Демонтаж патриархата, или Женщины берут верх. Книга для мужчин
Часть 20 из 155 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
шикарной Адель.
У них многое от безволия, много нытья и неумения жить в новых условиях… Раздала
всю свою валюту, что имела на руках, но разве это помощь? Посылаю им всем ежемесячно
из Швеции на торгсин… Чувство, точно я перед ней и всеми этими «тенями прошлого»
30
виновата».
Сознавала ли она, что происходит в стране реального социализма? Или даже самой
себе не желала признаваться, что революция, дело всей ее жизни, не принесла счастья
людям? Что в таком случае и она виновата в том, что происходило со страной?
Возможно, она все и видела, и понимала, но ее это не интересовало.
Что же осталось от некогда мятежной, непокорной, прямой до резкости, принципиальной до невозможности, жаждавшей справедливости и готовой сражаться за нее
Коллонтай? Пожалуй, ничего.
Отчего так? Люди с возрастом меняются? В юности бунтарь, в зрелые годы –
консерватор? Иссякла любовная страсть, во многом управлявшая поступками Коллонтай? И
стало ясно, что она предельно холодный и эгоистический человек, думающий только о себе?
И не была ли та единственная свобода, которой она действительно жаждала, свободой
выбирать себе партнеров и свободой от обязательств перед другими? Для этого, правда, пришлось совершить революцию.
Да и пришло трезвое осознание, что времена наступили опасные. Это против царского
правительства можно было бунтовать. Что не так – вытребовал загранпаспорт и в свободные
края, Цюрих, Париж, Лондон. А еще кричали «тюрьма народов»… Это вот при советской
власти по-настоящему стало страшно. И командировка за границу – высшее счастье. Ради
этого надо идти на все – унижаться перед хозяином, исполнять любые указания, предавать
старых товарищей и некогда любимых мужчин. Зато в нарушение всех норм и установлений
ее сыну тоже разрешили работать за границей. И даже определили в Стокгольм, под
заботливое мамино крыло. Коллонтай знала, от кого зависело ее личное благополучие и
благополучие ее сына с семьей.
В дневнике о Сталине только восторженно. Приехав в Москву, всякий раз старалась
попасть к нему на прием. Понимала, что расположение хозяина – единственная гарантия
безопасности:
«Позвонила по ночному телефону. Попала на «хозяина».
– Кто говорит?
– Это я, Коллонтай. Я в отпуске в Москве, очень хочу вас повидать, Иосиф
Виссарионович.
Иду по длинным коридорам, отремонтированные, в коврах, чистота пароходная.
Сталин не у своего письменного стола, а у большого стола, где заседало политбюро.
Тужурка цвета хаки. Лицо свежее, чем в прошлом году, в богатых волосах проседь ровная
цвета стали, точно голова инеем покрыта.
– Как нашли Москву?
Улыбается кончиками губ, когда отмечаю достижения.
– Нет, Москва еще никуда не годится. Что это за город! Кривые улицы, тесно. Надо еще
много ломать, очищать и строить. Но мы из Москвы сделаем мировой центр во всех
смыслах.
Сталин спрашивает, а сам думает, взвешивает. Сталин слушает. Глаза упорно опущены.
Он редко глядит на собеседника. Ленин любил пронизывать собеседника взглядом, любил
читать его мысли по глазам. Сталин не глядит, а слушает. Берет от собеседника то, что ему
надо, мысль работает в нем независимо от внешних впечатлений».
Единственный мужчина, которого она когда-то любила так, что себя готова была
потерять, – Павел Дыбенко – уже был расстрелян.
Как раз в те дни, когда заканчивался жизненный путь Дыбенко, Александру Коллонтай
попросил приехать наследный принц Швеции, впоследствии король Густав VI Адольф.
Принц задал советскому послу вопрос, волновавший многих:
– Советское правительство не намерено повернуть свой курс на дружбу с Берлином?
– Откуда у вас такие мысли, ваше высочество? – возмутилась Коллонтай. – Советский
Союз и фашистская Германия – это же огонь и вода!
– Да, но у вас есть нечто общее, – хладнокровно заметил кронпринц, – вы не признаете
31
демократии и управляетесь диктатурой.
А через несколько недель, 24 августа 1939 года, когда появилось сообщение о приезде в
Москву имперского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа и о подписании
пакта с нацистской Германией, Коллонтай недрогнувшей рукой записала в дневнике:
«Смелый шаг Москвы. Господа империалисты и не думали, что мы проявим такую
решительность и так верно учтем мировую политическую конъюнктуру… Рука моя не
выронила газету, я даже не особенно удивилась. Шаг с нашей стороны вернейший.»
Коллонтай больше не позволяла себе сомнений в линии партии. Или не доверяла их
дневнику.
Последствия союза Гитлера и Сталина вскоре ощутила и Коллонтай. Началась финская
война. 30 ноября 1939 года советская авиация бомбила Хельсинки. Части Ленинградского
округа перешли границу. В сводках с театра военных действий Коллонтай с горечью читала
названия мест, где отдыхала ребенком у дедушки. Ведь в ее жилах текла и финская кровь.
Несмотря на огромное превосходство Красной армии над финнами, зимняя кампания
протекала на редкость неудачно. Начались тайные переговоры через посредство шведов о
заключении мира. Александра Коллонтай играла первую скрипку. Но у нее возникли трения
с НКВД. Политическая разведка хотела показать Сталину, что эта она заставит финское
правительство принять условия мира.
В марте 1942 года Коллонтай исполнилось семьдесят лет. Приехавший в Стокгольм
У них многое от безволия, много нытья и неумения жить в новых условиях… Раздала
всю свою валюту, что имела на руках, но разве это помощь? Посылаю им всем ежемесячно
из Швеции на торгсин… Чувство, точно я перед ней и всеми этими «тенями прошлого»
30
виновата».
Сознавала ли она, что происходит в стране реального социализма? Или даже самой
себе не желала признаваться, что революция, дело всей ее жизни, не принесла счастья
людям? Что в таком случае и она виновата в том, что происходило со страной?
Возможно, она все и видела, и понимала, но ее это не интересовало.
Что же осталось от некогда мятежной, непокорной, прямой до резкости, принципиальной до невозможности, жаждавшей справедливости и готовой сражаться за нее
Коллонтай? Пожалуй, ничего.
Отчего так? Люди с возрастом меняются? В юности бунтарь, в зрелые годы –
консерватор? Иссякла любовная страсть, во многом управлявшая поступками Коллонтай? И
стало ясно, что она предельно холодный и эгоистический человек, думающий только о себе?
И не была ли та единственная свобода, которой она действительно жаждала, свободой
выбирать себе партнеров и свободой от обязательств перед другими? Для этого, правда, пришлось совершить революцию.
Да и пришло трезвое осознание, что времена наступили опасные. Это против царского
правительства можно было бунтовать. Что не так – вытребовал загранпаспорт и в свободные
края, Цюрих, Париж, Лондон. А еще кричали «тюрьма народов»… Это вот при советской
власти по-настоящему стало страшно. И командировка за границу – высшее счастье. Ради
этого надо идти на все – унижаться перед хозяином, исполнять любые указания, предавать
старых товарищей и некогда любимых мужчин. Зато в нарушение всех норм и установлений
ее сыну тоже разрешили работать за границей. И даже определили в Стокгольм, под
заботливое мамино крыло. Коллонтай знала, от кого зависело ее личное благополучие и
благополучие ее сына с семьей.
В дневнике о Сталине только восторженно. Приехав в Москву, всякий раз старалась
попасть к нему на прием. Понимала, что расположение хозяина – единственная гарантия
безопасности:
«Позвонила по ночному телефону. Попала на «хозяина».
– Кто говорит?
– Это я, Коллонтай. Я в отпуске в Москве, очень хочу вас повидать, Иосиф
Виссарионович.
Иду по длинным коридорам, отремонтированные, в коврах, чистота пароходная.
Сталин не у своего письменного стола, а у большого стола, где заседало политбюро.
Тужурка цвета хаки. Лицо свежее, чем в прошлом году, в богатых волосах проседь ровная
цвета стали, точно голова инеем покрыта.
– Как нашли Москву?
Улыбается кончиками губ, когда отмечаю достижения.
– Нет, Москва еще никуда не годится. Что это за город! Кривые улицы, тесно. Надо еще
много ломать, очищать и строить. Но мы из Москвы сделаем мировой центр во всех
смыслах.
Сталин спрашивает, а сам думает, взвешивает. Сталин слушает. Глаза упорно опущены.
Он редко глядит на собеседника. Ленин любил пронизывать собеседника взглядом, любил
читать его мысли по глазам. Сталин не глядит, а слушает. Берет от собеседника то, что ему
надо, мысль работает в нем независимо от внешних впечатлений».
Единственный мужчина, которого она когда-то любила так, что себя готова была
потерять, – Павел Дыбенко – уже был расстрелян.
Как раз в те дни, когда заканчивался жизненный путь Дыбенко, Александру Коллонтай
попросил приехать наследный принц Швеции, впоследствии король Густав VI Адольф.
Принц задал советскому послу вопрос, волновавший многих:
– Советское правительство не намерено повернуть свой курс на дружбу с Берлином?
– Откуда у вас такие мысли, ваше высочество? – возмутилась Коллонтай. – Советский
Союз и фашистская Германия – это же огонь и вода!
– Да, но у вас есть нечто общее, – хладнокровно заметил кронпринц, – вы не признаете
31
демократии и управляетесь диктатурой.
А через несколько недель, 24 августа 1939 года, когда появилось сообщение о приезде в
Москву имперского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа и о подписании
пакта с нацистской Германией, Коллонтай недрогнувшей рукой записала в дневнике:
«Смелый шаг Москвы. Господа империалисты и не думали, что мы проявим такую
решительность и так верно учтем мировую политическую конъюнктуру… Рука моя не
выронила газету, я даже не особенно удивилась. Шаг с нашей стороны вернейший.»
Коллонтай больше не позволяла себе сомнений в линии партии. Или не доверяла их
дневнику.
Последствия союза Гитлера и Сталина вскоре ощутила и Коллонтай. Началась финская
война. 30 ноября 1939 года советская авиация бомбила Хельсинки. Части Ленинградского
округа перешли границу. В сводках с театра военных действий Коллонтай с горечью читала
названия мест, где отдыхала ребенком у дедушки. Ведь в ее жилах текла и финская кровь.
Несмотря на огромное превосходство Красной армии над финнами, зимняя кампания
протекала на редкость неудачно. Начались тайные переговоры через посредство шведов о
заключении мира. Александра Коллонтай играла первую скрипку. Но у нее возникли трения
с НКВД. Политическая разведка хотела показать Сталину, что эта она заставит финское
правительство принять условия мира.
В марте 1942 года Коллонтай исполнилось семьдесят лет. Приехавший в Стокгольм