.

Женщина зашипела от боли.

Птицы били крыльями в зальчике подвального ресторана, но теперь стул по ту сторону стола опустел, и пернатые беспорядочно заметались, натыкаясь на стены.


— Сэр? — спросил владелец. — Вы не ранены? Прошу прощения. Наверное, они залетели с улицы.

— Все в порядке, — отозвался Паук.

— У вас на лице кровь, — сказал владелец.

И протянул Пауку льняную салфетку, которую тот прижал к щеке. Царапина саднила.

Паук предложил помочь выгнать птиц. Он открыл дверь на улицу, но в ресторанчике птиц не было, как не было их тут, когда он сюда вошел.

— Вот, — сказал он, доставая пятифунтовую банкноту. — За кофе. Мне нужно идти.

Владелец благодарно кивнул.

— Оставьте салфетку себе.

Уже собираясь переступить порог, Паук вдруг остановился.

— Когда я пришел, — спросил он, — со мной была женщина?

Владелец посмотрел на него озадаченно, вероятно, даже испуганно — Паук не мог бы сказать наверняка.

— Не помню, — словно бы в забытьи ответил владелец. — Женщину я бы запомнил. Но если бы вы были один, я не посадил бы вас в нише. Не знаю, просто не знаю.

Паук вышел на улицу. День был по-прежнему ясен, но ласковое солнышко уже не утешало. Он огляделся по сторонам. Увидел голубя, который, лениво переминаясь с лапы на лапу, клевал брошенное кем-то мороженое, воробья, вопросительно поглядевшего на него с карниза. И высоко над головой — мазок белого в солнечном свете: расправив крылья, в вышине кружила чайка.





Глава девятая,

в которой Толстый Чарли идет открывать дверь, а Паук знакомится со стаей фламинго




Привычное невезение стало вдруг изменять Толстому Чарли. Он прямо нутром это чувствовал. Взять, например, обратный перелет в Лондон. Билеты на рейс, которым он возвращался домой, продали дважды, и поэтому его посадили в первый класс. На полпути через Атлантику стюардесса пришла сообщить, что он выиграл призовую коробку шоколадных конфет, и подарила ему ее. Положив коробку на полку для ручной клади, он заказал «драмбуйе» на льду.

Он приедет домой. Он уладит все с Грэхемом Хориксом, ведь было только одно, в чем Толстый Чарли не сомневался: в честности собственных бухгалтерских расчетов. Он помирится с Рози. Все будет замечательно.

Интересно, когда он вернется домой, Паука там уже не будет? Или ему все-таки выпадет удовольствие лично спустить его с лестницы? На последнее он даже надеялся. Толстому Чарли хотелось увидеть, как его брат извиняется, возможно, даже пресмыкается.

Прикрыв глаза, он стал придумывать, что скажет…

— Убирайся! — гремел Толстый Чарли. — И забери с собой свои солнце, джакузи и спальню!

— Прошу прощения?

Над ним склонилась обеспокоенная стюардесса.

— Так… э-э-э… — пробормотал Толстый Чарли. — Разговариваю сам с собой.

Но ни смущение, ни краска на щеках не смогли теперь испортить ему настроение: он даже не захотел, чтобы самолет упал в океан и тем положил конец его позору. Жизнь определенно налаживалась.

Вскрыв набор предметов первой необходимости, он надел повязку на глаза и как можно дальше откинулся на сиденье. Он стал думать о Рози, которая почему-то постоянно превращалась в кого-то постройнее и пониже ростом и гораздо менее одетую. Толстый Чарли виновато призвал воображение к порядку и велел нарисовать девушку в одежде, а тогда, к ужасу и стыду своим, обнаружил, что на ней полицейская форма. Чувствовал он себя ужасно виноватым, но почему-то без особой искренности. Постыдился бы. Следовало бы…

Поерзав на сиденье, Толстый Чарли издал одинокий удовлетворенный всхрап…

Он все еще пребывал в отличном настроении, когда самолет приземлился в Хитроу. Сев на экспресс-поезд до Паддингтона, он с удовольствием отметил, что за его короткую отлучку из Англии решило выйти солнце. «Все до последней мелочи, — сказал он самому себе, — будет хорошо».

Единственная странная нотка, бросившая тень неприятностей на утро, вкралась на полпути до вокзала. Толстый Чарли как раз смотрел в окно, жалея, что не купил в аэропорту газету. За окном тянулся зеленый лужок («Может, это футбольное поле при какой-нибудь школе?» — спросил себя Толстый Чарли), когда небо вдруг на мгновение потемнело и с шипением тормозов поезд остановился по сигналу семафора.

Это Толстого Чарли не встревожило. Осенью в Англии солнце, по определению, появляется лишь изредка, зато сейчас не было ни обложных туч, ни дождя. Только вот у рощицы берез на краю поля стояла одинокая фигура.

Сначала Толстый Чарли принял ее за пугало.

Глупо, конечно. Откуда тут взяться пугалу? Да, разумеется, посреди поля пугалу самое место, но не футбольного же! И, уж конечно, не под березами. И вообще, если это было пугало, то свою работу оно делало из рук вон плохо.

Ведь кругом же летала стая ворон. Больших черных ворон.

А потом пугало шевельнулось.

Оно было слишком далеко, чтобы разглядеть хорошенько, — просто фигура в потрепанном буром дождевике. Тем не менее Толстый Чарли узнал ее и сразу понял, что будь она ближе, то увидел бы высеченное из обсидиана лицо, иссиня-черные волосы и глаза, в которых притаилось безумие.