Дерево-призрак
Часть 24 из 57 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
«Из Италии. Хоть «Лорен» и необычное для итальяшки имя. Строила из себя невесть что».
Женщина подумала, что сказал бы мистер Шнайдер, если бы при его жизни кто-то посмел подбросить во двор труп.
«Он бы позвонил шефу полиции. Но я тоже уже поговорила с Ваном Кристи».
Да, она поговорила с ним, пока этот грязный мексиканский полицейский околачивался в ее саду. Его жена, может, и вошла к ней в дом (между прочим, ее не приглашали – вломилась без спросу), но миссис Шнайдер никогда бы не опустилась до того, чтобы предложить чашку кофе человеку, олицетворяющему все, что она ненавидела.
И она была уверена, что смерть девчонок точно как-то связана с семьей из дома напротив. И неважно, что среди них есть полицейский.
«Надо позвонить мэру», – подумала она.
Но миссис Шнайдер отлично знала и Ричарда Тохи, и его отца, и оба они были из одного теста. Мэр не захочет и слышать ни о чем, что навредит идеальному облику его города. А по телефону он еще и сможет говорить ей все, что пожелает, а сам будет сидеть и закатывать глаза.
«Какое неуважение».
Да, Ричард Тохи вел себя неуважительно. Но если миссис Шнайдер придет к нему лично, ему придется ее выслушать. Мэр не сможет сидеть и решать кроссворд вместо того, чтобы всерьез заняться ее проблемой.
«Такого никогда не бывало, пока эти мексиканцы сюда не переехали, – пробормотала она. – Небось у себя во дворе приносят человеческие жертвы древним богам».
Она когда-то что-то такое слышала: якобы мексиканцы в давние времена приносили человеческие жертвы солнцу. Наверное, по телевизору, в одном из спецвыпусков «National Geographic»? Женщина никогда не интересовалась примитивными культурами, но эта идея ей понравилась. Да, человеческие жертвы. Это многое объясняло.
Только такие люди способны сотворить все те ужасные вещи, что она увидела у себя в саду. А мексиканскую жену, которая пусть и выглядела довольно доброй (хотя миссис Шнайдер помнила, что та дала ей пощечину, что было недопустимо, решительно недопустимо), заслали сюда, чтобы удостовериться, что она никому ничего не расскажет. А муж-полицейский все замнет.
Теперь ясно.
И она расскажет все Ричарду Тохи, хочет он это слышать или нет.
Но сперва надо позвонить еще паре людей. У миссис Шнайдер были друзья, которые тоже были недовольны появлением иностранцев в этой части улицы. Как только они узнают, что именно произошло, все они позвонят Тохи и оставят по жалобе. А ведь мэру придется принять меры, если значительное число его избирателей обратится к нему с одной и той же проблемой.
И тогда он избавится от этих мексиканцев.
«Да, – сказала она, решив сперва позвонить Этель Вагнер. Тохи пока подождет. – Грядут перемены».
9
Лорен понимала, что ей не следовало так кричать на мать. Та будет мстить. Сейчас наверняка сидит внизу и составляет список всех вещей, которых можно лишить дочь: карманные деньги, телефон, телевизор.
Никаких больше встреч у призрачного дерева. Никакого велосипеда, больше нельзя будет уехать, куда она пожелает.
Но Лорен уже несколько дней из последних сил сдерживалась, не позволяя себе срываться в ответ на постоянные мамины придирки. И когда за столом девочка начала разговор про магию, в мамином взгляде читалась какая-то надменность – как и всегда, когда она считала, что Лорен задает глупые вопросы.
И это стало последней каплей.
Ничего бы не произошло, если бы мама просто оставила ее в покое, как ее и попросили. Лорен не была голодна, ни капли. Более того, девочка не была готова выполнять бесконечные требования ровно сидеть на стуле, подносить еду ко рту и поддерживать бессмысленный диалог – и все это пока боль изнутри ее разрывает на части.
«Но не-е-е-е-ет, мама решила, что мне надо спуститься, или денег не получу».
А ведь это страшно несправедливо: Лорен делала кучу дел по дому и постоянно присматривала за Дэвидом, а значит зарабатывала свои карманные деньги. Мама не имеет права отбирать их просто потому, что ей не нравится ее тон. Лорен заслужила эти деньги своим трудом.
А ведь она копила на пару фирменных конверсов.
«А не этих дурацких дешевок», – сказала девочка, подбирая кроссовки, которые бросила у двери спальни, когда зашла в комнату, чтобы метнуть один со всей силы в стену. Кед попал по постеру «Purple Rain», надорвав уголок.
«Черт!» – крикнула Лорен. Тогда она запульнула второй кроссовок в дверь шкафа. Прозвучал приятный глухой удар, но на дешевом дереве осталась вмятина.
«Отлично, еще один повод маме поорать», – сказала Лорен и упала на постель.
Кровать была застелена древним розовым покрывалом, которое появилось у нее лет в девять или десять. По краю оно было обшито розовой рюшкой, которая шла вдоль рамы и закрывала от глаз пространство под кроватью («Ведь не дай бог кто-то увидит, что там внизу», – с обидой подумала Лорен).
Она уже сто лет умоляла купить ей что-то более взрослое. Девочке хотелось алый клетчатый лоскутный плед из каталога и однотонное белье красного, белого или серого цвета. Сейчас она спала на застиранном комплекте с узором из тряпичных куколок. Но и другие наборы были немногим лучше: клубнички, ромашки и девочки-мультяшки Холли Хобби. Когда Миранда приходила в гости, она всегда над ними смеялась.
Лорен понимала, что мама вряд ли когда-нибудь сможет позволить себе тот плед из каталога. Но она видела другой довольно приличный в супермаркете Кеймарт – однотонное голубое покрывало с серой изнанкой и комплектом сине-серого белья в клеточку. Цена не показалась девочке вопиющей, но мама сразу ответила нет.
Лорен никогда не получала то, что хотела.
«Если бы я и правда была ведьмой, наколдовала бы денег, – пробубнила она в одеяло. – И купила бы все, что пожелаю. Пошла бы в музыкальный и взяла двадцать кассет. И новую джинсовую куртку, и кроссовки, и джинсы Jordache. Нет, Sasson. Даже у Миранды таких нет».
И вот она вновь вернулась к тому, о чем изо всех сил старалась не думать, – к той хрени, которую бабушка рассказала ей про Смитс Холлоу и про семейство ведьм. Чем больше она об этом думала, тем злее становилась.
Почему бабуля пыталась втереть ей эту чушь? Она что, держит Лорен за дуру?
Девочка перекатилась на спину и высказала в потолок: «Если бы существовало это тупое проклятие и все эти тупые девочки действительно умирали – все бы знали! Она считает, что я дура? И что за хрень она несла в конце про то, что у меня магические способности?»
Волшебства не существовало, даже если мама и постаралась своим уклончивым ответом не расстраивать Лорен. Теперь, когда девочка наконец остыла, она осознала, что та просто не хотела ее обидеть.
Но это не меняет того факта, что девяносто девять процентов времени мама меня страшно бесит и никак не может оставить в покое.
Лорен неожиданно ощутила, что очень нуждается в Миранде – но только не в новой, не в той, которая никогда ее не слушала, а в старой. Той, которая умела хранить секреты. Обнимала Лорен в минуты печали. Обращалась с ней как с человеком, а не реквизитом.
Если бы еще существовала прежняя Миранда, девочка сразу позвонила бы ей после той катастрофы, что развернулась дома у бабушки. И прошептала бы подруге: «Встретимся у призрачного дерева», – и она бы пришла.
Но не теперь.
А сегодня ты сама забыла про Миранду, что ты за друг? Лорен ощутила слабый укол вины. Она так и не позвонила подруге, чтобы объяснить свое отсутствие. Интересно, Миранда обиделась?
Да какая разница? Пускай обиделась – не придется больше таскаться с ней туда, куда тебе не хочется.
Лорен присела на постель, но потом встала и подошла к окну. Ее комната располагалась в небольшом закутке прямо под чердаком, и единственное, что девочке по-настоящему в ней нравилось – это встроенный книжный шкаф и широкий подоконник у старомодного окна, створки которого открывались наружу, а не сдвигались вверх-вниз. Она не знала, как назывались такие окна – можно было бы поискать в энциклопедии.
Окно выходило на лужайку перед домом и дорогу. Во дворе рос могучий дуб, и его длинные ветви тянулись к стеклу, закрывая собой вид на другую сторону улицы – видно было лишь ту часть, что прямо перед домом, и немножко налево. Окно было открыто, чтобы впустить свежий воздух, и до Лорен донеслись крики детей, резвящихся в тупике. Прозвучал хлопок удара биты о мяч, а затем одновременно радостные визги и негодующие стоны. Девочке хотелось выйти поиграть с ребятами, но она была слишком взрослой.
Вдруг какое-то движение слева привлекло ее внимание, и Лорен заметила оранжевую компактную машинку «Гремлин», медленно катившуюся в сторону тупика. Водителя видно не было, и он будто бы притормозил напротив ее дома – но, может, просто показалось. Лорен постаралась проследить, куда направлялась машина, однако листва оказалась слишком густой, и «Гремлин» быстро скрылся из вида.
«Никто из местных на такой не ездит», – сказала Лорен. Ее обычно мало интересовали автомобили, но этот бросался в глаза.
Девочка подумала о том, чтобы выскользнуть из дома и проследить, куда он поехал.
Да какая тебе разница?
На самом деле, никакой. Просто она зла, расстроена, обескуражена и ощущает еще целую кучу разных эмоций одновременно и не желает думать о бабушке и ее словах. А хочет думать о чем угодно другом.
Я не ведьма. То, что вчера у меня случилось какое-то дикое виде́ние, еще не значит, что я ведьма.
Да, кстати о виде́нии. Происходило что-то странное: у Лорен должны были остаться воспоминания. Ведь она видела («Ну, назовем это «видела», – подумала девочка, мысленно заключив слово в кавычки) убийство двух девочек, еще и голова чуть не взорвалась. И такое событие должно было постоянно вертеться у нее в мыслях.
Но этого не происходило. Напротив, она будто полностью забывала о виде́нии, а если воспоминания и возвращались, то словно всплывали со дна очень глубокого бассейна, судорожно глотая воздух.
«А еще на моем велосипеде осталась кровь», – пробормотала Лорен.
Она отметила, что повела себя крайне странно. Смыла кровь, как будто была в чем-то виновата, и даже никому не показала. (Не маме – она бы все равно ничем не помогла. До сегодняшнего дня я бы решила, что надо показать бабушке. Почему я этого не сделала?)
Это из-за того, что она чувствовала себя виноватой? Но почему она должна чувствовать себя виноватой? Не ее вина, что монстр сотворил такое с девочками.
Но, может, вина лежит на твоей семье, если бабушка не лжет. Может, это твои предки прокляли этот город в приступе горя и злобы, одичав от боли. Может, это они растворились в своем гневе, и теперь погибли невинные люди.
Может, если бы виде́ние явилось раньше, ты бы их спасла.
Мысль шокировала Лорен. Нет. Все закончилось прежде, чем ты хоть что-то увидела. Ничего нельзя было сделать. А даже если бы ты и увидела происходящее заранее, то что можно было предпринять? Рассказать полиции, что тебе кажется, будто кого-то скоро убьют в лесу?
Офицер Хендрикс перестал бы смотреть на Лорен своими добрыми глазами. Он – да и все остальные – решили бы, что девочка сошла с ума. И все повторяли бы: «Бедная Лорен Ди Муччи. Ее папу убили, вот у нее крыша и поехала».
Лорен и сама согласилась, что наполовину крыша у нее точно поехала. Она постоянно ловила себя на мысли, что думает про свое виде́ние, будто оно произошло на самом деле, а не было просто реалистично выглядящим побочным эффектом особенно скверной мигрени.
«А ведь это и есть просто побочка – и не существует никаких ведьм и магических способностей», – сказала она себе.
Хотя с Дэвидом тоже что-то случилось.
И на сиденье осталась кровь. Кровавый след в форме отпечатка руки, но с когтями.
Но из этого еще не следует, что это монстр. Может быть, это серийный убийца. Типа Фредди Крюгера.
Миранда заставила ее чуть не силой посмотреть «Кошмар на улице Вязов», и, хотя Лорен полфильма просидела, глядя на экран сквозь щель в ладошке, увиденного оказалось достаточно, чтобы навсегда запомнить, что убийца носил перчатку с лезвиями вместо пальцев.
А идея, что какой-то псих повторяет события фильма, звучит куда вероятнее, чем что в дереве обитает монстр, который изредка выходит наружу.
Значит, бабушка ей все же наврала, как Лорен и думала.
Впрочем, тогда получалось, что по городу рыскает убийца. Вероятно, в перчатке с когтями.
И он тронул этой кровавой перчаткой твой велосипед и оставил странный отпечаток.
А ты, как полная дура, смыла улику.
Женщина подумала, что сказал бы мистер Шнайдер, если бы при его жизни кто-то посмел подбросить во двор труп.
«Он бы позвонил шефу полиции. Но я тоже уже поговорила с Ваном Кристи».
Да, она поговорила с ним, пока этот грязный мексиканский полицейский околачивался в ее саду. Его жена, может, и вошла к ней в дом (между прочим, ее не приглашали – вломилась без спросу), но миссис Шнайдер никогда бы не опустилась до того, чтобы предложить чашку кофе человеку, олицетворяющему все, что она ненавидела.
И она была уверена, что смерть девчонок точно как-то связана с семьей из дома напротив. И неважно, что среди них есть полицейский.
«Надо позвонить мэру», – подумала она.
Но миссис Шнайдер отлично знала и Ричарда Тохи, и его отца, и оба они были из одного теста. Мэр не захочет и слышать ни о чем, что навредит идеальному облику его города. А по телефону он еще и сможет говорить ей все, что пожелает, а сам будет сидеть и закатывать глаза.
«Какое неуважение».
Да, Ричард Тохи вел себя неуважительно. Но если миссис Шнайдер придет к нему лично, ему придется ее выслушать. Мэр не сможет сидеть и решать кроссворд вместо того, чтобы всерьез заняться ее проблемой.
«Такого никогда не бывало, пока эти мексиканцы сюда не переехали, – пробормотала она. – Небось у себя во дворе приносят человеческие жертвы древним богам».
Она когда-то что-то такое слышала: якобы мексиканцы в давние времена приносили человеческие жертвы солнцу. Наверное, по телевизору, в одном из спецвыпусков «National Geographic»? Женщина никогда не интересовалась примитивными культурами, но эта идея ей понравилась. Да, человеческие жертвы. Это многое объясняло.
Только такие люди способны сотворить все те ужасные вещи, что она увидела у себя в саду. А мексиканскую жену, которая пусть и выглядела довольно доброй (хотя миссис Шнайдер помнила, что та дала ей пощечину, что было недопустимо, решительно недопустимо), заслали сюда, чтобы удостовериться, что она никому ничего не расскажет. А муж-полицейский все замнет.
Теперь ясно.
И она расскажет все Ричарду Тохи, хочет он это слышать или нет.
Но сперва надо позвонить еще паре людей. У миссис Шнайдер были друзья, которые тоже были недовольны появлением иностранцев в этой части улицы. Как только они узнают, что именно произошло, все они позвонят Тохи и оставят по жалобе. А ведь мэру придется принять меры, если значительное число его избирателей обратится к нему с одной и той же проблемой.
И тогда он избавится от этих мексиканцев.
«Да, – сказала она, решив сперва позвонить Этель Вагнер. Тохи пока подождет. – Грядут перемены».
9
Лорен понимала, что ей не следовало так кричать на мать. Та будет мстить. Сейчас наверняка сидит внизу и составляет список всех вещей, которых можно лишить дочь: карманные деньги, телефон, телевизор.
Никаких больше встреч у призрачного дерева. Никакого велосипеда, больше нельзя будет уехать, куда она пожелает.
Но Лорен уже несколько дней из последних сил сдерживалась, не позволяя себе срываться в ответ на постоянные мамины придирки. И когда за столом девочка начала разговор про магию, в мамином взгляде читалась какая-то надменность – как и всегда, когда она считала, что Лорен задает глупые вопросы.
И это стало последней каплей.
Ничего бы не произошло, если бы мама просто оставила ее в покое, как ее и попросили. Лорен не была голодна, ни капли. Более того, девочка не была готова выполнять бесконечные требования ровно сидеть на стуле, подносить еду ко рту и поддерживать бессмысленный диалог – и все это пока боль изнутри ее разрывает на части.
«Но не-е-е-е-ет, мама решила, что мне надо спуститься, или денег не получу».
А ведь это страшно несправедливо: Лорен делала кучу дел по дому и постоянно присматривала за Дэвидом, а значит зарабатывала свои карманные деньги. Мама не имеет права отбирать их просто потому, что ей не нравится ее тон. Лорен заслужила эти деньги своим трудом.
А ведь она копила на пару фирменных конверсов.
«А не этих дурацких дешевок», – сказала девочка, подбирая кроссовки, которые бросила у двери спальни, когда зашла в комнату, чтобы метнуть один со всей силы в стену. Кед попал по постеру «Purple Rain», надорвав уголок.
«Черт!» – крикнула Лорен. Тогда она запульнула второй кроссовок в дверь шкафа. Прозвучал приятный глухой удар, но на дешевом дереве осталась вмятина.
«Отлично, еще один повод маме поорать», – сказала Лорен и упала на постель.
Кровать была застелена древним розовым покрывалом, которое появилось у нее лет в девять или десять. По краю оно было обшито розовой рюшкой, которая шла вдоль рамы и закрывала от глаз пространство под кроватью («Ведь не дай бог кто-то увидит, что там внизу», – с обидой подумала Лорен).
Она уже сто лет умоляла купить ей что-то более взрослое. Девочке хотелось алый клетчатый лоскутный плед из каталога и однотонное белье красного, белого или серого цвета. Сейчас она спала на застиранном комплекте с узором из тряпичных куколок. Но и другие наборы были немногим лучше: клубнички, ромашки и девочки-мультяшки Холли Хобби. Когда Миранда приходила в гости, она всегда над ними смеялась.
Лорен понимала, что мама вряд ли когда-нибудь сможет позволить себе тот плед из каталога. Но она видела другой довольно приличный в супермаркете Кеймарт – однотонное голубое покрывало с серой изнанкой и комплектом сине-серого белья в клеточку. Цена не показалась девочке вопиющей, но мама сразу ответила нет.
Лорен никогда не получала то, что хотела.
«Если бы я и правда была ведьмой, наколдовала бы денег, – пробубнила она в одеяло. – И купила бы все, что пожелаю. Пошла бы в музыкальный и взяла двадцать кассет. И новую джинсовую куртку, и кроссовки, и джинсы Jordache. Нет, Sasson. Даже у Миранды таких нет».
И вот она вновь вернулась к тому, о чем изо всех сил старалась не думать, – к той хрени, которую бабушка рассказала ей про Смитс Холлоу и про семейство ведьм. Чем больше она об этом думала, тем злее становилась.
Почему бабуля пыталась втереть ей эту чушь? Она что, держит Лорен за дуру?
Девочка перекатилась на спину и высказала в потолок: «Если бы существовало это тупое проклятие и все эти тупые девочки действительно умирали – все бы знали! Она считает, что я дура? И что за хрень она несла в конце про то, что у меня магические способности?»
Волшебства не существовало, даже если мама и постаралась своим уклончивым ответом не расстраивать Лорен. Теперь, когда девочка наконец остыла, она осознала, что та просто не хотела ее обидеть.
Но это не меняет того факта, что девяносто девять процентов времени мама меня страшно бесит и никак не может оставить в покое.
Лорен неожиданно ощутила, что очень нуждается в Миранде – но только не в новой, не в той, которая никогда ее не слушала, а в старой. Той, которая умела хранить секреты. Обнимала Лорен в минуты печали. Обращалась с ней как с человеком, а не реквизитом.
Если бы еще существовала прежняя Миранда, девочка сразу позвонила бы ей после той катастрофы, что развернулась дома у бабушки. И прошептала бы подруге: «Встретимся у призрачного дерева», – и она бы пришла.
Но не теперь.
А сегодня ты сама забыла про Миранду, что ты за друг? Лорен ощутила слабый укол вины. Она так и не позвонила подруге, чтобы объяснить свое отсутствие. Интересно, Миранда обиделась?
Да какая разница? Пускай обиделась – не придется больше таскаться с ней туда, куда тебе не хочется.
Лорен присела на постель, но потом встала и подошла к окну. Ее комната располагалась в небольшом закутке прямо под чердаком, и единственное, что девочке по-настоящему в ней нравилось – это встроенный книжный шкаф и широкий подоконник у старомодного окна, створки которого открывались наружу, а не сдвигались вверх-вниз. Она не знала, как назывались такие окна – можно было бы поискать в энциклопедии.
Окно выходило на лужайку перед домом и дорогу. Во дворе рос могучий дуб, и его длинные ветви тянулись к стеклу, закрывая собой вид на другую сторону улицы – видно было лишь ту часть, что прямо перед домом, и немножко налево. Окно было открыто, чтобы впустить свежий воздух, и до Лорен донеслись крики детей, резвящихся в тупике. Прозвучал хлопок удара биты о мяч, а затем одновременно радостные визги и негодующие стоны. Девочке хотелось выйти поиграть с ребятами, но она была слишком взрослой.
Вдруг какое-то движение слева привлекло ее внимание, и Лорен заметила оранжевую компактную машинку «Гремлин», медленно катившуюся в сторону тупика. Водителя видно не было, и он будто бы притормозил напротив ее дома – но, может, просто показалось. Лорен постаралась проследить, куда направлялась машина, однако листва оказалась слишком густой, и «Гремлин» быстро скрылся из вида.
«Никто из местных на такой не ездит», – сказала Лорен. Ее обычно мало интересовали автомобили, но этот бросался в глаза.
Девочка подумала о том, чтобы выскользнуть из дома и проследить, куда он поехал.
Да какая тебе разница?
На самом деле, никакой. Просто она зла, расстроена, обескуражена и ощущает еще целую кучу разных эмоций одновременно и не желает думать о бабушке и ее словах. А хочет думать о чем угодно другом.
Я не ведьма. То, что вчера у меня случилось какое-то дикое виде́ние, еще не значит, что я ведьма.
Да, кстати о виде́нии. Происходило что-то странное: у Лорен должны были остаться воспоминания. Ведь она видела («Ну, назовем это «видела», – подумала девочка, мысленно заключив слово в кавычки) убийство двух девочек, еще и голова чуть не взорвалась. И такое событие должно было постоянно вертеться у нее в мыслях.
Но этого не происходило. Напротив, она будто полностью забывала о виде́нии, а если воспоминания и возвращались, то словно всплывали со дна очень глубокого бассейна, судорожно глотая воздух.
«А еще на моем велосипеде осталась кровь», – пробормотала Лорен.
Она отметила, что повела себя крайне странно. Смыла кровь, как будто была в чем-то виновата, и даже никому не показала. (Не маме – она бы все равно ничем не помогла. До сегодняшнего дня я бы решила, что надо показать бабушке. Почему я этого не сделала?)
Это из-за того, что она чувствовала себя виноватой? Но почему она должна чувствовать себя виноватой? Не ее вина, что монстр сотворил такое с девочками.
Но, может, вина лежит на твоей семье, если бабушка не лжет. Может, это твои предки прокляли этот город в приступе горя и злобы, одичав от боли. Может, это они растворились в своем гневе, и теперь погибли невинные люди.
Может, если бы виде́ние явилось раньше, ты бы их спасла.
Мысль шокировала Лорен. Нет. Все закончилось прежде, чем ты хоть что-то увидела. Ничего нельзя было сделать. А даже если бы ты и увидела происходящее заранее, то что можно было предпринять? Рассказать полиции, что тебе кажется, будто кого-то скоро убьют в лесу?
Офицер Хендрикс перестал бы смотреть на Лорен своими добрыми глазами. Он – да и все остальные – решили бы, что девочка сошла с ума. И все повторяли бы: «Бедная Лорен Ди Муччи. Ее папу убили, вот у нее крыша и поехала».
Лорен и сама согласилась, что наполовину крыша у нее точно поехала. Она постоянно ловила себя на мысли, что думает про свое виде́ние, будто оно произошло на самом деле, а не было просто реалистично выглядящим побочным эффектом особенно скверной мигрени.
«А ведь это и есть просто побочка – и не существует никаких ведьм и магических способностей», – сказала она себе.
Хотя с Дэвидом тоже что-то случилось.
И на сиденье осталась кровь. Кровавый след в форме отпечатка руки, но с когтями.
Но из этого еще не следует, что это монстр. Может быть, это серийный убийца. Типа Фредди Крюгера.
Миранда заставила ее чуть не силой посмотреть «Кошмар на улице Вязов», и, хотя Лорен полфильма просидела, глядя на экран сквозь щель в ладошке, увиденного оказалось достаточно, чтобы навсегда запомнить, что убийца носил перчатку с лезвиями вместо пальцев.
А идея, что какой-то псих повторяет события фильма, звучит куда вероятнее, чем что в дереве обитает монстр, который изредка выходит наружу.
Значит, бабушка ей все же наврала, как Лорен и думала.
Впрочем, тогда получалось, что по городу рыскает убийца. Вероятно, в перчатке с когтями.
И он тронул этой кровавой перчаткой твой велосипед и оставил странный отпечаток.
А ты, как полная дура, смыла улику.