Дело для Жаби
Часть 6 из 13 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он был настоящий трусишка, когда дело доходило до купания в холодной воде.
Гордон осторожно смочил живот.
— Брр. Что я говорил, — пробурчал он. — Я знал, что нам снова придётся мокнуть.
Но вот он окунулся, и мыши забрались жабам на голову. Жаби — на голову Гордону, Гертруда — на голову Суне.
Шлёпая лапками по воде, жабы поплыли прочь от берега. Они подпрыгивали в бурных волнах и гребок за гребком уверенно приближались к Пещерному острову.
Наконец мыши ступили на берег. Их страшно укачало.
— Это… бурп… просто… ульк… ужас… плыть на жабе через море! — еле выговорила Гертруда.
Жабы тоже выбрались на сушу. Их совсем не укачало, потому что они привыкли к воде и волнам.
Все дрожали от холода, но у Гертруды в рюкзаке было полотенце. Они хорошенько растёрлись и попрыгали на месте, и им снова стало тепло.
На берегу стояло узловатое кряжистое дерево с низкими ветвями. Жаби долго смотрела на него.
Жаби пожала плечами.
— Это было так ужасно, — сказала она. — Я пережила настоящий шок. Может, мы стараемся забыть самое страшное? А потом я повстречала Гордона. У меня появились работа и постель. И собственное имя. Я была так счастлива… Но как же я могла забыть о маме!
— Мы найдём её! — сказала Гертруда, погладив Жаби по руке.
Полицейские шли вглубь Пещерного острова. Они крались осторожно, потому что в любую секунду откуда ни возьмись мог выскочить лис.
Жаби и Гертруда всё время принюхивались. У них, в отличие от жаб, был отменный нюх. Но нет, даже их замечательные носы не могли обнаружить никаких следов.
— Никакого лиса, — сказала Гертруда.
— Никаких мышей, — тихо проговорила Жаби. — Пахнет только ёлками и морской водой.
Остров лежал, погружённый в тишину. Не слышно было ни ворон, ни чаек. Ни даже маленьких пташек. Если тут и водились какие-то животные, то они, вероятно, хорошенько спрятались. Тишина была повсюду, и только добравшись до середины острова, полицейские услышали шум водопада.
С отвесной скалы струилась вода — мощные потоки воды, ведь ночью шёл дождь. Водовороты внизу пенились и шипели.
— Это здесь? — спросил Гордон.
— А?
— Это здесь? — стараясь перекричать грохот водопада, повторил свой вопрос Гордон.
Жаби кивнула и, спустившись по пологому склону, подошла к высокой ели. Она шагнула в густую и колючую хвою. И там остановилась. Замерла, прислушиваясь к шелесту еловых веток.
— Это здесь! Здесь под ёлкой была наша нора…
И задрожала. Гертруда снова взяла её за руку.
Гордон прошёл мимо них и заглянул в открытую нору у корней.
Потом сделал шаг назад и глубоко вздохнул.
— Тут только сломанная мебель, — сказал он.
Гордон с трудом спустился вниз. Покорёженная кровать. Пустая банка. Рваная подушка — пух разлетелся по полу.
Хмм, подумал он. Во всяком случае, погибших нет. Никаких костей, скелетов и прочих жутких останков съеденных животных.
Жаби подошла к краю.
— Вон она! Моя кроватка. А это…
И Жаби проворно слезла вниз и откопала в углу какую-то тряпочку, насквозь мокрую от дождя и всю перепачканную в земле. Жаби взяла её в руки и понюхала. Из глаз покатились крупные слёзы.
— …тряпочка, с которой я любила играть. Она пахнет мной! Моя любимая тряпочка.
Глава 6. Ни следов, ни улик. Догадка
Жаби прижала тряпочку к носу, потёрлась об неё усиками и зажмурилась.
Когда-то это был её дом.
Сейчас крыша сломана, и любой прохожий мог заглянуть в их разорённую спальню.
Раньше здесь было так красиво. О, теперь Жаби вспомнила всё. Всё, что стёрлось из памяти после страшного происшествия, теперь вернулось.
У корней дерева был маленький, надёжно спрятанный лаз. Юркнув вниз, ты оказывался в коридоре. Впереди, чуть левее, находилась уборная.
Ещё чуть дальше, справа, — кладовка, полная орехов и маленьких вкусных шишек.
Посередине располагалась большая спальная комната, где обитали мама и все её дети. Кровати стояли в ряд.
Как же им уютно жилось. Дети спали по двое. Они ложились валетом и перед сном всегда немного пихались задними лапками и болтали. По утрам каждый норовил натянуть одеяло на себя.
Моя непослушная сестра! — подумала Жаби, и слеза скатилась по её щеке. Обычно они так и говорили: сестра или брат, потому что у маленьких мышат не бывает имён.
Утром они садились на край кровати и мама раздавала всем по ореху. Пока дети ели, она пела какую-нибудь известную мышиную песню: Мышка бежит по глубокому снегу или Семь кексов в норке про запас.
Иногда после завтрака они отправлялись на прогулку. Всё это было до того, как на острове появился лис…
Как-то раз мышата повстречали своего папу и вежливо с ним поздоровались. Но у него было очень много дел, и он, кажется, собирался куда-то уезжать. Да, таков мышиный мир.
После прогулки они всегда возвращались в норку. Если маме надо было задержаться в лесу, чтобы
набрать орехов, дети прыгали на кроватях. Придя домой, мама ласково их отчитывала:
— Сколько раз повторять, так можно ушибиться. Давайте-ка лучше потанцуем!
И они пели Возьмём друг друга за хвосты и встанем в хоровод.
Иногда мама рассказывала им сказки, например про то, как маленькая-маленькая мышка перехитрила злую кошку. Дети не могли усидеть на месте — такая увлекательная была история. Они с нетерпением ждали конца, когда кошка упадёт в воду, а мышка побежит домой с сыром. Все смеялись и хлопали в ладоши.
Какое чудесное у Жаби было детство! О, как же она любила свою маму.
Жаби заплакала, глядя на разорённый дом.
Гордон был возмущён.
— А представь, лис бы схватил тебя. И мы бы с тобой никогда не встретились! И ты бы никогда не стала умнейшим комиссаром…
Гордон прокашлялся и как бы начал речь:
— Когда умирает детёныш, умирает не просто милый и пушистый малыш. Мир внезапно лишается будущего начальника полиции. Погибает не только малыш, но и всё то, чем он мог бы стать. Страшно и грустно вдвойне, когда умирает детёныш.
Гордон разошёлся не на шутку и, набрав воздуха, продолжил:
— В каждом детёныше живёт целый мир. И он должен жить дальше. Иначе погибнет певец, специалист по запахам и ловкий штамповщик бумаг — а кроме того, милый друг и поедатель кексов. Погибнут все дети и внуки этого детёныша. Тысячи мышей никогда не увидят свет! Трагедия!
Суне пихнул Гордона в бок.
— Но она же не умерла, — напомнил он.
Гордон снова прокашлялся:
— Нет. Но я так злюсь, когда думаю о том, сколько бед может натворить лис… Будь у нас печать, мы хотя бы ка-данкнули!
Потом до него дошло, что в некотором смысле это он, Гордон, во всём виноват. Ведь он выгнал лиса из своего полицейского округа.
Гордон осторожно смочил живот.
— Брр. Что я говорил, — пробурчал он. — Я знал, что нам снова придётся мокнуть.
Но вот он окунулся, и мыши забрались жабам на голову. Жаби — на голову Гордону, Гертруда — на голову Суне.
Шлёпая лапками по воде, жабы поплыли прочь от берега. Они подпрыгивали в бурных волнах и гребок за гребком уверенно приближались к Пещерному острову.
Наконец мыши ступили на берег. Их страшно укачало.
— Это… бурп… просто… ульк… ужас… плыть на жабе через море! — еле выговорила Гертруда.
Жабы тоже выбрались на сушу. Их совсем не укачало, потому что они привыкли к воде и волнам.
Все дрожали от холода, но у Гертруды в рюкзаке было полотенце. Они хорошенько растёрлись и попрыгали на месте, и им снова стало тепло.
На берегу стояло узловатое кряжистое дерево с низкими ветвями. Жаби долго смотрела на него.
Жаби пожала плечами.
— Это было так ужасно, — сказала она. — Я пережила настоящий шок. Может, мы стараемся забыть самое страшное? А потом я повстречала Гордона. У меня появились работа и постель. И собственное имя. Я была так счастлива… Но как же я могла забыть о маме!
— Мы найдём её! — сказала Гертруда, погладив Жаби по руке.
Полицейские шли вглубь Пещерного острова. Они крались осторожно, потому что в любую секунду откуда ни возьмись мог выскочить лис.
Жаби и Гертруда всё время принюхивались. У них, в отличие от жаб, был отменный нюх. Но нет, даже их замечательные носы не могли обнаружить никаких следов.
— Никакого лиса, — сказала Гертруда.
— Никаких мышей, — тихо проговорила Жаби. — Пахнет только ёлками и морской водой.
Остров лежал, погружённый в тишину. Не слышно было ни ворон, ни чаек. Ни даже маленьких пташек. Если тут и водились какие-то животные, то они, вероятно, хорошенько спрятались. Тишина была повсюду, и только добравшись до середины острова, полицейские услышали шум водопада.
С отвесной скалы струилась вода — мощные потоки воды, ведь ночью шёл дождь. Водовороты внизу пенились и шипели.
— Это здесь? — спросил Гордон.
— А?
— Это здесь? — стараясь перекричать грохот водопада, повторил свой вопрос Гордон.
Жаби кивнула и, спустившись по пологому склону, подошла к высокой ели. Она шагнула в густую и колючую хвою. И там остановилась. Замерла, прислушиваясь к шелесту еловых веток.
— Это здесь! Здесь под ёлкой была наша нора…
И задрожала. Гертруда снова взяла её за руку.
Гордон прошёл мимо них и заглянул в открытую нору у корней.
Потом сделал шаг назад и глубоко вздохнул.
— Тут только сломанная мебель, — сказал он.
Гордон с трудом спустился вниз. Покорёженная кровать. Пустая банка. Рваная подушка — пух разлетелся по полу.
Хмм, подумал он. Во всяком случае, погибших нет. Никаких костей, скелетов и прочих жутких останков съеденных животных.
Жаби подошла к краю.
— Вон она! Моя кроватка. А это…
И Жаби проворно слезла вниз и откопала в углу какую-то тряпочку, насквозь мокрую от дождя и всю перепачканную в земле. Жаби взяла её в руки и понюхала. Из глаз покатились крупные слёзы.
— …тряпочка, с которой я любила играть. Она пахнет мной! Моя любимая тряпочка.
Глава 6. Ни следов, ни улик. Догадка
Жаби прижала тряпочку к носу, потёрлась об неё усиками и зажмурилась.
Когда-то это был её дом.
Сейчас крыша сломана, и любой прохожий мог заглянуть в их разорённую спальню.
Раньше здесь было так красиво. О, теперь Жаби вспомнила всё. Всё, что стёрлось из памяти после страшного происшествия, теперь вернулось.
У корней дерева был маленький, надёжно спрятанный лаз. Юркнув вниз, ты оказывался в коридоре. Впереди, чуть левее, находилась уборная.
Ещё чуть дальше, справа, — кладовка, полная орехов и маленьких вкусных шишек.
Посередине располагалась большая спальная комната, где обитали мама и все её дети. Кровати стояли в ряд.
Как же им уютно жилось. Дети спали по двое. Они ложились валетом и перед сном всегда немного пихались задними лапками и болтали. По утрам каждый норовил натянуть одеяло на себя.
Моя непослушная сестра! — подумала Жаби, и слеза скатилась по её щеке. Обычно они так и говорили: сестра или брат, потому что у маленьких мышат не бывает имён.
Утром они садились на край кровати и мама раздавала всем по ореху. Пока дети ели, она пела какую-нибудь известную мышиную песню: Мышка бежит по глубокому снегу или Семь кексов в норке про запас.
Иногда после завтрака они отправлялись на прогулку. Всё это было до того, как на острове появился лис…
Как-то раз мышата повстречали своего папу и вежливо с ним поздоровались. Но у него было очень много дел, и он, кажется, собирался куда-то уезжать. Да, таков мышиный мир.
После прогулки они всегда возвращались в норку. Если маме надо было задержаться в лесу, чтобы
набрать орехов, дети прыгали на кроватях. Придя домой, мама ласково их отчитывала:
— Сколько раз повторять, так можно ушибиться. Давайте-ка лучше потанцуем!
И они пели Возьмём друг друга за хвосты и встанем в хоровод.
Иногда мама рассказывала им сказки, например про то, как маленькая-маленькая мышка перехитрила злую кошку. Дети не могли усидеть на месте — такая увлекательная была история. Они с нетерпением ждали конца, когда кошка упадёт в воду, а мышка побежит домой с сыром. Все смеялись и хлопали в ладоши.
Какое чудесное у Жаби было детство! О, как же она любила свою маму.
Жаби заплакала, глядя на разорённый дом.
Гордон был возмущён.
— А представь, лис бы схватил тебя. И мы бы с тобой никогда не встретились! И ты бы никогда не стала умнейшим комиссаром…
Гордон прокашлялся и как бы начал речь:
— Когда умирает детёныш, умирает не просто милый и пушистый малыш. Мир внезапно лишается будущего начальника полиции. Погибает не только малыш, но и всё то, чем он мог бы стать. Страшно и грустно вдвойне, когда умирает детёныш.
Гордон разошёлся не на шутку и, набрав воздуха, продолжил:
— В каждом детёныше живёт целый мир. И он должен жить дальше. Иначе погибнет певец, специалист по запахам и ловкий штамповщик бумаг — а кроме того, милый друг и поедатель кексов. Погибнут все дети и внуки этого детёныша. Тысячи мышей никогда не увидят свет! Трагедия!
Суне пихнул Гордона в бок.
— Но она же не умерла, — напомнил он.
Гордон снова прокашлялся:
— Нет. Но я так злюсь, когда думаю о том, сколько бед может натворить лис… Будь у нас печать, мы хотя бы ка-данкнули!
Потом до него дошло, что в некотором смысле это он, Гордон, во всём виноват. Ведь он выгнал лиса из своего полицейского округа.